Шел третий год, как мать тяжело заболела, имея на руках Серегиных братьев мал мала меньше — Виталика и Илюшку. Отец тогда с горя стал выпивать, а со временем так пристрастился к бутылке, что через день сидел с ней в обнимку.
По всем этим причинам Серега, окончив сельскую восьмилетку, подался сюда, в районный поселок; пристроился к лесорубам, вкалывал наравне со взрослыми, успевал ходить в вечернюю школу — доучивался.
Основную часть заработка Серега отдавал матери — тайком, чтобы не знал отец, не вымогал во хмелю.
«Дорогая маменька!
Со мной случилась неожиданная история…»
Серега скомкал лист, опять задумался. Действительно, история. Но ведь не напишешь матери: голова идет кругом, и сердце, кажется, вот-вот оборвется от натуги.
И Серега решил: о Катюше пока ни слова.
«Мамуля, родненькая!
Скоро у меня экзамены за десятый класс, а еще я отличился на сплаве, у меня показатели по сплотке хорошие. Бригадир похвалил меня, за это я попрошу выписать наряды раньше срока.
Так что подожди немного.
Я хочу купить себе костюм и ботинки, может быть, еще гитару. Старая-то, наверное, на чердаке валяется, вся ржавая.
Вот пока все.
Привет Виталику и Ильюхе, а также отцу!
Твой сын Сергей».
Серега внимательно прочитал написанное, и показалось ему оно до того несуразным, путаным, что он разорвал лист в мелкие клочья.
День совсем угасал. Стволы берез налились краснотой, грачи угомонились, устраиваясь на ночлег.
На сочинение другого письма времени не было. Всего час оставался до закрытия раймага. А там уже вечер, свидание…
Сначала Серега робко топтался возле прилавков, потом, боясь раздумать, вошел в отдел мужской одежды. Продавщица, видно было, не приняла Серегу за здешнего жителя, потому что здесь он почти не бывал; и если б сегодня не лишился сапог, благодаря чему его срочно отправили в общагу, не успел бы сюда — возвращались они с рейда ночью.
Выбор костюма начался с неприятности. Только Серега дотронулся до картонки — ему нужен пятьдесят второй размер, третий рост, — как подлетела к нему продавщица.
— А ну, отойди! — сказала она.
— Да мне костюм… — опешил Серега.
— Знаем, какой костюм. Все пуговицы посрезали с импортных пиджаков.
— Пуговицы?
— Не прикидывайся дуриком. Железные, с орлами…
— Давайте не будем, — просительно улыбнулся Серега, видя, что его вообще могут выгнать. — Понимаете, мне сегодня нельзя ругаться. Во-первых, базарить я не умею, во-вторых…
— Чего «во-вторых»? — чуть смягчилась продавщица.
— Мне, правда, костюм нужен… для свидания, хороший.
— Ишь ты…
Из немногих костюмов его размера выбрали светло-синий, в полосочку. Пиджак на Сереге сидел отлично, а вот с брюками вышли нелады. Штанины до лодыжек не доставали, на поясе же брюки не держались вовсе — до того расточительно широки были на том месте. Серега даже побледнел.
— Давно сохнешь по ней? — участливо спросила продавщица. — Подожди уж, к свадьбе сошьешь…
Серега еще раз подошел к зеркалу, оглядел себя без прежней дотошности, с прищуром. И хотя от этого брюки не стали меньше пузыриться, Серега не в силах был расстаться с желанием идти к Катюше в новом костюме, как на праздник.
— Беру, — сказал он.
С большим свертком, в котором, кроме костюма, лежали еще ботинки, галстук и мыло, Серега вернулся в общежитие. Быстро собрался в баню. Когда снова вышел на улицу, в поселке загорались огни. Особенно ярко, заманчиво горели они у Дома культуры, куда Сереге после всех приготовлений предстояло явиться. Уже сейчас оттуда обрывками долетала музыка, волновала.
Серега шагал по булыжной тропинке, и все кругом видел как бы заново. Даже баня, нацелившаяся черной трубой в небо, показалась ему кораблем с единственной высокой мачтой. И Листвянка, отразившая в себе мост, зарю, первую слабую звезду, была похожа на море.
Серега попарился всласть, надел чистое белье; в буфете смело растолкал мужиков, — торопится на свидание! — взял кружку пива, выпил ее залпом.
К Дому культуры он добирался медленно, темными закоулками, мучительно привыкая к обнове.
Ближе к месту свидания Сереге сделалось радостно и тревожно. Все сегодняшние мытарства забылись, и в голове оставался один вопрос: придет ли? Он знал понаслышке, что девушки любят, чтобы их ждали подольше; сел на скамейку, готовый ждать хоть до утра, лишь бы Катюша пришла.
В Дом культуры шли в одиночку и парами люди пожилые — смотреть документальный фильм, судя по афише, про зверей. Серега припомнил, какой сегодня день — пятница. По пятницам молодежь валит на открытую танцплощадку.
Он садил четвертую сигарету, когда из-за угла появилась Катюша. В белом жилете, в белых брюках — клешах. Сумочку она держала в руке черную, черными были туфли.
Серега встал, вопросительно улыбнулся: что прикажете делать?
— Еще час до танцев, — сказала Катюша, не сразу узнав его. — Давай на зверюшек посмотрим, говорят, кино интересное…
Фильм и вправду был любопытный. Показывали зверей разных стран. Как они, прирученные людьми, могут сложные штуки выделывать. До того сложные, что не всякий человек на такое способен.
— Ты бы мог так? — толкнула Серегу Катюша.
— Запросто, — не задумываясь, ответил он.
И ведь что порой не делает влюбленный человек — после киносеанса Серега, дойдя с Катюшей до подвесного моста, прыгнул на перила. Серега, отведя руки в стороны, точно циркач, пошел по перилам. Со дна оврага едва слышно доносилось журчание ручья. Из темной сырой глубины тянулись высвеченные слабым светом фонарей вершины ольшаника.
Катюша остановилась, боясь шагами раскачать мост; задерживала даже дыхание, пока Серега не достиг противоположного склона. Только потом ее взорвало:
— Чего ты выкобениваешься, жить, что ли, надоело?
— Ерунда это! — весело откликнулся Серега. — Я еще в малолетстве по перилам бегал. Правда, сначала с шестом.
Но лишь у танцплощадки Катюша оттаяла лицом, зашагала с Серегой рядом. Их встретили с удивлением. В плотной толпе, осаждавшей вход, послышались голоса:
— Смотрите, Серега…
— Ух ты, герой…
— Слыхали, его к медали будут представлять…
— Отхватил-то кого…
Серегу все эти шуточки знакомых ребят не задели. Протиснувшись к кассе, он взял два билета, вернулся к Катюше. Вдруг смущенно, чуть испуганно наморщил брови, спросил:
— А ты как любишь танцевать?
Катюша будто оглохла. Как бы досадой было перекошено ее побледневшее лицо, и все равно милое, нежное. Она глядела в глубь танцплощадки, в глазах ее коротко вспыхивали и гасли колючие холодные огоньки.
— Катюш…
— А-а… — очнулась она, быстро взяла Серегу за руку. — Пошли, пошли.
Она широко, задиристо улыбнулась, и сразу, не интересуясь больше напарником, принялась танцевать. Да Серега и не смог бы так, как она, прыгать — гибко, красиво. Он только и делал, что одобрительно кивал в такт музыке.
На Катюшу обратили внимание. Едва оркестр перестал играть, к ней с другого края площадки направился Степаненко. Видно было, как тщательно прячет он шалую улыбку. На ходу цепляя к рукаву красную повязку, он приблизился к Катюше, строго сказал:
— В нетрезвом состоянии, девушка, здесь танцевать нельзя.
Сереге, который попытался загородить ее собой, а неудачливому механику собрался сказать пару хороших слов, Степаненко виновато улыбнулся:
— Не спеши, Серега. Ничего страшного, сейчас разберемся. Если, я не прав, публично попрошу у тебя извинения…
— Прости, Серега… — словно бы подтверждая, что ее не зря уводят, — Степаненко уже взял ее под руку, — проговорила Катюша. — Прости…
Серега с недоумением следил за ними, пока они шли через площадку, поднимались на возвышение для оркестра; когда они скрылись за маленькой дверью, настроился подождать.
Снова грянула музыка, и площадка будто качнулась, перекатно застонала. Гром катился на Серегу, сверху сыпалась пыль. На шум завала, взорванного днем, был похож грохот, и сквозь него с трудом продиралась тонкая, переливчатая песня трубы.
