Легенда.

Я могу сдержать улыбку, наблюдая за тем, как, без всякого преувеличения, самый известный человек Райрисы перебирает мои научные труды. Своими руками. С ума сойти!

– Ты еще долго будешь зыркать? Сядь. – недовольно хрипит Амур, не отвлекаясь от схемы построения механизма, обеспечивающего передвижения колесницы без участия лошадей. Я усаживаюсь напротив, с трудом унимая нервную дрожь в кончиках пальцев.

– Доброе утро. – слова прозвучали по-идиотски сбивчиво. Разумовский неохотно отрывает глаза от бумаг и оглядывает меня с нескрываемым недоверием. Расправляю плечи, пытаясь впечатлить цареубийцу.

– Доброе. – его высокомерный тон сквозит недовольством. – Рассказывай. – скорее приказ, чем просьба. Ерзаю на лавке, вытирая вспотевшие ладони о плотную ткань штанов.

Я так ждал и одновременно боялся этого момента, что, когда он наступил, не чувствую ничего, кроме страха опозориться.

Амур Разумовский, Демон Четырех дорог – единственный, кому под силу помочь мне. Мой последний шанс, к которому я очень долго не решался прибегнуть. Солдатам было плевать. Никто не стал даже создавать видимость поиска виновного. Тогда я переметнулся от доблестных героев к самым презренным злодеям.

Амур отложил мою тетрадь в кожаном переплете и на его лице проскользнула усмешка.

Бледный, как Луна, он не похож на человека. Во всяком случае, живого. Может, виной тому байки о кровожадном Демоне, которыми кормят непослушных детишек?

– Идэр говорит, что ты собрал всех. – Пауза. Разумовский потирает рубец на переносице. Он продолжает нехотя, выдавливая из себя каждое слово. – Проси, что хочешь.

– Это шутка? – не в состоянии скрыть удивления таращусь на Зверя. Он, в свою очередь, устало потирает нижнюю челюсть, где заканчивается ещё один шрам.

Ему будто…некомфортно находиться рядом со мной. Может, мне показалось? Я ляпнул лишнего? Или Нахимов мерзко меня оболгал?

– Ты сыграл ключевую роль в том, что я на свободе. Скажи, когда надумаешь.

Зверь, Демон трех дорог, Амур – предложил мне выполнить любое пожелание, потому что он должен мне.

С ума сойти!

Щеки горят, и нога сама собой дергается под столом. Мужчина откидывается назад и опирается спиной о бревенчатую стену. Его взгляд заметно потеплел.

– Как много времени прошло?

Задумываюсь лишь на пару секунд. Разумовский устало прикрывает глаза.

Он здесь, совсем рядом. Мой самый большой страх. Цареубийца. Мятежник. Самый близкий друг царский семьи. Мой последний шанс найти ответы на свои вопросы.

– Пара зим. Может, тройка.

Амур молчит. На нём тот же костюм, что я снял с усохшего старика несколько Лун назад. Катунь заставил меня разорить могилу! Родители бы сгорели со стыда, если бы узнали, чем занимается их подающий надежды сын.

Это был мой первый опыт в раздевании иссохшего трупа (да и покойника в принципе) и, надеюсь, последний.

Рубаха и смоляная жилетка чистые. Пиджак лежит рядом на лавке, аккуратно сложенный и ещё сырой. От Разумовского пахнет мятой и мылом. Мне показалось, что он уснул, пока Зверь не прохрипел:

– Крупской жив?

– Живее всех живых. – нехотя признаю, отмечая новую перемену в фарфоровом лице мужчины. Брови слегка выгибаются, а уголки губ ползут вверх, обнажая ровные белые зубы.

– Ну, это не на долго. – ухмыляется Демон и я ему верю.

Глава 6. Сделка с Демоном. Инесса.

Пытаюсь поднять руки, но ничего не выходит. Нет веревок, сдавливающих кисти. Только слабость. Вязкая, удушающая, грозящая утащить в небытие. Справа раздаётся недовольный голос. Что-то между тихим пением и бормотанием. Меня охватывает паника. Старуха сгорбилась над миской. Узловатые пальцы вцепились в каменную ступу. Седые волосы распущены. Гладкие блестящие пряди спадают серебряным водопадом до поясницы. Пучки сухой травы под потолком наталкивают воображение на интересную мысль.

Ведьма.

Заметив моё пробуждение, старуха откладывает приготовление порошка в сторону.

– Попутный ветер коварен, занёс много гостей. – голос звучит зловеще, как скрежет сухих ветвей. – Во славу Триединой Богини, у Собирательниц душ будет много работы.

***

Гнилые потемневшие балки заглядывают в моё сонное лицо. С них, тут и там, свисает паутина. Потолок черный, из досок. Между ними, местами, можно увидеть торчащее сено. Ни пучков с травой, ни ведьмы.

Где я?

Всю ночь я ворочалась с бока на бок. Куталась в одежду не в силах подняться на поиски пледа и еды. Бессилие не было плодом разыгравшегося воображения.

Склад, охранник, шкаф. Они тоже были. Или нет?

Чем они меня накачали?

Тело словно онемело, как если бы стало чужим. Лёгким и неповоротливым, как облако.

Где бы я ни была, это место заметно отличается от склада. Здесь холоднее и даже воздух ощущается иначе. Он чище. Все попытки вспомнить обстоятельства, заставившие меня оказаться в чужом доме, бестолковы. Клочки воспоминаний обрываются на пыльном шкафу и жутком отражении моего лица. Сейчас оно кажется мне чужим.

Даже злиться на себя сил нет.

Оглядываюсь. Никого. Облезлая печка посреди единственной комнаты тонко намекает, что я далеко за пределами Москвы.

Эта мысль не такая страшная, скорее, мозг находится в будоражащем предвкушении.

Какая разница что произошло, если теперь я в безопасности? Или нет? Меня вывезли за город? Почему не сдали в полицию? Они хотят меня убить?

Время тянулось, как назло, медленно. В метаниях между сном и бодрствованием я успела пожалеть, что меня не арестовали. Стало легче с рассветом, окрасившим небо за маленькими деревяными окнами в огненно-рыжий. Ноги с трудом разгибаются, когда сажусь на кровати из досок, покрытой тонким, как бумага, одеялом вместо матраса. Колени щелкают.

– Ну, вот, пожили и хватит. – бубню, когда укрепляюсь в мысли о том, что помимо меня здесь давно никого не было. Пыльно и слишком много паутины, свисающей с потолка, словно мишура на Новый год. Обвожу взглядом комнату и нахожу причудливый лиловый шкаф, несколько старых сундуков подле трёхногого обеденного стола и громадные оленьи рога, прибитые возле единственной двери. На них небрежно накинули бесформенные серые тряпки.

Кто-то здесь жил, и он вполне может пожелать вернуться. Судя по вещам, хозяин достаточно внушительных размеров.

Впервые за все время прибывания черт знает где мне становится страшно. По-настоящему. Хлопаю ладонями по карманам и быстро нахожу телефон. И украшения. Камни и металл холодят пальцы. Приятная тяжесть в ладони зажигает искру надежды.

Раз эти олухи не додумались обыскать меня, то уйти отсюда будто легко.

Сжимаю телефон в руках в ожидании.

Сейчас посмотрю, где нахожусь на картах и закажу такси. Меня ждет самая лучшая поездка в моей жизни.

Но телефон не включается. Судорожно жму на кнопки, но ничего не происходит. Черный экран блестит, не желая загораться. Делаю глубокий вдох и приступаю к совершенно непривычному для меня занятию – успокаиваюсь.

Сколько себя помню, я всегда слишком много нервничала. Дома и в школе, обворовывая чужие дома и даже когда всё было просто прекрасно я боялась того, что это затишье перед бурей.

Но, кажется, то, что я проснулась Бог знает где, не шторм, а лишь передышка перед ураганом.

***

Инстинкты молили рвать когти куда угодно и в сию же секунду, но я просидела несколько часов у окна, разглядывая прохожих.

Мне нельзя выделяться. Вдруг кто-то из них добродушный сосед-стукач? Если домишка настолько запущенный и здесь давно никого не было, не обязательно, что хозяин вернется прямо сейчас – успокаиваю себя.

Живот сводит от голода, но я продолжаю следить, цепляясь за каждую деталь.

Горбатые от тяжкой работы женщины и измученные бородатые мужчины в серые и черных одеждах. Их прикиды по крою напоминают старые строгие наряды. Платья в пол, платки на волосах, безликие костюмы и фуражки. Местные жители сосредоточены на извилистой брусчатой дороге и почти не смотрят по сторонам. Я будто оказалась на сцене в разгар представления.