— Это последний раз, когда ты так делаешь, — говорю я. — Я больше не буду твоей грушей для битья. В следующий раз, когда ты поднимешь на меня руку, я отправлюсь прямиком к дону.

— Ах ты, хитрая сучка! Я тебе покажу.

Я со всей силы швыряю в него телефон и радуюсь, что он попал ему в грудь. Рокко хватается за край кровати, кричит и трясет перила. Я просто поворачиваюсь и выхожу из комнаты.

Алессандро сидит в приемной на другом конце длинного коридора, но при виде меня встает.

Я останавливаюсь, поворачиваюсь к нему лицом и поднимаю глаза.

— Могу ли я завтра утром получить еще один урок самообороны?

Алессандро сужает глаза. Он взирает на меня несколько секунд, а затем медленно кивает.

Мы выходим из больницы и направляемся к моей машине на парковке, когда слишком быстро едущий мотоцикл останавливается в нескольких ярдах перед нами. Мотоцикл полностью черный, если не считать заметного рисунка на его корпусе — белого черепа с крупным крестом на лбу. Черт. Я хватаю Равенну за запястье и тяну ее за спину.

— Не высовывайся, — говорю я, не сводя глаз с байкера. — Подтверди, Равенна, что ты все поняла.

В течение короткого времени длится молчание, после чего она отвечает:

— Да.

Байкер слезает с мотоцикла и снимает шлем. Я смотрю на него, пока он медленными, размеренными шагами приближается к нам и встает передо мной.

— Дзанетти. Твой покупатель остался доволен товаром? — спрашивает он ровным и спокойным голосом с акцентом.

— Он выполнил свою задачу, — отвечаю я. — Драго, что ты здесь делаешь?

Драго Попов бросает взгляд на здание больницы, нацелившись на окно Рокко Пизано.

— Мне нужно кое с кем свести счеты.

Значит, он знает, что Рокко стоит за нападением на его клуб. Прекрасно, черт возьми.

— Боюсь, это невозможно.

— Почему?

— Этот счет записан на меня. — Я смотрю на сербского лидера и знаю, что он понимает, что произойдет, если покусится на человека, которого я должен убить. Мимо нас спешат люди, заходя и выходя из больницы, но никто не обращает внимания на наш разговор.

— Личный долг? — спрашивает он.

— Да.

— У тебя есть сроки погашения?

— В течение недели.

Попов бросает еще один взгляд в сторону окна Рокко, затем кивает и возвращается к своему мотоциклу.

— У тебя семь дней, Дзанетти. И это касается только его. К другим участникам нападения на мою собственность и моих людей это не относится. — Он надевает шлем, садится на мотоцикл и уезжает.

— Кто это был? — спрашивает Равенна у меня за спиной.

— Неприятности.

Равенна слегка касается тыльной стороны моей руки, проводя по ней кончиком пальца, а затем цепляется мизинцем за мой. Я закрываю глаза и глубоко вздыхаю, надеясь, что это поможет подавить желание заключить ее в свои объятия. Ничего подобного.

Сегодня утром, вернувшись в свою комнату, я несколько часов смотрел в потолок, мысленно внося изменения в план. Задумка, чтобы в течение нескольких недель издеваться над Рокко, рассыпалась в прах. Идея привязать его к стулу и мучить в свое удовольствие исчезла. Нужно найти способ проникнуть в его больничную палату и покончить с ним там. Его смерть будет слишком быстрой, и это меня бесит, мне хочется ударить по чему-нибудь, но другого выхода нет. Я не могу ждать, пока его выпишут. Чтобы мне хоть как-то не сойти с ума, Рокко Пизано должен умереть как можно скорее. И тогда я уйду. Могу попытаться рационально обосновать это решение, найти себе оправдание, но это не изменит истины — я убегаю.

Десять лет я выполнял самые опасные секретные задания. В меня стреляли столько раз, что сбился со счета. Дважды меня держали в плену и пытали. В последний раз мне удалось сбежать самому, и едва добрался весь окровавленный на базу. И, кроме того, меня пару раз чуть не разнесло на куски от гранаты. Потом годы работы в «Коза Ностра». Я бы тоже не назвал это безопасной работой. Число убитых мною людей на сегодняшний день исчисляется трехзначным числом. Более пятнадцати лет насилия и смерти, и я ни разу не бежал с поля боя.

До сих пор.

И убегаю не от более грозного противника, а от женщины с изумрудными глазами. Чья хрустальная глубина затягивает меня в омут, и у меня нет сил сопротивляться захвату.

— Пошли, — говорю я и иду к своему внедорожнику, стоящему на другом конце парковки, крепко держа Равенну за мизинец.

Она шагает рядом со мной, и ветер развевает ее шелковистые черные пряди в воздухе.

— Ты не стараешься вывернуться, — говорю я и ослабляю хватку на волосах Равенны. Быстро взглянув на наручные часы, понимаю, что у нас еще остается немного времени до того, как через час приедет домашний персонал. — Еще раз.

Мы уже двадцать минут отрабатываем приемы защиты от нападения со спины. Каждый раз, когда хватаю ее за волосы, хотя делаю это осторожно и знаю, что не причиняю ей вреда, меня это убивает. Это одно из самых распространенных нападений на женщину, и очень важно, чтобы Равенна научилась защищаться от него. Рокко больше никогда не причинит ей вреда, но в любом случае ей полезно пройти эту подготовку. В мире полно мудаков.

При одной этой мысли во мне разгорается убийственная ярость. Ей не нужно ни от кого и никогда защищаться.

— Алессандро?

Я погружаю пальцы в ее волосы, но вместо того, чтобы намотать на кулак, пропускаю их сквозь шелковистые пряди. Равенна. Ей подходит это имя.

Она оборачивается, и пряди выскальзывают из моей хватки, причиняя почти физическую боль в груди от потери столь малой близости. Что делать, когда Рокко умрет, а мне придет время уходить? Я провожу по линии ее подбородка. Что, если кто-то снова посмеет причинить ей боль, а меня не будет рядом?

— Я скоро уеду, — сообщаю я.

Равенна вдыхает, но ничего не говорит, встречаясь взглядом с моими глазами.

— Ты не должна волноваться, — продолжаю я. — Даже когда меня не окажется рядом, ты будешь в безопасности. Всегда. Я позабочусь об этом.

— Интересно. А всех, кого ты ненавидишь, тоже оберегаешь?

— Нет. — Я скрежещу зубами. — Только тебя.

Я слежу за водоворотом эмоций в глазах Алессандро. Я слишком зациклилась на его жестоких словах и поведении, полагая, что ему на меня наплевать. А стоило бы больше внимания уделять его глазам. Легко лгать словами и поступками, но глаза всегда говорят правду. И сейчас в его глазах нет ненависти. Ее не видно уже давно. Среди гнева и разочарования затаилась другая эмоция. Это отчаяние. Не знаю, что творится в его непробиваемой голове и каковы причины его лжи.

— Это ради меня или ради тебя? — спрашиваю я.

— Что? — Он скользит большим пальцем к уголку моего рта, проводя по форме губ.

— Ложь, Алессандро. Она для меня или для тебя?

Он замирает и весь напрягается от моих слов.

— Для меня, — угрюмо отвечает Алессандро.

Я хочу оставить его наедине с его ложью, но не могу заставить себя отвернуться. Не пройдет и недели, как он убьет моего мужа. Может, я и пропустила учебу в колледже, но далеко не дура. Разговор, который он вел с байкером, сказал мне достаточно, чтобы сложить два и два.

Я должна радоваться тому, что скоро Рокко будет мертв, потому что наконец стану свободной. Но вместо радости от этого многообещающего будущего я чувствую лишь ужас. Если Рокко не станет, то и Алессандро тоже.

— Знаешь что? — Я подхожу ближе, прижимаюсь к нему. Доказательство его безразличия давит мне на живот. — И ты, и твоя ложь могут идти к черту.

Я поворачиваюсь, намереваясь уйти от него так же, как он ушел от меня, когда он обхватывает меня за талию, притягивая к себе.

— Я уже в аду, Рави. — Проникает свободной рукой за пояс моих штанов и ласкает пальцами между моих ног. — И причем очень давно.