«Не сдюжит, сорвусь… сорвусь сейчас!» – стонал он про себя.
И не успел додумать, каким образом этот старик сумеет вытащить его, грузного, словно боров, мужика, из ямы, как уже оказался наверху, на самом ее краю.
Из страха снова сползти вниз он побыстрей отбежал в сторону. Повернулся, чтобы поблагодарить нечаянного спасителя. И обомлел. Рядом с ним никого не было.
«Привиделся он мне, что ли?» – мелькнула первая мысль. Но за ней пришла вторая – разумная. Как ни крути – он стоял на земле. А не продолжал оставаться в яме. И еще на полузимней-полувесенней земле остался лежать посох. Породу дерева, из которого он был сделан, не сумел определить никто, кому бы Сергей Семенович ни показывал его после. Даже лесничий, знавший всё о лесах в ближней и дальней округе.
Нельзя сказать, что с тех пор отношение Сергея Семеновича к вере резко изменилось. В храм он по-прежнему пока не ходит. Икон дома тоже еще не завел.
Но, во всяком случае, теперь уже не считает чудаком своего знакомого, чудесным образом спасенного во время аварии…
Живые свечи
Умерла у одного известного физика – его имя часто можно встретить в авторитетных научных журналах – дочь. Единственное утешение и отрада после смерти любимой жены…
Все его статьи, все изобретения, многими из которых пользуемся мы сейчас, даже не зная, кто их автор, да и сама жизнь, потеряли свой былой интерес, всякий дальнейший смысл. Верил бы в Бога, как стали теперь многие верить, так было бы легче. А так…
Как сделанный им когда-то в юности робот, почти механически ходил он в институт, делал там что-то. Затем возвращался домой, что-то ел и опять что-то делал… То вытирал пыль с казавшейся ему бесконечно длинной, темной стенки, боясь коснуться семейных фотографий. Наверное, чтобы не разорвалось от горя и без того стучащее в груди на пределе сердце… То поливал поникшие, словно осиротевшие вместе с ним цветы.
Так продолжалось до тех пор, пока не зашел он в храм. Большой такой, с сияющими в лучах заходящего солнца крестами на синих куполах. Сам не зная, зачем зашел.
Постоял, глядя на огромные темные иконы старинного письма и силясь хоть что-то понять. Потоптался у свечного ящика, где продаются иконы поменьше. Купил – побольше да покрупней – свечей. Но, стесняясь спросить у молодых парней в подрясниках, где ставят свечи за умерших, – всё-таки немолодой, седой человек, к тому же признанный во всём мире ученый, а таких прописных истин не знает, – только вздохнул. Потоптался. Да так и вышел со свечами из храма.
Принес их домой. Поставил на стол большую сервизную тарелку в крупных, с бутонами, розах, на которой жена в их дни рождения с особенной гордостью – хорошо готовить она, если честно, никогда не умела – подавала им с дочкой один и тот же невероятно вкусный торт.
Подогрев спичкой снизу, прилепил к тарелке, сколько у него их было, свечи. Зажег все до единой. Выключил свет. И сел перед целой стаей живых огней, подперев кулаками впавшие за последний месяц щеки.
«Зачем жить, если всё когда-нибудь да кончается? Причем так страшно… нелепо… глупо… – думал он. – Вон, свечи – и те плачут. Восковыми, конечно, слезами…»
Слабо удивившись тому, что он, как говорится, до мозга костей физик, неожиданно стал самым настоящим лириком, он прикрыл глаза и стал вспоминать жизнь дочки с самого ее рождения. Слезы потекли по щекам. Он пытался стряхнуть их резкими движениями головы, но они струились уже по подбородку.
Так прошла минута, а может, час. Спроси у него кто – сколько именно, он бы и не знал, что ответить. Только пришел в себя от ощущения, что чего-то ему не хватает. И вскоре, даже не открывая глаз, понял чего: света. А когда открыл их, убедился. Да, точно: свечи почему-то погасли. Все до одной. Неужели и правда совсем незаметно прошло столько времени?
«Нет!» – взглянув на окно, убедился он: еще даже вечер не перерос в ночь.
И, вздохнув, с горечью сделал вытекающий из всех своих предыдущих мыслей вывод:
– Вот, даже свечи – и те погасли…
Он снова закрыл глаза и почти тут же невольно открыл их от какого-то странного ощущения внезапно вновь появившегося перед ним света.
«Не может быть!» – прошептал он.
Но факт, как любил он приговаривать во время своего очередного открытия в лаборатории, оставался фактом. Свечи – горели… Все до одной!
Как физик он прекрасно понимал, что этого не может быть. Ну хотя бы потому, что такого не может быть никогда! И тем не менее свечи горели! Причем еще более ярко и даже как-то радостнее, чем прежде.
Да, припомнив недавний разговор с другим ученым, он попытался объяснить себе это явление земными мерками. Тот говорил ему, что где-то за рубежом химики изобрели шуточные свечи, которые могут сами собой гаснуть и зажигаться вновь. Но то шуточные. А это были не какие-то там искусственные, а самые настоящие, судя по цвету и запаху, восковые. Причем купленные не в предновогодней лавке со всякими шумными петардами и ракетами, а в православном храме. И более того, изготовленные, как ему сказали при их покупке, в одном из строгих монастырей.
Пока он размышлял над всем этим, свечи опять погасли! Затем, уже прямо на его глазах, снова зажглись. Словно живые. Будто подзывая его и силясь о чем-то сказать…
И тут он вдруг понял о чем!
Уже больше не пытаясь определить причину того, что происходило сейчас перед ним, он только ахнул от совершенно неожиданной мысли: «Вот и свечи загорелись! Да еще не раз, чтобы мне, тугодуму и маловеру, стало ясно, что таким образом они дают мне понять о том, что до сих пор было скрыто от меня, – о моей дочке! Ведь точно так же и ее душа, которая, как мне казалось, навсегда погаснув, загорится вновь! Или – как, наверное, правильней будет сказать – воскреснет! И жены! И моя душа!
И я встречусь с ними опять! Причем навсегда, навечно!»
Потрясенный этим – как он теперь ясно понимал – главным открытием в своей жизни, физик сидел, не отводя глаз от живых свечей. И думал, думал…
Лицо его было светлым. Жизнь снова обретала свой смысл. И больше не отдавала его назад.
Свечи вдруг снова, и на этот раз окончательно, погасли. Но теперь – устало улыбнулся физик – уже совершенно естественным образом.
Потому что давно уже наступило утро!
«Папа, стой!»
Ехали в машине впятером. За рулем священник – отец Сергий. Рядом с ним – матушка, его супруга. И позади дети. Двое постарше. И третья – Екатерина.
Папа с мамой оживленно разговаривали, обсуждая большую покупку, за которой они сейчас направлялись. Детвора не отставала. Кричали наперебой, каждый доказывая свое. Ведь ехали-то за мебелью для детской комнаты. А кому, как не тем, кому в ней жить, решать, что для них самое главное.
После разговоров о кроватках, столиках и полках перешли к еще более важному: игрушкам, которые будут на них стоять. Старшие уже и большого плюшевого мишку, и самосвал, и еще много чего выпросили. Только Екатерина никак не могла придумать, чего бы она хотела больше всего…
Ехали весело, шумно, торопясь. Впрочем, папу и подгонять было не нужно.
Он всегда ездил на полной скорости. Не важно – в городе ли, на трассе…
Да и до мебельного магазина оставалось всего-то ничего. Каких-нибудь пять минут. Точнее, два перекрестка. Если уже не считать того, к которому они стремительно приближались.
Старшие дети вдруг вспомнили, что в детскую комнату обязательно нужно купить маленькие качели. Радостный спор возобновился с новой силой. Как вдруг Екатерина вся напряглась, вцепилась пальчиками в спинку папиного сиденья и стала совсем по-взрослому серьезной и сосредоточенной. Словно прислушивалась к чему-то…
– Папа, стой! – попросила она вдруг.
– Чего это ты? – удивился отец Сергий.
– Папа, стой!! – упрямо повторила Екатерина.
– Да будет тебе, – включилась в разговор мама. – Сейчас доедем – и сделаешь всё, что тебе нужно…
Не обращая больше внимания на так некстати закапризничавшую дочь, отец Сергий продолжил разговор с матушкой, увлеченно доказывая, что нужно покупать не только качели, но и маленький спортивный уголок. Для физического развития и укрепления здоровья детей.
