Бруно и еще несколько человек находились на склоне заснеженной сопки, ожидая появления солнца. К счастью, снег не шел, и небо было довольно чистым. Задолго до срока, небосвод подкрасился уже давно не виденным, немного забытым, за длинную полярную ночь, предрассветным освещением. Зеленая полоска над сопками сменилась розовой…
Краснеет! Смотрите, краснеет! — заволновались солдаты.
Становилось все светлее и светлее. Все стали считать:
Раз, два… — яркий, золотой ободок вынырнул из-за далекого горизонта и еще больше осветил небо…
Три, — не удержавшись, крикнул Бруно. И, сразу, как по волшебству, небо озарилось золотистым светом поднимавшимся все выше и выше. От стоящих на сопке людей, потянулись тени.
Ура! Тени…. — подхватил кто-то. Узкий сегмент солнца постоял немного над сопками и скрылся за их крутыми изгибами, но небо долго еще оставалось светлым.
Удивительное дело, появление солнца, поселило в душе Бруно какую-то мягкую, тихую радость…
Далее в своих записках мичман Г.П.Серков вспоминал: «…Воевали в глубоких снегах при сильных морозах до Пасхи, когда были отправлены в Холмогоры, а оттуда в Архангельск».
В 1919 году Святая Пасха праздновалась в воскресный день 7 апреля по старому летоисчислению или 20 апреля по новому стилю.
Эту Пасху мичман Садовинский встретил в приподнятом, праздничном настроении. Дышалось легко и свободно. Тяжесть, гнездившаяся в его душе все это время, отпустила, мысли были радостные. Вспоминались прежние дни, крашенные пасхальные яйца, разноцветные куличи. Вспоминалась мама в праздничном красивом платье, и накрытый в гостиной стол…
В Архангельске тоже встречали Святую Пасху. Командование приняло решение поднять дух Северной армии торжественным разговением. Были отпущены дополнительные денежные суммы на приготовление куличей, которые крестили по казармам представители Архангельского духовенства.
Из записок Г.П.Серкова следовало, что он воевал в пулеметной команде, командиром которой был мичман Б.-С.А.Садовинский, до 20 апреля 1919 года. Значит, после 20 апреля Садовинский со своими подчиненными находился уже в Архангельске. Им предстоял кратковременный отдых.
Хотя Архангельск и был тыловым городом, но гнетущее бремя непрекращающейся Гражданской войны — войны русских с русскими, психологически тяжко ощущалось и в нем.
В отводящихся с фронта на отдых и переформирование частях дисциплина падала, участились случаи пьянства не только среди нижних чинов, но и среди офицеров. Требуя повышения дисциплины, в первую очередь от офицеров, генерал-губернатор Северной Области генерал-лейтенант Е.К.Миллер издал приказ:
ПРИКАЗ № 66
25 апреля 1919 г.
За последнее время участились снова случаи злоупотребления спиртными напитками офицеров и чиновников военного и морского ведомства и появления их в нетрезвом виде на улице и иных публичных местах. Добрая слава офицеров — подвижников, отдающих свои силы на борьбу с бесчеловечным врагом, омрачается преступным легкомыслием отдельных лиц, не желающих понять, что почетное право носить офицерские погоны налагает на них священную обязанность блюсти честь погон и бережно охранять их от малейшего пятна.
Предлагаю всем офицерам и военным чиновникам проникнуться сознанием долга и тяжелой ответственностью перед Родиной за каждый проступок, влекущий уменьшение престижа офицера в глазах его подчиненных и всей массы населения, к явному ущербу обаяния молодой, еще не окрепшей, воссоздающейся русской армии. Без строгой требовательности армия не может существовать, а что бы требовать с других, нужно быть строгим к самому себе.
Всем же бессознательным и слабовольным, забывающим долг перед тяжко больной Родиной, я объявляю:
всякого офицера или военного чиновника, который с настоящего дня позволит привести себя в состояние опьянения, независимо от его чина и служебного положения, я буду представлять Временному Правительству для разжалования в рядовые и дальнейшего назначения пригодных к строевой службе — в строевые части, а непригодных к таковой — в рабочие команды. Трезвому офицеру не трудно будет уберечь от пьянства и своих солдат.
Генерального Штаба Генерал-Лейтенант МИЛЛЕР
В то время, когда мичман Б.Садовинский воевал с красными на Севере, его сослуживец, бывший мичман, военный моряк Красного флота А.Перротте готовил свой миноносец к боям с белыми на Волге и Каспии.
Из вахтенного журнала «Расторопного» за 1919 год:
марта 1919 г. Астрахань. 9:00. Аврал на палубе.
Воробьев
марта, суббота 1919 г. Астрахань. 4:00. Подошел буксир «Осетин».
4:30. Снялись со швартов и пошли на буксире к городу.
5:30. Ошвартовались правым бортом к эск. мин. «Москвитянин».
Воробьев
марта, воскресенье 1919 г. Астрахань.
9:00. Ушел отряд в 30 человек на похороны убитых во время мятежа. 12:30. Сделали салют в 21 выстрел.
14:30. Возвратился с похорон отряд.
Воробьев
30 марта, воскресенье 1919 г. Астрахань. Докование.
Воробьев
Экипаж миноносца «Расторопный» приводил корабль в порядок после зимней стоянки, заканчивал ремонт и организовывал пробу машин и механизмов.
Гражданская война, полыхала по всей стране. 7 мая 1919 года мичман Б.Садовинский получил распоряжение убыть в Холмогоры.
В Журнале исходящих бумаг командования Морскими Силами Правительства Северной области за май 1919 года сохранилась запись:
№ п/п 1480 от 7/V 1919
Мичману Садовинскому предлагается отбыть в командировку в г. Холмогоры 8/V.
Под Холмогорами проходили особо ожесточенные бои и молодой офицер, находясь на переднем крае, командуя пулеметной командой, проявил личное мужество и храбрость.
В скользком предрассветном тумане мичман Садовинский вкатил
«Шварцлозе» на пригорок, вытер пот со лба и принялся затаскивать ящик с лентами.
— Будет им равенство и братство, — цедил он сквозь зубы, — на всех патронов хватит…
Бруно вытащил из кобуры наган, проверил барабан — полон ли. Насыпал в карманы шинели горсть тупоносых револьверных патронов, тускло сверкнувших в ладони. Садовинский лежал на вершине пригорка и, щурясь, смотрел на ленту реки. Ее разрезал надвое небольшой бревенчатый мост. На той стороне редкое мелколесье, чахлые березки… Там красные…
Лед на реке сошел, но в распадках еще местами виднелся побуревший, грязный снег. Тянуло сладкой прелью… Со стороны красных началась стрельба, ухнули разрывы полевой артиллерии…
Ну, с богом! — выдохнул мичман. — Первый номер, к пулемету! — крикнул Садовинский, перекрывая грохот разрывов, и услышав в ответ, что тот ранен, сам прильнул к пулемету. «Шварцлозе» дрожал, и торопливо, пуля за пулей, изрыгал свинец и пороховую вонь…
Взошло солнце. Сугробы, развороченные артиллерийскими выстрелами, окрасились в серовато-красный цвет. В свете тусклого диска было видно, как редели наступающие цепи красных. Движение их замедлилось…
Ленту, — обернувшись, яростно закричал Садовинский. Бруно, вцепившись в бьющий замок пулемета, резал длинными очередями.
Красные остановились… Мичман понял, вернее нутром почувствовал, что сейчас самая пора подниматься в атаку.
За мной! В штыки! Кроша сапогами потемневший весенний снег, мичман рванулся вперед, оглянулся и побежал наперерез красным. За ним в штыковую атаку поднялись остальные…
За мной! Позади хрипло дышали и тяжело хлюпали сапогами… Красные цепи все ближе…
Не дожидаясь остальных, Садовинский бросился вперед. На ходу Бруно взвел курок нагана и увидел как прямо в него, нацелившись штыком в живот, летит красноармеец. Бруно выстрелил и резко увернулся в сторону… В нос ему ударил запах пороха, крови и потного тела… Красноармеец сложился пополам и штык его вонзился в землю у самых ног мичмана. Штыковая атака белых продолжалась, красные не выдержали, побежали… Мост был взят.
Да, красным крепко досталось, но и нам тоже, — думал мичман, тяжело дыша и оглядываясь. Коченеющие мертвецы своими пальцами будто сжимали красный снег… Вместе, рядом лежали и офицеры и солдаты, и бывшие чиновники и чернорабочие, и белые и красные. Лежали вперемешку, без различия в чинах и делах — смерть ни для кого не делала никакого различия.
