В день, когда Высоцкого не стало, Вознесенский написал ему другое стихотворное посвящение — «Не называйте его бардом. / Он был поэтом по природе». Однако тут же следом допустил большую бестактность: «Меньшого потеряли брата — / Всенародного Володю». В общем, получилось почти по Есенину: «И зверьё, как братьев наших меньших, / Никогда не бил по голове». И так же Вознесенский относился к нему при жизни. Как говорила Нина Максимовна Высоцкая журналисту Феликсу Медведеву, «Володя мечтал о книге и страшно переживал, что его друзья — известные поэты — считали его как бы младшим братом “по цеху” и, как ему казалось, снисходительно относились к его творчеству»[3265]. Об этом же вспоминает композитор Александр Зацепин: «Рассказывали, как однажды с группой известных поэтов куда-то поехал и Володя Высоцкий. И кто-то из мэтров сказал в интервью, мол, едем мы, поэты, и наш меньший (или младший, не помню) брат Высоцкий. Володю это сильно обидело: в писательских кругах его не считали поэтом. А кто же тогда поэт?»[3266]. Да и режиссер Лесь Танюк на следующий день после смерти Высоцкого, 26 июля 6980 года, записал в своем дневнике: «Может, я ошибаюсь, но он был обижен на Вознесенского и Евтушенко. Не говорил об этом, но чувствовалось, что между ними — тень»[3267].
Впрочем, по воспоминаниям Леонида Жуховицкого, «сам Высоцкий воспринимал себя так же, меньшим. Помню, как он смотрел на Андрея — с восхищением, снизу вверх»[3268]. И на своих концертах говорил о нем исключительно положительные вещи: «Вот, например, Андрей Вознесенский, он выходит и сразу говорит: “Я — Гойя!”, а это была такая поэтория в консерватории: два хора, два оркестра. Зыкина пела, Андрей читал, а он пригласил друзей. И вот один маститый писатель, хороший очень, прекрасный человек, но они как-то пропустили начало и пересидели с Валерой Золотухиным в буфете, и когда вошли, он говорил: “Я — Гойя!”. Знаете, как Андрей… задиристый: “Я — Гойя!”. А он с таким ужасом вошел, этот писатель, и говорит: “Кто он?”. А Золотухин ему так же говорит: “Он говорит, что он — Гойя”. Он опять так по бороде по[гладил], говорит: “Кто?”. — “Гойя”. — “Ну, нахал!”. И ушел. Ну, он [Вознесенский] пытался сказать, что поэт — с такой же окровавленной душой, что он так же видит мир, как Гойя. Ну, это всё понятно. Это есть такой поэтический прием»[3269] [3270] [3271].
А вышеупомянутое посвящение «Не называйте его бардом…» цензура встретила в штыки: «Ведь даже над гробом, даже друзья называли его бардом, не понимая, что он был великим поэтом. Стихи эти я отдал в журнал “Юность”. Но уже из верстки журнала их сняла цензура, сломав и задержав номер. Цензоры не могли перенести того, что подзаборного певца называют поэтом, да еще “всенародным Володей”. А ведь для них Всенародный Володя был один, который лежал в Мавзолее. Думал я, что делать, и решил пойти в “Комсомолку”. Тогдашний ее главный редактор, назовем его В.!68, любил стихи и предложил мне следующую лихую аферу.
Тогда еще газета выходила по воскресеньям, номер делали в субботу, и цензура в ней была минимальная. Подписывал рядовой цензор. В. предложил мне поставить стихи в воскресный номер, мол, все начальство пьет на даче и ничего сделать не успеет, потом, правда, утром прочитает и придет в ярость, но к вечеру опять напьется и в понедельник ничего помнить не будет.
“Может, они сами пьют под Высоцкого”, - усмехнулся В.
Так по плану все и вышло. Только в понедельник секретарь ЦК по идеологии позвонил в газету и орал по вертушке. И в итоге В. был снят. Так и после смерти поэт остался возмутителем»^9.
Впрочем, стихотворение Вознесенского все же было опубликовано, но лишь через два с половиной месяца спустя и без последней строфы: «Еще остался от Высоцкого / Судьбы неукротимой статус / И эхо страшного вопроса: / “А кто остался?”»[3272]. А еще через год с небольшим журнал «Дружба народов» опубликовал несколько стихов Высоцкого с предисловием Вознесенского[3273] [3274] [3275] [3276] [3277] [3278].
Позднее, в конце 80-х, он высоко оценит Высоцкого именно как поэта, полемизируя, таким образом, со снисходительными оценками со стороны Евтушенко: «Понимаете, ведь даже некоторые приятели Володи считали, что его песни — это несерьезная поэзия, как бы годная для того только, чтобы отдыхать, скажем у костра. Но, смотрите, в его песнях стих очень крепок. Он идет от лучших образцов нашей отечественной поэзии XX века»1?2.
И неслучайно именно Вознесенского актеры Таганки попросили выступить в роли ведущего на вечере памяти Высоцкого во Дворце спорта «.Лужники» 24 января 1988 года. В своем вступительном слове он, в частности, сказал: «Говорят, годы застоя — это были годы позора, это были годы страшных вещей, были годы лжи. Но все-таки это были годы Высоцкого, было его противодействие этой лжи. Он выражал то, что народ думал, он никогда не лгал. И историки будущего, и мы тоже должны вникнуть в его тексты, в тысячи стихов, оставшихся от него, и понять нашу эпоху..»1?3.
***
Известно, как страстно Высоцкий хотел вступить в Союз писателей, что дало бы ему официальный статус и решило бы сразу массу проблем — например, с изданием сборника стихов, афишными концертами и оформлением поездок к Марине Влади.
По словам Георгия Вайнера (декабрь 2001): «У него была одна, но пламенная страсть. Стать членом Союза писателей СССР. Ничего особенного. Хотел быть признанным, равным среди равных. Но с какой стати его будут принимать в Союз писателей? Этот вопрос даже не обсуждался. — Нужны были книжки? — Ну да, а ни одной строчки не публиковали. Он же не сталинский был акын. И тогда Роберт Рождественский, который, как поэт, прекрасно понимал цену Высоцкому и, как хороший человек, всегда был готов к доброму поступку, предложил, чтобы десять наиболее видных поэтов страны обратились в секретариат Союза писателей СССР с письмом о том, что мы имеем дело с уникальным случаем, когда творчество реализовано не на бумаге. И чудовищность унижения была в том, что Высоцкий не смог собрать эти подписи. Часть тех людей до сих пор жива. Это сейчас выяснилось, как они его любили и почитали. А тогда на смех подняли — какой он, мол, поэт?»™.
Впрочем, сам Рождественский утверждал обратное: «Я сразу хочу сказать: кто-то пустил версию, что Высоцкий хотел вступить в Союз писателей, а его не приняли. Я не знаю автора этой версии, но этого не могло быть, потому что по существующему правилу в СП принимают только на основании уже выпущенного произведения»»75. Однако данная версия все же имела под собой основания, поскольку, как говорит журналист Владимир Надеин, члены Союза писателей «дважды зарубили Высоцкого на приеме — даже многомерная интрига братьев Вайнеров не сработала»™.
Белла Ахмадулина пыталась уговорить хорошо относившегося к ней члена правления Союза писателей СССР и Первого секретаря Московского отделения СП Михаила Луконина принять Высоцкого в Союз. Этот разговор Мессерера и Ахмадулиной с Лукониным состоялся 4 июля 1976 года: «В течение всего застолья мы говорили с Михаилом Кузьмичем, с Мишей, о судьбе Володи Высоцкого и о том, что необходимо принять его в писательскую организацию.
