– Хочешь сказать, наши маленькие боги вернулись? – с усмешкой уточняю я, ощутив давно забытый энтузиазм. Он, вновь пробудился, даруя мне сил и уверенности, которые слегка истрепались в свете последних новостей о массовых казнях князей. Возвращение единственных, кто мог противостоять царю и всей действующей власти мне на руку. Прекрасно иметь в должниках пару ныне оживших богов. От этой мысли невольно улыбаюсь.

– Именно. Катерина, говорят, слегка впала в беспамятство, но это лишь слухи.

Катерина всегда была костью поперек горла. Моему удивлению не было предела, когда царь Воронцов Пятый вдруг начал возводить в честь девицы храмы и заставил своих шутов писать о ней баллады. Рыжая никому не нравилась при жизни, но стоило ей двинуть кони, так стала предметом обожания.

Все любят мучеников, кроме самих мучеников.

– Погода испортилась полгода назад. Ну, как испортилась…слетела с катушек напрочь. – вмешивается в разговор Катунь, подпирая голову руками. Его бледно-розовые ладони будто светятся на фоне темной кожи. Нахимов еще прошлым вечером сменил легкие обноски на серый шерстяной кафтан, едва сходящийся на мускулистых плечах. Бусины на его свалянных волосах звякают, вторя словам парня.

– Она постоянно меняется. – Поправляет здоровяка Хастах, внезапно вышедший из-за ближайшей сосны. Восточный парень выглядит довольным тем, что ему удалось подкрасться к нам незамеченным.

– Выбрал? – нетерпеливо уточняет Идэр, поднимаясь на ноги. Катунь и Стивер следуют ее примеру. Хастах кратко кивает в знак согласия, и мы спешим за шустрым парнем, юркнувшим меж деревьев. Он провёл нас вдоль деревушки, держась от нее на приличном расстоянии. Она оказалась гораздо больше, чем предполагалось. Я не успевал следить за подбоченившимися строениями, сменявшими друг друга по мере нашего следования. Добравшись до конца улицы мы, по одному, приблизились к небольшому ветхому домику, стоявшему чуть поодаль от соседних. Тот, что должен был располагаться поблизости сгорел, оставив после себя несколько головешек на закопчённом фундаменте. Предо мной предстал домишка в один этаж высотой. Пробираюсь за полусгнивший забор из маленьких колышков, накренившихся внутрь запущенного двора. Облетевшие яблони перекосило, часть ставней отвалилось от окон, обнажая рамы, скалящиеся разбитыми стеклами, словно клыками.

Симпатичненько.

– Добро пожаловать, Амур! – чуть громче, чем следовало, голосит Нахимов, раскидывая руки в стороны, представляя все великолепие полуразвалившейся хибары. Катунь широко улыбается, клацая белыми зубами. –Баню не обещаю, да и вина тоже нет, но ты имеешь прекрасную возможность занырнуть в таз и напиться горючки, как в старые добрые времена.

Я усмехаюсь, закусывая губу. Не в силах отвести глаз от поросшей мхом черепицы на двускатной крыше, чешу подбородок. Щетина колет пальцы. Стивер хихикает, натягивая вязанную шапку на покрасневшие уши. Идэр переминается с ноги на ногу, бросая критичный взгляд то на Хастаха, выбравшего ночлег, то на убогий дом.

– Смех смехом, а нора кверху мехом. – недовольный бас друга заставляет прокатится по телу волну приятного тепла. Может, я никогда не найду себе пристанище, но они – мой дом и от этого никуда не деться. Его реплика заставляет Идэр недовольно цокнуть, скрещивая руки на груди.

– Не неси сквернословной пурги! Закрой рот!

– Золотце, если в монастыре твой рот закрывался только таким образом, то мне искренне тебя жаль.

Моя предательница издает недовольный стон и опускает голову. Бронзовое лицо скрывается за копной длинных темных волос.

Вот я наматываю блестящие пряди на кулак, собирая их по шелковой простыне. Убираю под платок, подаренный младшей сестрой. Заплетаю в косы вместе с расшитыми бисером лентами.

Странное чувство. Вроде и человек тот же, но теперь вызывает совершенно иные эмоции.

– Я ел сырых крыс. Тазиком меня не напугать. – улыбаюсь Катуню, идя ближе к нашему временному пристанищу.

– Они шевелились во рту, когда ты их жевал? – не скрывая отвращения уточняет Хастах, двигаясь ближе ко мне. Наличники на окнах облупились и облезли, но я замечаю выцветшую на солнце краску цвета спелых яблок. Хибару слегка перекосило от времени и отсутствия ухода, но, в целом, она не так уж и плоха.

– Сырых – не значит живьем. – поправляю я, уверенно шагая вперед. Остальные, не спеша, следуют за мной. Промерзшая трава хрустит под подошвами.

– Уверен, крысы звали тебя и умоляли о пощаде. Как тебе спится по ночам? – Хастах желчно обращается к Идэр, намекая на её запятнанную репутацию.

– Сдохни.

– Только после тебя.

Игнорирую пререкания за спиной. У меня появился шанс всё исправить. Поступить правильно. Расчётливо и с холодной головой.

За спиной слышатся голоса:

– Может мы уже наконец закопаем эту пакость? – недовольно бубнит Хастах.

– Ты о Идэр или остатках ужина недельной давности в твоём мешке? – глумится Катунь.

– Вы – невыносимы!

Идэр вихрем проносится мимо меня. Взбегает по лестнице, и алая ткань солдатской одежды всполохами исчезает за покосившейся входной дверью. Усмехаюсь, наблюдая за тем, как старый развалившийся дом, словно свирепый хищник, сожрал мою предательницу живьем.

Ещё немного и я избавлюсь от неё. Отомщу за всё, что она сделала.

– Может не надо было так грубо?

Стивер равняется со мной и виновато опускает голову. Катунь подходит со спины и обнимает за плечи сначала мальчишку, а потом меня.

Здесь тихо, но совсем не так, как в Лощине. Умиротворяюще. Спокойно. За годы заключения я слишком привык к одиночеству, но мне трудно представить миг, где я буду более счастлив, чем сейчас. Катунь молчаливо достаёт сверток и протягивает его мне. Рву бумагу и на ладони оказывается золотой компас, инкрустированный рубиновыми цветами. У меня перехватывает дыхание. Переворачиваю компас. На обратной стороне хорошо знакомая мне гравировка.

Никогда не сбивайся с пути и компас выведет тебя к свету. Он приведёт тебя ко мне.

Провожу по витиеватым буквам пальцем. Не думал, что увижу его снова. Катунь печально улыбается и хлопает меня по плечу.

– Кажется, ты потерял. Она была бы недовольна. – неуверенно говорит Нахимов, поджимая губы. Сжимаю компас и прячу его в нагрудный карман. Ближе к сердцу.

Он прав – Селенга Разумовская была бы недовольна. Как, впрочем, и всегда.

– Больше не теряй. – добавляет Катунь. Стивер опускает голову. Этот разговор явно не предназначен для чужих ушей. Хастах выскакивает вперед и разводит руками:

– Ну чего застыли? Пойдём уже!

Ну, здравствуй, свобода, я вернулся для разрушений.

Глава 4. Боги, что предпочитают слушать молча. Идэр.

Ветви хлещут по лицу. Босые ступни, исцарапанные и исколотые ветвями, онемевают.

Уже не больно.

Дождь давно прошёл, оставив за собой густой туман и проблески ясного неба, среди тяжелых туч. Этот вечер мог быть одним из тысячи, что я провела в доме Разумовских. В моём доме. Спокойным. Среди вещей Амура, моих драгоценностей и терпкого запаха парфюма, которым пользуется Селенга. Я могла быть в постели под персиковым балдахином, среди десятка подушек, обтянутых шелком, разглядывать свечи с их недвижимым пламенем, стремящимся ввысь.

– Прости…прости, прости, прости меня!

Кричу я небесам, глумящимся между елями и соснами. Голос срывается на хриплый кашель. Слёзы закончились. Холодный ветер пронизывает до костей. Мокрая ночная сорочка прилипает, заключая в ледяные объятия.

– Это всё, потому что я отвернулась от вас? Поэтому вы прокляли меня?

Ответа не последовало. Как и всегда. Боги предпочитают слушать молча и отворачиваться в тот момент, когда ты в них больше всего нуждаешься.

***

Прогуливаюсь мимо лавок торговцев. Запах рыбы и свежеиспеченных пирогов окутывает торговую площадь, заманивая немногочисленных покупателей. В памяти невольно возникают образы столицы. Ее богатых домов, магазинчиков с украшениями и шикарными одеждами, лавок с духами и театров. Все это развеялось прахом с падением Асквы. В Граде Дождя побывать не удалось, да и, надеюсь, не придется.