— Любопытно, а как они себе представляют процесс выбора будущих родителей? — усмехнулся Павел Петрович, и ему ответил старший из Савлуковых:

— Да никак они себе этого не представляют. Эти их рассуждения целиком их протестантской теории предопределения: грешники отличаются от праведников неумением делать деньги. Если человек беден — значит, он грешен. И чем буднее, тем более он греховен, а с таковым можно желать что угодно.

— Верно замечено. — кивнул император — Однако, Сергей Васильевич не закончил рассказа, послушаемте его.

— Благодарю, государь и продолжу. Чем дальше, тем высказывания моих приятелей становились злее и радикальнее. Всё связанное с Россией вызывало у них, по меньшей мере, злую иронию, а чаще — неприкрытое раздражение, сарказмы и прямые оскорбления. Увидев это, и поняв, что мои приятели всё больше и больше становятся врагами моего Отечества, я счёл за благо внимательно присмотреться не столько к ним, сколько к нашим новым друзьям и спутникам, баронету Мармадьюку Вустеру и Чарльзу Монтгомери. Видите ли, у меня уже тогда сложилось впечатление, что эти господа ведут свою игру, постепенно направляя нас к некоей, не вполне определённой цели. Ясность наступила, когда при поступлении в Английский клуб с нами имел беседе князь Никита Заславский. Должен признать, этот джентльмен весьма ловко играет словами, впрочем, беседуя с нами, он старался не слишком сильно. Достаточно сказать, что обосновывая легитимность комплота и цареубийства, он для начала выдвинул предположение о незаконнорождённости императора, а потом стал опираться на это предположение как на доказанный факт.

Павел Петрович слегка напрягся:

— Сергей Васильевич, каково ваше личное отношение к предположению господина Заславского?

— Для начала скажу, что мне до чистоты крови и дела нет. Это первое. Во-вторых, сама Екатерина Алексеевна, узурпировав трон, признала вас, Павел Петрович, законным наследником русского престола. Какими бы оскорблениями она вас не осыпала, слово «незаконнорожденный» не прозвучало ни разу. И наконец, по моему скромному разумению, вы законный русский царь уже потому, что от вашего правления Россия получает только пользу.

— Недурно. — задумчиво сказал Павел Петрович — А теперь скажите, Сергей Васильевич, и от откровенности зависит дальнейшее моё к вам отношение: если бы на моём месте сейчас сидел Емельян Пугачёв, и он бы проявил себя как мудрый правитель, вы бы признали его законным?

— Вопрос непростой. — жёстко, не по-юношески усмехнулся младший Савлуков — А ответ смертельно рискованный. Но коли вы требуете правду, то отвечу: на тех условиях, что вы очертили, государь, да, признал бы.

— Кажется, я понимаю. — задумчиво сказал император — Вы, как один мой друг, считаете что служить следует не трону и не тому, кто сидит на троне, а самой России.

— Признаться, я так чётко не формулировал свою жизненную позицию, но да, служить следует России, здесь граф Булгаков прав совершенно.

— Отчего вы считаете, что это слова графа Булгакова? — живо откликнулся Павел Петрович.

— Я собираю все сведения об этом человеке, вращающиеся в обществе и городе, и пришел к выводу, что этот человек крайне неординарен. Он какой-то нездешний. Там, где все говорят, он производит одно движение, и вопрос необычайной сложности превращается в цепочку простых задач.

— Любопытный вывод. Вы можете привести хотя бы пару примеров таких «одиночных движений»?

— Извольте, государь. Первый пример колхозы. Люди на земле получили работу, мануфактуры и заводы получили свободных рабочих, а государство избавилось от призрака новой Пугачёвщины. Согласитесь, решение было крайне неординарным, зато теперь остаётся только лишь совершать действия, логически завершающие главное решение. Второй пример неаппетитный, зато уже сейчас давший результат в виде отсутствия моровых поветрий. Я имею в виду закон о запрете строительства новых домов без сточной канализации и об обязательном оборудовании существующих домов таковым устройством. И ведь попечением графа Булгакова созданы хозяйства по подготовке воды к употреблению: очистка, отстаивание и хлорирование перед подачей в водопровод? На мой взгляд, уже за эти вещи он достоин золотого памятника в полный рост.

— Вы правы, Сергей Васильевич, упомянутые деяния состоялись благодаря энергии графа. Я, признаться, подумал, что вы упомянете железные дороги и казнозарядное оружие, но сказанное вами гораздо весомее, хотя и не отчётливо заметно не столь внимательному наблюдателю.

— Это верно, я весьма внимательно присматриваюсь к графу. — согласился младший Савлуков — Но я бы хотел изложить свои соображения по обезглавливанию заговора.

— Весьма любопытно! — улыбнулся Павел Петрович — не обещаю, что соображения будут приняты к исполнению, но внимательно слушаю. Да, Сергей Васильевич, вы должны понимать, что профессионалы, занятые этим делом весьма придирчиво рассмотрят ваше предложение.

— Это естественно, государь. Я исхожу из того соображения, что больше всех от вашего воцарения пострадали крупные землевладельцы, поставляющие на внешний рынок пеньку, хлеб, сало и другую продукцию своих латифундий. Они бы и рады вас приветствовать, но экономические интересы не дадут. Второй пострадавший от вашего воцарения, вернее от внутренней политики, что вы проводите, это целое государство, а именно Великобритания. Я считаю, что именно экономические интересы заставляют англичан искать вашей смерти. Отсюда вывод: чтобы избавиться от угрозы переворота, следует нейтрализовать обе эти силы. Доморощенным латифундистам я предлагаю найти новые рынки сбыта их продукции, и они забудут так нынче нежно любимую Англию и возлюбят кого угодно: турок, немцев, папуасов далёких островов. Я слышал, что из тонкой парусины принялись шить простецкую одежду? Очень правильное дело, нужно найти ещё сферу приложения парусины, это тоже переправит интересы производителей конопли на внутренний рынок. То же касается сала. В Вестнике Академии я читал, что из сала научились делать стеарин для свечей и что-то ещё. Пусть та же Англия покупает готовые свечи, и производители встанут за вас стеной. То же самое можно сказать по каждой статье нашего импорта: продавать готовую продукцию, например доски, брус, фасонные детали, а не бревно-кругляк как нынче.

— Разумно. — кивнул император — Если у вас найдутся соображения, как сие реализовать, милости прошу с соображениями на доклад.

— Не премину совершить сие. Однако, я продолжу. Для нас первоочередной задачей стоит нейтрализация назревающего заговора. Здесь я предлагаю свои услуги. Баронет Вустер и мистер Монтгомери из нашей четвёрки выделяли именно меня, наверное, меня и назначат старшим над, как они говорят, ячейкой организации. Через них я постараюсь выйти на кукловодов из британского посольства. Когда дело дойдёт до реальных планов и дело двинется к перевороту, будет нанесён решительный ответный удар. Связь я предлагаю держать через моего дорогого дядю, а для него встретиться с вами или с другим назначенным вами человеком дело обычное, поскольку по роду службы дядя постоянно встречается со множеством людей.

— Действительно хорошие соображения и способ связи более чем естественный. — согласился Павел Петрович — Но как отнесетесь к своей роли вы, Козьма Егорович, к такой своей роли?

Нестарый ещё офицер сидя подтянулся, кашлянул и заговорил:

— Роль вполне почтенная. Очень важно, что на благо Отечества нашего. В данном случае крайне важно для конспирации, что в качестве связного действует целый полковник. Для англичан, помешанных на чинопочитании, подобный фокус просто немыслим. Я согласен. Главное моё требование касается именно конспирации: хочется, чтобы в это дело были посвящены как можно меньше людей. Во-первых, чтобы обезопасить Сергея, а во-вторых, чтобы в случае успеха он оказался чистым в глазах англичан, и мог бы продолжить свою разведывательную деятельность.

— Резонно. Решим так: о наших делах будут знать четыре человека: мы трое и глава Тайной Экспедиции. Вас устроит такая постановка дела?