– Майкл? – похоронным колоколом по растревожившей душу иллюзии прозвучали знакомые нотки в голосе жены. Ее стройное тело по-хозяйски прижалось ко мне. – Кто это?

Обернувшись, я увидел, что она растягивает губы в приветливую улыбку. Это нежданное вторжение реальности помогло мне прийти в себя. Переходя в режим «приятного собеседника», я приобнял Анну за плечи и произнес:

– Это-то я и пытаюсь выяснить. Уверен, мы где-то уже встречались. Готов был поклясться, что она училась в университете вместе с Клариссой.

Анна смерила незнакомку бесстрастным взглядом.

– Что-то не припоминаю. Прошу извинить моего мужа, – добавила она, протягивая руку с изящными длинными пальцами. – Меня зовут Анна Янг, а это – Майкл.

– Лия, – отозвалась девушка, явно испытывая облегчение от того, как мастерски художница разрулила ситуацию. – Поздравляю, – она широким жестом обвела зал, – выглядит просто… то есть работа проделана колоссальная…

– Благодарю, – Анна приподняла уголки губ. – А вы на стажировке в галерее? – голос ее звучал тепло, но вопросом почти неприкрыто обозначалась расстановка сил.

– О, нет-нет. Я здесь с подругой – она ведет колонку об арт-рынке в одном журнале. Сама-то я почти не разбираюсь в искусстве. Ну, то есть, конечно, не полный ноль, но… – она смутилась. Анна излучала благодушие.

– Чем же вы занимаетесь?

Лия поморщилась.

– Хм, да ничем особенно… Главное – чтобы на аренду хватало. Сейчас вот работаю в кафе. – Тут она будто осознала, как нелепо звучит такой ответ, и добавила: – Подумываю подать документы в магистратуру.

Я чувствовал, что она всеми силами ищет повод уйти – и Анна с радостью его бы ей предоставила. Я же решил во что бы то ни стало удержать девушку: надо было выяснить, зачем Вселенная мне ее послала.

– Что ж, вы могли бы работать у меня, – выпалил я, сам не вполне понимая, что говорю, и чувствуя на себе буравящий взгляд Анны.

– Что, простите? – отозвалась Лия.

– Ну да, – продолжал я, теперь гораздо увереннее. – Да я, вообще-то, и в самом деле некоторое время назад подыскивал помощницу…

– О боже! Анна Янг. Майкл Янг – ну конечно! Господи, какая я идиотка! Вы – тот самый Майкл Янг, писатель! «Ричард. Падение»… Это же вы дали объявление в FUSAC, да? Чтоб без вычурных имен – это же ваше?

– Вы его видели? – потрясенно и в то же время воодушевленно спросил я. Определенно, Вселенная решила-таки мне помочь.

– Я даже звонила! Но женщина по телефону ответила, что место занято… – тут она смешалась и робко взглянула на Анну, явно осознавая, что сболтнула лишнее. А что еще оставалось моей жене? Уж она-то вряд ли мечтала о том, чтобы я взял себе в помощницы юную деву.

Доброжелательная улыбка будто приклеилась к лицу Анны.

– Ну разве это не замечательно? – воскликнула она. – Просто великолепно! – она сжала мою ладонь. – Подумать только, и ты еще не любишь мои вечеринки. Вот так удача, а?

Окинув взглядом нас обоих, она с королевским великодушием подала Лии свободную руку и сказала:

– Майкл, мне пора к гостям. Почему бы вам не договориться о встрече?

О да, назначим встречу – чтобы этот странный, фантасмагорический эпизод получил развитие; чтобы ее существование не ограничилось для меня этим вечером. Погладив Анну по спине и чмокнув в щеку, я произнес:

– Неплохая идея, дорогая. Ты еще хочешь чего-нибудь? – и добавил, уже обращаясь к Лии: – А вы что будете?

Анна едва сдерживала ярость.

Моя дочь – стерва (во всяком случае со мной). Она всегда была избалованным и дерзким ребенком. Думаю, Анна, отчаянно стараясь компенсировать тот факт, что не была ее матерью, совершенно на ней помешалась. Она неустанно твердила дочери, какая та уникальная и особенная (что совершенно несвойственно моему поколению). «Ах, милая, какая у тебя артистичная натура» или «О, по-моему, слух у тебя гораздо лучше, чем у других ребят». Кларисса привыкла к тому, что ее мнение – превыше всего. Конечно, она умна – еще бы, учитывая, сколько я вложил в ее образование. Вот только самомнение ее так велико, что это просто в голове не укладывается.

В ее возрасте у меня было всего два желания: трахаться и пробовать новое. Я был честолюбив, а лучше сказать, по-юношески тщеславен. Но наши с дочерью представления об амбициях диаметрально противоположны. В ее отношении к работе есть что-то до отвращения пуританское. Стажироваться в правильных местах, засиживаться в офисе допоздна, активно (прости господи) налаживать контакты – в этом она вся. Я же всегда был уверен, что рожден для чего-то великого, – и какое-то время все к тому и шло. А Кларисса чопорна и фальшива – не представляю, чтобы у нее была нормальная интимная жизнь. Такое ощущение, что при всей своей внешней эмоциональности она вообще не способна на настоящие чувства. Вот уж действительно, поколение восклицательных знаков. По настоянию своего агента я завел аккаунт в Twitter – так меня буквально оглушил этот птичий базар, где все считают, что им что-то должны, что меня волнует их мнение о ситуации в Палестине, или положение женщин в искусстве, или их проклятые домашние салатики с киноа или черт знает с чем еще. Я и не удивился, обнаружив там Клариссу во главе очередной вооруженной хештегами эрзац-революции. При этом разногласия с дочерью ранят меня не так сильно, как с ее братом. Наши ссоры больше напоминают спектакль. Все, что связано с ней, скорее похоже на спектакль.

За это я и полюбил Астрид: она была из тех, кого Кларисса назвала бы простушкой. У нее не было каких-то особых стремлений – только жажда жизни. Она была искренней и напрочь лишенной аналитического мышления. Ей нравилось поглощать ванильное мороженое Wall’s прямо из ведерка, в одном нижнем белье прислонившись к кухонной раковине. Еще ей нравилась принцесса Маргарет – за то, что та была эдакой «бунтаркой»; она даже имя Астрид себе взяла, сочтя его «шикарным и экзотичным». Пожалуй, на этом ее попытки создать себе некий имидж заканчивались.

– Очень хочется написать что-нибудь о писателях в изгнании, – заявил молодой человек, делая театральную паузу перед последними словами и как будто выделяя их курсивом. – Хотя можно и не в изгнании, но вроде как в вынужденной эмиграции. Байрон, Китс, Даррелл, Хемингуэй… или вот вы.

Неужели об этой хрени еще пишут в журналах? Я медленно кивнул, прикидывая про себя, когда он мог появиться на свет. В восьмидесятых? Неужели он старше Клариссы? Светло-голубая рубашка и круглые очки в роговой оправе; на щеках трехдневная щетина.

– Я тут прочел любопытную статью в The New York Times о писателе, утверждавшем, что развитию его дарования немало способствовали 35 лет, прожитых в Италии, – и задумался. Он пишет об интернете и о том, что в нашем мире лингвистические барьеры уже не актуальны. Как это влияет на язык писателя, покинувшего родину? Вот я, например, живу и работаю в Берлине уже четыре года – и до сих пор совсем не говорю по-немецки. Не читаю Бёлля и Грасса, – он улыбнулся. – Да и существует ли еще в нашем глобализированном обществе такое понятие, как «лишиться родины»?

Тут уж я не мог сдержаться и хмыкнул. Он слегка смутился – но виду не подал, как его наверняка учили в школе, или что он там окончил, – и сказал:

– Ну, потому я и хотел с вами поговорить. Хотел… «обмена мнениями».

Что у молодежи за привычка – вечно лепить на все сказанное кавычки, как будто подыскивая заголовок для следующей записи в блоге?

– Ясно, – вяло отозвался я.

Скорбный кивок.

– И я очень благодарен Клариссе за то, что помогла связаться с вами, и за эту беседу по Skype.

На меня накатила тошнотворная волна ненависти к своему агенту за то, что тот согласился на это якобы небесполезное интервью, и еще больше – к себе самому, за то, что пошел у него на поводу.

– Что ж, – сказал я наконец. – Звучит совершенно потрясающе, и я с радостью поучаствую.

– Замечательно! – с энтузиазмом воскликнул молодой человек. – Просто замечательно! Знаю, что у вас в два встреча, – но, может, успею поделиться с вами парочкой соображений?