* Абдуррахман Джами (1414-1492). * – Полное имя поэта: Нураддин Абдуррахман ибн Низамаддин Ахмад ибн Шамсаддин Мухаммад. Газели Взгляд мой, видящий мир земной, – от тебя. Мир цветущий, как сад весной, – от тебя. Пусть не светит мне серп молодой луны. Дом мой полон яркой луны – от тебя. Так ты мечешь аркан, что хотели бы все Перенять бросок роковой – от тебя. Кто увидел тебя, не укроется тот Ни щитом, ни стеной крепостной – от тебя. Роза хвасталась: я, мол, одежда ее. Но ведь амбровый дух иной – от тебя. И должна разорваться одежда твоя, Чтоб упасть, отделиться кабой – от тебя. Говоришь ты: «Что хочет Джами от меня?» Я хочу лишь тебя самой – от тебя. x x x Что видел в мире этот шейх, укрывшись в своем дому, Отрекшийся от нужд людских, себе лишь нужный самому? Он сам живую с миром связь, как пуповину, перегрыз, И словно шелковичный червь, ушел в свой кокон – чужд всему. Звчем, живой среди живых, бежит он от людских тревог? От всех избавясь, от себя куда уйти? В какую тьму? Он в зрелости, исполнен сил, достойных дел не совершил, Ты, как неверному, ему не доверяйся потому… Ведь он верблюжьих бубенцов не слышал средь степных песков, Ты, внемля проповедь его, не верь и слову одному. Влюбленный в ложный блеск, он груду раковин купил, Бесценный жемчуг свой за них отдав неведомо кому. Джами, не спрашивай его о чаше истинной любви, - Из чаши той не довелось и полглотка отпить ему. x x x Вот из глаз твоих две слезинки заблестели на розах щек, Будто брызги дождя упали на тюльпановый лепесток. Если ты слезу уронила, что же мне сказать о себе, Если слезы текут безмолвно по щекам моим, как поток. У тебя действительно слезы, а не только отблеск моих, Что в глазах твоих я когда-то, словно в зеркале, видеть мог. Всюду, где на тропинку сада упала твоя слеза, - То живая роза раскрылась, то нарцисса влажный цветок. Словно редкие перлы-слезы для ушных подвесок твоих На изогнутые ресницы нанизал ювелир-зрачок. Изумленный редкостным перлом светлой тайны твоей любви, Нанизал Джами ожерельем жемчуг слова на нитку строк. x x x Мне чуждой стала мадраса, и ханака мне не нужна, Обителью молитв моих отныне стала майхана. В круженье зикра голоса дервишей не влекут меня, Спешу под сень, где най звучит, где песня пьяная слышна. Что спрашиваешь ты меня о шейхах и об их делах? Тут глотка зычная, мой друг, и стоязычная нужна. Где кравчий, рушащий обет и попирающий запрет? Мы благочестье продадим за пиалу иль две вина. Ты о любви мне раскажи! Я лучше сказок не слыхал Под куполом страны чудес, что сказок исстари полна! Сожги крыла, как мотылек, пади у ног своей свечи, Чтобы сердца воспламенять, она всевышним зажжена. Но ты, Джами, чуждайся тех, кто внешним блеском увлечен! Не в каждой раковине, друг, жемчужина заключена. x x x Нет вина веселья в чаше неба, да и надо просто быть глупцом, Чтобы думать, будто может в чаше быть вино, коль чаша кверху дном. Лишь невежда называет счастьем выгребную яму – этот мир. Так ребенку кажется опухший сановито-важным толстяком. Никому не сшила одеянья из нетленной вечности судьба. Жизнь – халат парадный, жаль – короткий, и к тому же сшит непрочным швом. Ветке, перегруженной плодами, угрожает камень подлецов. В этом мире счастлив неимущий, что забот не знает ни о чем. Перед нами узкая дорога, ночь темна, разбойники вокруг. Проводник в дороге жизни нужен, чтоб с пути не с сбиться непутем. Пусть садовник в юности прививки сделает, как саженцу, тебе, Коль вкусить хорошее мечтаешь в сем саду, давно поросшем злом. Кто, Джами, над бренностью вознесся и в пути утратил «мы» и «я», Может быть по внешности началом, а по сути может быть концом. x x x Зонтик от солнца под куполом неба весенние тучки раскрыли На изумрудной подстилке тюльпаны-рубины шатры водрузили Что о тюльпане сказать? Он блестящий красавец в багряной рубахе, Свежею кровью убитых влюбленных смочивший подол в изобилье. Нет, я не то говорю. Он красавец, взметнувший над травами пламя Огненных ран умерщвленных сердец, чья нетленна любовь и в могиле. Донышко чаши его золотое обильно присыпано чернью, Точно Заллах забросал Фаридуна сокровиша черною пылью. Диву даюсь, наблюдая, как ветер на воду наносит узоры, Сотни рисунков – без чар колдовства, без малейших усилий, В зеркале вод отражение трав с рамкой тронутой патиной, схоже. Зеркало плеса – сиянье сердец, тех, с которых печаль соскоблили. Ночь лепестковой чадрою завесила сад, чтобы утром просохла, После того как ее постирала в ущербного месяца мыле. Падает в чашу тюльпана роса, и бессмертные строки о камне, Брошенном в чашу Маджнуна Лайли, зазвучали воскресшею былью. Слово твое, о Джами, на весах дружелюбия взвешено точно. В слове завистников нет равновесия, гири поставить забыли. |
