Она наконец-то оставит меня в покое. Навсегда.

– Амур?

– Вы и без меня неплохо справляетесь с развалом царства. – сдержанно отвечаю я, пряча ладони, дрожащие от предвкушения, в глубокие карманы брюк. Кажется, что пиджак их уже не удержит.

Волна негодования захлестывает меня с головой. Идэр ускоряет шаг, замечая, как я вскипаю, словно котелок на костре.

Как бы отвратительно не было это признавать, богобоязненная дура знает меня лучше моих друзей, которые всегда были скорее коллегами и увеселительными мероприятиями, когда я скучал, бегая за царём, словно тень.

И я знал её, но не настолько хорошо, чтобы предугадать предательство.

Идэр не умела читать, но знала божественные писание наизусть. Было что-то особенно забавное в том, как девушка водила пальцами по страницам с незнакомым текстом антирелигиозной литературы, ища знакомые буквы. Находила ли она то, что выискивала – вопрос, ответа на который я никогда не узнаю.

Она часто врала мне по пустякам, но я не обличал её в этом. Мне нравилось слушать её голос и то, как она заполняла собой каждую минуту молчания, наполненного неловкостью.

Пропасть, между нами, всегда была почти осязаемой.

Идэр – дочь грязного беженца и глупой райриской женщины, брошенная на воспитание в храм Богини Смерти. Я рос с дворянкой-матерью, помешанной на власти и обучении. С ней я полюбил контроль и, по этой же причине, Идэр заняла моё сердце. Её было слишком легко контролировать. Она – пережиток прошлого, когда девы были более зависимы от мужчин. Селенга Разумовская – самая сильная и волевая женщина, которую я знал. За одно это я ненавидел её так же сильно, как восхищался. Не удивительно, что мать никогда не видела в Идэр равную мне. Она просто не могла принять мой выбор. Селенга часто говорила, что я нуждаюсь в той, кому по силам не просто противостоять мне, а без труда указать мне место. Я не слушал её. Смеялся за спиной. Зачем мне та, которую я не смогу контролировать?

Но было ли дело лишь в безропотной покорности Идэр, или же матери удалось признать в ней предателя раньше, чем мне?

Ведь всё-таки Идэр была мне ближе всех.

Провожу ладонью по лицу. Бугристые шрамы на левой стороне лица напоминают мне о прошлой жизни, где я был счастлив. Обо мне, которого больше нет. Воспоминания приняли форму уродливых рубцов.

– Привал через пару часов. Я просто подумал, что тебе будет интересно… – спотыкаясь обращается ко мне несуразный мальчишка Стивер Ландау. Я даже не заметил, как он подкрался. Он походит на жеребенка, впервые поднявшегося на ноги. Мечется туда-сюда без дела. Вьющиеся рыжие волосы выбились из хвоста, завязанного на затылке. Стивер крепко обхватил свернутые желтые листы, прижимая их к своей груди. Костлявые пальцы с разбитыми костяшками дергаются, словно перебирают невидимые струны.

Мальчишка нервный и дерганный. От таких часто бывают одни неприятности. Но он умён, раз смог вытащить меня.

– Они нашли твою сестру?

– Нет. Мы до сих пор не уверены была ли она на самом деле…

– Мы разберемся с этим чуть позже.

– Всё в порядке, я понимаю. – смиренно улыбается он, пожимая жилистыми плечами. Киваю, обращая лицо к ветру.

Ничего он не понимает, но разговор уже закончен.

Парнишка бросил свою привычную жизнь, чтобы вытащить меня из-под стражи. Это стало негласным согласием, клятвой, связавшей нас, пока не исполню обещание, от которого так старательно открещивался, пока был на свободе. Однажды я уже отказал ему в поисках сестры, но теперь не располагаю такой возможностью.

Это дело чести. Когда она потрёпана, выбора уже не остаётся.

Меня, в отличии от остальных, никогда не посещали муки сомнений в правильности выбранного пути. Наверное, это сделало меня неоспоримым лидером. Пускай каждый новый план сомнительнее предыдущего, но я никогда не ошибался.

Мать часто говорила: «гордыня тебя погубит». Но время шло, семьи не стало, а я все еще хожу под звездами.

Сегодня Катунь и Хастах мои поводыри. Я плетусь за ними, словно слепой котёнок. Но однажды я снова прозрею и тогда мир содрогнется от перемен.

***

Просыпаюсь. Голова разрывается от боли. С трудом открываю глаза, чувствуя, как ноет искореженное лицо. Во рту песок, отвратительно скрипящий на зубах. Поднимаюсь и сажусь, разглядывая колодец изнутри. Высотой впять, а то и шесть цепей, он заканчивается каменным ободом наверху. Подо мной сырая земля. Шарю рукой и натыкаюсь ладонью на что-то острое. Предмет сильно царапнул кожу. Аккуратно поддеваю и подношу к лицу, чтобы разглядеть получше. Свет почти не проникает в самый низ, потому мне приходится постараться, чтобы разглядеть находку. Передо мной предстает осколок нижней челюсти с частично оставшимися на месте зубами. Отбрасываю кость, и та с глухим звуком ударяется о каменную стенку, отскакивая в сторону. Меня прошибает холодный пот. Поднимаюсь на ноги и весь мир, стесненный круглыми стенами колодца, шатается, словно я нахожусь где-то на корабле в бескрайнем море, а не гнию в подземелье. Впервые меня накрывает приступ удушающей паники. Я вытягиваю руки перед собой и вижу, как они трясутся в полумраке моего нового пристанища.

Я не могу умереть здесь. Только не тут.

Сверху появляется фигура в темной одежде. Мужчина, насмехаясь, наклоняется над колодцем, сложив руки за спиной.

– На каждого зверя найдется клетка.

Я не могу скрыть отчаяние. С размаху бью стену ладонями, с губ срывается отчаянный вопль. Кожа горит в местах соприкосновения с камнем. Еще раз. Второй, третий. В ушах эхом отдается хриплый смех главы тюрьмы. Иййоки Вижас Сабун, создатель клочка преисподней на земле, собственной персоной.

Видел его всего пару раз, когда служил царю. Мы ужинали в банкетном зале скромной компанией, и я едва не засыпал лицом в салатнице, когда Сабун проповедовал старую сказку на новый лад. В его видении он был героем, спасающим мир от отребий. Зазнавшийся выродок создавший пыточный муравейник в скале, где когда-то высекли храм для поклонения Смерти. Свечей и молитв здесь больше нет, но человеческие жертвы остались в чести.

Мужчина бросает что-то вниз, и я чувствую, как это маленькое нечто шевелится совсем поблизости. Писк. Крысы. Он скинул ко мне пару крыс! Подавляю рвотный позыв, поднимая лицо наверх. Встречаюсь глазами с главой Лощины, видя победное выражение его лица, тронутого густой серебристой щетиной.

– Я тут подумал, раз ты возомнил себя охотником, то на обед тебе нужна дичь.

***

Мы добираемся до деревни с первыми лучами рассветного солнца, окрасившими небосвод в светло розовый цвет. Прислонившись к дереву, я разглядываю едва заметные домишки среди стройных стволов сосен. Нас разделяет небольшая полоса леса в полмили. Остывший воздух выходит из носа небольшими облачками пара.

– Что с погодой? – Задаю давно гнетущий мой разум вопрос, откидывая волосы со лба. Идэр, сидевшая на холщовом мешке поблизости оживилась. Девица все еще одета в военную форму.

– Они оживили Катерину и Константина. Забыла сказать вчера.

Я могу скрыть удивления. Как такое вообще можно забыть?

Какое-то время я просто молча разглядываю собеседницу, ожидая признания во лжи. Идэр, хоть и выглядит воодушевленной, не спешит раскрывать больших подробностей.

– Оживили? – переспрашиваю, не веря собственным ушам. Вероятно, со стороны я кажусь невежественным глупцом, незнающим значения слова «оживить», но меня это мало волнует. Катунь и Стивер подвинулись ближе, прислушиваясь к разговору. Парни упорно делают вид, что увлечены зачисткой оружия.

– Я видела их своими глазами на Северо-Востоке. Живые. Более чем.

Лицо восточной девушки выглядит по-глупому блаженно. Губы растянулись в фанатичной улыбке, присущей любому верующему человеку, когда речь заходит о религии.