В том же 1966 году, вскоре после июньского ареста в Риге, была написана песня «Вот главный вход…», где герой вышел в окно, «обвязав лицо портьерой…», — а в песне «Ошибка вышла» он «сорвал с портьер тесьму / И брюки подвязал» /5; 371/.
В песне «Вот главный вход…» герой «вышел прямо сквозь стекло», а в «Истории болезни» сказано, что «фельдшер еле защитил рентгеновский экран», на который герой «прыгнул, как марран» /5; 404/.
В обоих случаях герой накануне напился и стал буянить: «Но вчера меня, тепленького…» = «Я перепил вчера» /5; 400/; а попав в руки милиции и врачей, готов к самому худшему: «И меня патентованного, / Ко всему подготовленного…» = «Вяжите руки, — говорю, — / Я здесь на всё готов!» /5; 386/; подвергается пыткам и издевательствам: «И кулаками покарав, / И попинав меня ногами…» = «Я взят в тиски, я в клещи взят — / По мне елозят, егозят»; предстает окровавленным: «И меня, окровавленного. / Всенародно прославленного…» = «И — горлом кровь, и не уймешь — / Залью хоть всю Россию <…> Всю землю окровавить»: и перевязанным: «А потом — перевязанному, / Несправедливо наказанному…» = «Предплечье мне стянул жгутом <…> Подручный — бывший психопат — / Вязал мои запястья».
Однако после избиения и операции герой высыпается: «Очнулся я — еще темно. / Успел поспать и отдохнуть я» (АР-7-190) = «Очнулся я — на теле швы, / А в теле — мало сил» /5; 407/. И если в последней песне у него мало сил, то и в первой он «рано утром <…> встал, от слабости шатаясь». Кроме того, после операции он говорит: «Медбрат меня кормил, / И все врачи со мной на Вы…» (АР-11-56), — а после избиения ему «сердобольные мальчики / Дали спать на диванчике».
В первом случае герой, проснувшись после избиения, увидел, что «на окне — стальные прутья», а во втором, очнувшись после операции, обнаружил, что «зашторено окно» (АР-11-56). И в итоге в песне «Вот главный вход…» он «вышел в дверь», то есть изменил своим принципам, а в «Истории болезни» — «с врачами мил» (АР-11-56).
В 1967 году пишется «Путешествие в прошлое», которое также во многих отношениях предвосхищает медицинскую трилогию.
В обоих произведениях лирический герой вспоминает, что он натворил вчера: «Ой, где был я вчера — не найду, хоть убей! <.. > А потом кончил пить, потому что устал» /2; 27/ = «И это был не протокол: / Я перепил вчера» /5; 400/.
Если в «Путешествии» герой «хозяйку ругал, всех хотел застращать», то в песне «Ошибка вышла» он начинает «стращать» своих мучителей: «Я требовал и угрожал <..> “Эй! За пристрастный ваш допрос / Придется отвечать!”».
В обеих песнях герой «орет»: «Будто песни орал» = «… но я как заору: / “Чего строчишь? А ну, покажь / Секретную муру!”»; оказывается голым: «Будто голым скакал» = «Лежу я голый, как сокол»; и подвергается насилию: «Навалились гурьбой, стали руки вязать» = «Подручный — бывший психопат — / Вязал мои запястья». Причем в «Истории болезни» на него тоже навалились гурьбой: «Мне обложили шею льдом — / Спешат, рубаху рвут».
Своих мучителей герой называет неопределенными местоимениями: «Кто плевал мне в лицо…» /2; 27/ = «В моей запекшейся крови / Кой-кто намочит крылья» /5; 404/ (такой же прием используется в стихотворении 1970 года: «Мне в душу ступит кто-то посторонний, / А может, даже плюнет, — что ему?!»).
Совпадает и дальнейшее описание пыток: «Кто плевал мне в лицо, а кто водку лил в рот…» /2; 27/ = «И газ в мою гортань потек / Приятным алкоголем /5; 405/; «А какой-то танцор / Бил ногами в живот» /2; 27/ = «Трудился он над животом <…> Когда ударили под дых, / Я — глотку на замок» /5; 387/.
В обоих случаях герой прибегает к хитрости, чтобы усыпить бдительность своих мучителей: «Сделал вид, что пошел на попятную» /2; 27/ = «Прикинусь я, что глуп да прост» /5; 396/, «И я под шизика кошу» /5; 380/.
В ранней песне эта хитрость выглядит так: «Развяжите, — кричал, — да и дело с концом!». А в черновиках песни «Ошибка вышла» он говорит: «Ремень, он вот он — на, держи, / А руки не вяжите'”» /5; 373/ (причем кричал он и в этой песне: «Кричу: “Начальник, не тужи <…> Хватайте и вяжите!”» /5; 381/). Однако в основной редакции его связали: «Подручный — бывший психопат — / Вязал мои запястья». И все эти издевательства его мучители воспринимают как забаву: «А в конце уже все позабавились» /2; 27/ = «Кругом полно веселых лиц — / Участников игры» /5; 389/.
Далее наблюдается ряд параллелей с «Историей болезни»: «И откуда взялось / Столько силы в руках?» = «Я злую ловкость ощутил»; «Я, как раненый зверь, / Напоследок чудил» /2; 28/ = «И прыгнул, как марран» /5; 404/. А черновой вариант «Путешествия в прошлое»: «Я, как раненый бык на арене, чудил» /2; 338/, - напоминает основную редакцию «Истории болезни»: «Я ухмыляюсь красным ртом, / Как на манеже шут. <…> Я был здоров, здоров, как бык» /5; 85 — 86/ (причем в песне «Ошибка вышла» он тоже «чудил»: «Чудил, грозил и умолял, / Юлил и унижался»; АР-11-40).
В обоих случаях герой стремится разбить стекло: «Выбил окна и дверь» = «И фельдшер еле защитил / Рентгеновский экран» (впервые данный мотив возник в песне «Вот главный вход…»: «А выходить стараюсь в окна»).
Вместе с тем следует отметить и некоторые различия, которые, правда, не влияют на общую картину.
В «Путешествии в прошлое» герой «рвал рубаху и бил себя в грудь», а в «Диагнозе» и в «Истории болезни» это делают его мучители: «Но не лист перо стальное — / Грудь проткнуло, как стилет…», «Спешат, рубаху рвут».
Кроме того, в ранней песне герой «говорил, будто все меня продали», а в песне «Ошибка вышла» он констатирует, что сам лично во время допроса и пыток никого не продал: «Я ничего им не сказал, / Ни на кого не показал» (как в песне «Я из дела ушел»: «Я не продал друзей — без меня даже выиграл кто-то» /4; 286/).
Менее чем за год до «Путешествия в прошлое» появилась «Песня про Тау-Кита» (июнь 1966), в которой китайские реалии являются эвфемизмом советских, и вполне естественно, что обнаруживаются сходства между атмосферой на Тау-Кита и обстановкой в психбольнице, а также между тау-китянами и врачами: «Всё стало для нас неприятно» (АР-5-68) = «Мне муторно, отвратно» /5; 380/; «В ответ они чем-то мигнули» /1; 222/ = «Он мне подмигивал хитро» (АР-11-62) (так же вел себя черт в песне «Про черта»: «…корчил рожи и моргал», — и представитель власти в песне А. Галича «О том, как Клима Петрович выступал на митинге в защиту мира», 1968: «Вот моргает мне, гляжу, председатель: / Мол, скажи свое рабочее слово!»); «Возникнут и вмиг растворятся» (АР-5-68) = «Огромный лоб возник в двери» /5; 77/, «Вдруг словно кануло во мрак / Всё сборище врачей» (АР-11-54); «И юмор у них безобразный» /1; 221/ = «Глядели все с ухмылкой» /5; 378/; «Но тау-киты — такие скоты» = «Колите, сукины сыны…»; «Но тау-китяне радушны» = «Врач стал еще любезней»; «Сигнал посылаем: “Вы что это там?”» /5; 221/ = «Вы, как вас там по именам, — / Вернулись к старым временам?» /5; 81/, «Эй! Как тут принято у вас?»[1921] [1922] [1923]; «…Что мне за себя стало стыдно» /1; 222/ = «Мне даже стыдно стало!» /5; 382/; «Покамест я в анабиозе лежу» /1; 221/ = «Пока наркозом не пропах» (АР-11-57); «А ну, говорю, признавайся!..» /1; 222/ = «А ну, покажь, чего строчишь / В секретном протоколе!» /5; 381/.
В первом случае оппоненты лирического героя говорят на тау-китянском, а во втором — главврач пишет протокол на латыни.
Впервые же этот мотив возник в песне «Про личность в штатском» (1965), где сотрудник КГБ «писал на эсперанто / Всё как есть!» (С5Т-1-336). Неудивительно, что данная песня обнаруживает множество параллелей с «Историей болезни»: «Он писал для конспирации / Без всякой пунктуации — / Не прочесть» (С5Т-1-336) = «И там писал он всё подряд / Без точек и полей»265, «Легко сказать… Но как прочту / Проклятую латынь!» 15; 385/; («он писал» = «писал он»; «без всякой пунктуации» = «без точек и полей»; «не прочесть» = «как прочту»); «Про себя увидел тоже: / Глуп, не нужен, не надежен»266 /1; 445/ = «Хотя для них я глуп и прост…»: «Глуп, не нужен, не надежен» = «“А ваша подпись не нужна — / Нам без нее всё ясно”».
