К сожалению, и мое поколение воспитывалось на этой героизации комиссаров Гражданской войны, на героической и справедливой борьбе Красной Армии «в пыльных шлемах» и ВЧК во главе с человеколюбивым Феликсом Эдмундовичем Дзержинским.

. . . . .

За время, что Садовинский находился в Петрограде, Бог отвел его от встречи с чекистами.

Перед уходом на Север Садовинский не мог не проститься со своим старым учителем. В дверях мичмана встретил пожилой офицер, в прошлом преподаватель Морского корпуса. Бруно поздоровался и вошел. Они сидели в комнате, не зажигая огня. Разговор был последним, оба понимали это и, может быть, именно поэтому говорили откровенно:

Весной прошлого года, вы Бруно этого не видели, Петроград гудел как раскаленный паровой котел: все упивались долгожданной свободой. Люди приветствовали революцию и верили, что она приведет к вершинам вечного счастья свободы. Но с приходом к власти большевиков, сразу после переворота, петроградцы, по моему, начали охладевать к революции. Они первыми поняли, что революция — это гулящая девка — вечно пьяная, немытая и бестолковая. Свобода, равенство, братство — это одно, это для толпы, а большевики — это другое. В их цинизме, беспринципности, наглости — их сила, мичман. Да, ЧК в городе зверствует. Арестовывают и расстреливают людей сотнями. Это террор Бруно. Вы же помните: «террор» — по французски «ужас». Обстановка ужаса и страха специально создается властями, чтобы парализовать у людей волю к сопротивлению. Вашу волю, Бруно, в том числе. Еще во времена Французской революции Робеспьер обосновал необходимость террора. По памяти могу и ошибиться, но, по-моему, он говорил: «В революции народному правительству присущи одновременно добродетель и террор: добродетель, без которой террор губителен и террор, без которого добродетель бессильна».

Добродетелью большевиков в Петрограде и не пахнет, — с горечью проговорил Бруно.

Учтите, мичман, террор всегда является прологом к гражданской войне. Так сказать созданием «кровавой круговой поруки» у своих сторонников и «кровавой мести» — у своих противников.

У меня, — с ожесточением проговорил Садовинский, — эти зверства большевиков вызывают только одно желание — желание бороться с ними. Парализовать наше сопротивление с помощью страха им не удастся.

Вот-вот, я об этом и говорю.

Думаете трудно будет справиться с этой большевистской швалью? — горячился Бруно. — Да кто у них есть? Их главная сила — матросы. Да видел я в Гельсингфорсе этих матросов-анархистов — пьяницы и кокаинисты. Могут убивать только толпой, да и то из-за угла… дрянь!

У них, Бруно, есть еще наемники: латыши, китайцы.

Китайцы вообще не вояки. Их большевики нанимают для расстрелов и пыток. Латышей же немного, несколько сотен.

Это так, но не забудьте Бруно, что Лев Троцкий талантливый военный организатор. Он объявит мобилизацию, за деньги наберет еще наемников из сербов, чехов, венгров, австрийцев…

Большой экспедиционный корпус англичан идет на Север. С их помощью Мурманск и Архангельск будут освобождены от большевиков, да и наши подпольные офицерские организации готовы выступить в поддержку союзников. А там развернется наступление на Петроград с Севера.

Не обольщайтесь насчет английской помощи, мичман. Британии вовсе не нужна единая и крепкая Россия. По всему миру они действуют по принципу: «Разделяй и властвуй» — помните об этом.

Я это помню, но готов принять помощь хоть дьявола, лишь бы уничтожить большевиков. Слишком много крови и страданий принесли они людям.

Хочу предостеречь вас, Бруно! То, что происходит сейчас — это стихийный, страшной силы бунт Хама. А для Хама одинаково чужды и «красные» и «белые». Потому что Хаму чужд любой порядок!

Я верю, мы наведем порядок.

Повторяю, Бруно, — для Хама чужд любой порядок! И порядок «белых» и порядок «красных».

Белая армия имеет поддержку во всех слоях населения России.

Так ли это? А миллионы крестьян, пойдут ли они за вами? Ведь армию, что «белую», что «красную», надо кормить. Хлеб, лошади, фураж… А ведь армия в своей стране кормится только тем, что удастся в лучшем случае купить, в худшем случае отнять у своих же крестьян. Да, на знамени «Белого движения» начертано «За Свободу и Россию!». За чью свободу? За чью Россию? Нет ли в этой неопределенности обреченности «белого» движения?

Я тоже чувствую это. Даже если и так! Я все равно буду драться с «красным хамом». Я знаю, я чувствую, мне суждено в этой борьбе погибнуть. Пусть. Но я буду драться до конца.

Вы, Бруно сильно изменились с гардемаринских времен.

Это происходило постепенно. Может быть, когда первая германская бомба ухнула на «Разящий», и я понял, что, если мои артиллеристы не будут стрелять метко, мы все погибнем. Может, когда пьяные матросы напали на меня в Гельсингфорсе и не убили лишь потому, что получили отпор. Не знаю… Время такое. Идет война, уже гражданская. Если не убьешь, убьют тебя. Хотя, вы правы, мы не только защищаемся. Но сейчас иначе нельзя. Либо стоять в стороне, либо драться. И уж если драться, то до конца.

Сражаясь с красным чудовищем, вы можете превратиться в белое чудовище, столь же кровавое и ужасное. Помоги вам Господь избежать этого!

Завтра я ухожу на Север, скорее всего через Финляндию… Через реку Сестру… В Райороки, оттуда в Гельсингфорс, далее на Мурман. У Чаплина каналы налажены…

Будьте осторожны, Бруно. Финнам особенно не доверяйте.

Да, я понимаю… Для меня, чем хуже погода — тем лучше… Как все сложится, пока не знаю, но это мой путь. Я принял решение, буду воевать с большевиками на Севере. Там мой командир Кира-Динжан, там мои сослуживцы по Минной дивизии. Там моя судьба. Я знаю…

Ну что же, Бруно, прощайте. Да сохранит вас Господь!

О бунте «Грядущего Хама» еще в 1906 году предупреждал русский философ и писатель Д.С.Мережковский. В своей работе «Грядущий хам», он писал:

«Мироправитель тьмы века сего и есть грядущий на царство мещанин, Грядущий Хам. У этого Хама в России — три лица.

Первое, настоящее — над нами… мертвый позитивизм казенщины…

Второе лицо прошлое — рядом с нами… мертвый позитивизм православной казенщины…

Третье лицо будущее — под нами, лицо хамства, идущего снизу — хулиганства, босячества, черной сотни — самое страшное из всех лиц.

Хама Грядущего победит лишь Грядущий Христос».

В конце июня 1918 года флотских офицеров оглушила новая неслыханная подлость большевиков. 24 июня комиссар Ф.Ф.Раскольников по приказу В.И.Ленина в Новороссийске добил артиллерией и торпедами остатки боевых кораблей Черноморского флота.

После этого, 27 июня в Новороссийск «победоносно» вошел германский линейный крейсер «Гебен». Это было полное крушение русского Черноморского флота. Историк российского флота Н.Кадесников писал:

«Высшие чины флота были раздавлены морально. Флотская молодежь кипела праведным гневом отомстить большевикам. Отныне путь в Добровольческую армию белых становился для морских офицеров делом чести. Флотская молодежь — молодые, энергичные офицеры жаждали возмездия большевикам».

Летом въезд в Петроград и выезд из города были еще больше ограничены. А.Иконников-Галицкий в «Хронике петербургских преступлений» писал об этом следующее:

«Весной 1918 года ежедневно на Москву продавалось не более 1500 билетов, на Вологду — Вятку — Пермь — 1000 билетов, на Мурманск — 300 билетов и то только по предъявлению разрешения от Центральной Коллегии по эвакуации и разгрузке Петрограда при Петросовете».

Въезд и выезд из города жестко контролировались советскими властями. Предположительно в это время мичман Б.Садовинский и покинул Петроград…

Как добирался Садовинский до Мурманска, а затем до Архангельска выяснить невозможно. Да оно и понятно, конспиративные каналы почти не оставляли документальных следов, поэтому когда и каким путем он уходил на Север неизвестно. Возможно, через Финляндию, возможно через Карелию…

Н.Кадесников в своей работе «Флот в Белой борьбе» писал: «Помимо… организованных группировок, еще задолго до восстания, в Архангельск стали стекаться через Мурманск, леса Карелии и другими путями, в порядке личной инициативы, офицеры всех родов оружия и, прежде всего, офицеры Балтийского флота и гардемарины… чтобы принять активное участие в свержении советской власти в Северной области».