– Неужели мы станем первыми, кто нарушит закон гостеприимства? Как после этого требовать от нартов соблюдения обычаев? Мы живем дольше нартов, но и мы не вечны; что скажут о нас следующие поколения богов? О, горе нам!

– Это недопустимо! – эхом вторили нарты Бадын и Шужей, словно они слышали слова богов, – Нельзя нарушать закон гостеприимства; ни боги, ни потомки нам этого не простят.

Нарты устыдились, побоялись богов, потомков, и приняли единственно верное решение.

– Пусть остаются, потеснимся, – сказали они.

Уже через миг поднялся неистовый ветер, затряслась, загудела, загрохотала земля; то тут, то там образовались огромные трещины-расщелины; трещины росли и ширились целый день и еще ночь, и еще семь дней и ночей.

Но вот шум и грохот стихли.

Наступила тишина.

Где-то залаяли собаки, прокричал петух. Громко чирикая, пролетела стайка воробьев.

Постепенно нарты начали выходить из своих домов. Осторожно подходили они к краям расщелин, чтобы посмотреть, как с седьмого дна Нижнего мира все выше и выше поднимаются гигантские пласты земли с лесами и полями, реками и морями…

Так и нашлись места для жизни новых обитателей княжества.

А что же наши северные гости, спросите вы, где они были все это время? Они спали! Адам с детьми так устали с дороги, что, едва опустив головы на подушки, погрузились в глубокий сон.

Нам бы хотелось прямо сейчас перейти к историям нартов Южного Княжества, но прежде расскажем, с чего все начиналось.

Давным-давно, в незапамятные времена, за тысячи жизней до рождения Адама, Евы, Сатаней и ее друзей, о которых речь впереди, жил-был Царь Небесный по имени Великий Тха.

Однажды Тха устроил пир и пригласил на него братьев и сестер, коих было у него великое множество. Лучшая еда – хлеб и вода – стояла на золотых столах, в фарфоровых блюдах и хрустальных кубках.

Надо сказать, Великий Тха с рождения был чрезвычайно рассеянным, к старости же у него все валилось из рук. Взял он хлеб, чтобы поднести ко рту и крошка, выскользнув из ладони, упала со стола и тут же стала новой, неучтенной планетой.

Хотел Тха подхватить крошку и толкнул локтем кубок. Пролилась на планету вода и стала Бесконечным океаном.

Подбежала служанка, махнула веником и выкинула ту планету за порог царского дома. Великий Тха посмотрел на летящую крошечную планету и сначала подумал, что она мелковата для одного его замысла. Но затем он подумал еще и, по-стариковски, вслух, произнес:

– Что-то я затянул с другим миром. После пира создам его на этой крошечной… э-э, Земле.

На следующее утро Великий Тха занялся Землей и появился в Бесконечном океане Остров. Дал Тха острову название – Туркужин – в честь своей родины, и устроил в нем… Нижний мир.

Пустынная поверхность острова – ни ручейка, ни травинки – стала крышей Нижнего мира, состоящего из семи несекретных, двух секретных и еще двух совершенно секретных доньев, в которые заточил Непостижимый всех, кого хотел, и еще одного важного узника.

Когда Нижний мир заполнилась, Тха объявил о назначении его правителем своего младшего брата Туони. Постоянное место жительства Туони определялось там же, по месту работу.

Туони яростно сопротивлялся назначению. Дело в том, что он любил роскошь и душевный комфорт. А какой может быть комфорт, если кто-то рядом страдает?

– Доброе братство милее богатства, – хитро отвечал брату Великий Тха.

В словах старшего брата Туони усмотрел угрозу. Ему почудилось, что в его пухлое белое плечо врезается колючая проволока, даже послышался лай собак.

Мгновенное видéние лишило его воли к сопротивлению. Но что делать? Как сохранить в Нижнем мире личный душевный комфорт?

Посоветовался Туони с братьями Ильмаринен, другими богами, подумал сам, и вот, что надумал.

Приняв назначение на место правителя Нижнего мира, он тут же обеспечил его обитателей всем необходимым, как себя самого – дворцами и замками для отдыха и сна, лесами и полями для прогулок, любой едой, даже хлебом и водой.

В результате, узники Великого Тха, находясь под присмотром Туони, имели все, что хотели. Кроме свободы, работы и права на смерть. Но им не на что было жаловаться, ведь и сам Туони оказался в положении узника.

К сказанному добавим, заточение Туони и других узников в Нижнем мире Туркужина длилось вечно. За это время ничто в нем не менялось, никто не умирал и не рождался: ни сами узники, ни их мысли и чувства.

Это были миры остановленной жизни.

Это был Ад…

В котором из доньев Нижнего мира томился марсианский дракон Макс нам не известно. Знаем только, что время от времени он пытался вырваться на волю и тогда Туркужин сотрясался так, что казалось вот-вот разорвется на части.

В дни душевных затмений Макса небо над островом заволакивало тучами, поднимался ветер, океанские волны, превращаясь в гигантские цунами, накатывали на берег до тех пор, пока дракон не успокаивался.

В перерывах между приступами жажды, случавшимися у Макса, на острове стояла тишина.

Чтобы сохранить установившийся порядок, с Верхнего мира на Туркужин спускались боги. Они несли дозор парами, охраняя вратá в Нижний мир, устроенные в одной из пещер острова.

В свое время пришел черед заступить в дозор богам-близнецам Сеппо и Тлепшу Ильмаринен. Братья – кузнецы любили работать, поэтому вскоре, прямо в пещере, где несли дозор, они начали мять в руках железо и мастерить подковы, мечи и вообще все, что придет на ум.

Трудились братья день, трудились ночь, устали и захотели отдохнуть, но выйти из пещеры не могут – врата, похожие на бездонный черный колодец, всегда открыты. Что делать, чем их закрыть?

Подумали братья и соорудили наковальню, сверху похожую на человеческий зуб, а снизу напоминающую зубы богов с семью корнями, где каждый корень длиннее предыдущего. Вогнали боги наковальню прямо в разинутые врата и закрыли их, отделив друг от друга семь доньев Нижнего мира, для большей безопасности.

Затем вышли из пещеры.

Смотрит с неба Великий, Тлепш и Сеппо гуляют по пустынному Туркужину, разминают затекшие ноги. Пожалел их Тха – такими одинокими они показались – и решил заселить поверхность острова.

Сначала решил, а затем подумал, кому бы поручить это хлопотное дело. Подумал, а затем взял горсть ветра и создал деву и назвал ее в честь своей бабушки, Барымбух.

Дева удалась на славу – высокая, но не крупная, изящная, но не хрупкая, с длинными, до самых пят, волосами. Заостренные уши особенно удались, и, конечно, большие черные глаза без белков. Казалось, в глазах Барымбух отражались все звезды мирозданья; небо, каким видишь его в ясную ночь; казалось, в них живет сама тишина.

Оторвал Тха кусок ночи и накинул на деву платьем, а безымянный пальчик правой руки украсил звездой Сампо, напоминавшей колесо водяной мельницы.

– Эта звезда – источник всяческого изобилия. Только взглянешь на нее, любое твое желание исполнится как мое повеление. А теперь скажи что-нибудь своему богу, красавица, – попросил Тха.

Дева Барымбух послушно открыла рот, но вместо слов выпустила свист. Второй раз открыла дева рот, надула щечки, поднатужилась и выпустила завывание. Третий раз открыла рот Барымбух, напряглась, что есть силы и выпустила такой вой, что чуть не скинула Великого Тха с его трона.

– Все-все, понял-понял, не продолжай, – сказал Тха и дал деве язык и зубы.

Так Барымбух научилась извлекать звуки, и складывать их в слова. Но все же молчать у нее получалось лучше, чем говорить. И стало молчание достоинством Барымбух, а вслед за ней – достоинством всех дев мирозданья.