17. Варвара Миронова.

Пистолет в руке одного из нападавших не замечаем ни я, ни Кирилл, пока тот не выстрелил. От грохота заложило уши, я не слышала даже своего крика, когда Кирилл как-то странно дергается. Куртка моего мужчины разорвана на боку, и она моментально напитывается чем-то бурым. А через секунду раздается оглушительный рев. Я стоя за спиной огромного медведя, что, поднявшись на задние лапы, в буквальном смысле рвет на куски нападавших, наблюдаю за всем, будто находясь в вакууме. Не слышу ни единого звука, только вижу, как медведь резко хлопает передними лапами, превращая голову четвертого парня в месиво кроваво-белых брызг. И как обезглавленное тело валится на асфальт, подергивая ногами в агонии, как огромные клыки прокусывают голову стрелявшего, не оставляя не единого шанса на спасение. Как в диком, но беззвучном для меня, крике открывается рот того, что баюкает сломанную руку, когда медвежья лапа попросту отрывает ему обе ноги чуть выше колена, и как мощные задние лапы проходятся по бессознательному первому, превращая тело в кашу из костей и мяса..

А потом он оборачивается ко мне. Морда в чужой крови практически по самые уши, взгляд безумных черных глаз прожигает насквозь, оставляя в душе раны. Правый бок блестит кровавой полосой, кровь толчками заливает буро-черную шкуру. Устало падает на все четыре лапы. И вот снова Кирилл, мой майор. Идет ко мне, немного шатается. Вижу развороченный выстрелом бок, и зажимаю рот руками, чтобы не заорать. Коновалова шатает все сильнее. Пытаюсь подставить ему плечо и удержать в вертикальном положении, но ноги предательски подгибаются под немаленьким весом майора. Зажмуриваюсь от страха и Пытаюсь говорить что-то, но снова не узнаю своего голоса.

Скалься и рычи,

Вражья копья и мечи,

Крылья да оскалы,

Ноченьки кровавы

Оберни забавой,

будто не бывало!

Засуши раны, ветер!

Уведи его от смерти!

Мир кружится перед глазами, все плывет. Ощущаю тяжесть навалившегося на меня Кира. Вдруг легкое, почти невесомое прикосновение ветра. И становится легко-легко! Будто и не стокилограммового мужика пытаюсь удержать, а невесомую подушку. И слышу голос:

— И чего у нас тут? — потом удивленный всхрюк. — Твою мать, медведь! Обернулся таки, говнюк принципиальный!

Открываю глаза. Вокруг светло, как днем. И не холодно. И много-много деревьев. Лес? Откуда тут лес? Мы же в аллее были? Где Кирилл!?

Оглядываюсь по сторонам, и нахожу Кира рядом, буквально в паре метров от меня. Лежит на левом боку, дышит ровно, явно без сознания. А над ним склонилась какая-то беловолосая женщина в странном платье из листьев.

— Отойди от него! — рычу не хуже майора, поднимаясь.

— Не ори, оглашенная! — припечатывает меня женщина. — Сама же просила помочь.

— Я?????

— Засуши раны, ветер, — цитирует она мои слова. Мои ли?

Опускаюсь рядом со своим мужчиной на колени. Рана перестала кровоточить, но продолжала выглядеть ужасно.

— Помоги ему, — прошу не своим голосом.

— Вот люди, вас не поймешь, — всплескивает руками женщина. — То отойди от него, то помоги. Ты определись уж, подруга!

Рычу на нее снова, точь в точь как Кирилл.

— Кто из нас берегиня? — женщина смотрит пристально. — Вот и давай, береги своего медведя.

— Я не умею.

— Умеешь. Тебе лишь надо захотеть. — говорит, и исчезает. В воздухе еще слышится напоследок «охренеть! Коновалова подранили! Кому расскажу- не поверят!»

А я остаюсь с раненным Кириллом наедине. Боязни крови нет. Есть только страх за его жизнь. Осторожно глажу бок своего мужчины. Ага, вот входное, а вот выходное отверстие. Навылет? Уже хорошо. Лишь бы нутрянка была целой.

Рву свою водолазку на длинные лоскуты. И все равно их хватает в притык на 1 оборот вокруг тела. По урокам ОБЖ и по прочитанным книгами помнила, что рану надо чем- то прижать, чтобы остановить кровотечение, и туго забинтовать. Затыкаю рану скомканными остатками водолазки, стараюсь перетянуть лоскутами ткани. Получается хреново. Вокруг никого, кто бы мог хотя бы дотащить его вон до тех кустов. Не лежать же на открытой местности.

Прислушиваюсь к дыханию. Ровное, глубокое. Даже мои манипуляции не заставили его хотя бы застонать. Будто спит.

Сажусь рядом, положив его голову на свои колени.

— Кирюш, противный ты медведь, я тебе нарожаю кучу медвежат, только выживи! — глажу его по темным бровям, что даже во время сна всегда были хмурые. Слезинка капает на его щеку. И тут майор… всхрапнул?!

18. Варвара Миронова.

Спит! Эта сволочь в погонах дрыхнет натуральным образом, пока я себе не нахожу места от беспокойства! Смотрите. Еще и причмокивает! Козлина!

— Кх-кх, — раздавшееся прямо над моей головой покашливание заставляет подпрыгнуть и взвизгнуть.

Надо мной возвышался огромный широкоплечий и абсолютно седой мужчина. Прямые плечи покрывала камуфляжная куртка, на спине- большой рюкзак. Высокие скулы, черные брови, еще более черные глаза, прямой нос, аккуратная седая бородка, на вид — лет 50, максимум, 55. Хотя обильные морщинки вокруг черных глаз явно говорили о том, что мужчина значительно старше. В чертах лица было что-то знакомое.

— Ну здравствуй, внучка! — добродушно гудит он, окидывая меня взглядом с ног до головы, красноречиво задержавшись взглядом на тонкой майке, которую я одела под водолазку, выходя из дома.

— Вы не мой дедушка, — встаю в полный рост, стараясь закрыть спиной беззащитного майора.

— Не твой, — соглашается мужчина, и тычет мне пальцем за спину, явно указывая на Кирилла. — Вот этого спящего красавца я дедушка.

— Кирилла? Дедушка? — только и могу повторить я.

— Кирилла. Дедушка. — мужчина отодвигает меня в сторону одной рукой, словно я и не вешу ровным счетом ничего, и присаживается на корточки рядом с Коноваловым. — Глеб Иванович я. А ты, сталбыть, Варррварра? — произносит мое имя рычаще, рокочуще.

— А откуда вы…

— Слушай, малыха, — перебивает он меня, склоняясь над Кирилллом и озабоченно вглядываясь в его лицо. Хмурится точно так же, как и Кир. — Я все же отвечаю за этого распизд… малолетку несмышленную. Сам воспитывал, все-таки Поэтому и приглядывал за ним из далека, чтоб моя старушка не волновалась.

Глеб Иванович окидывает взглядом мои художества с раной Кирилла, и продолжает:

— Ты мне лучше расскажи, каким макаром вы в Нави оказались? Это ведь не внучок вас перекинул сюда. — длинные пальцы приподнимают край импровизированной повязки, и мужчина присвистывает:-Эвоно как… Ну-ка, Варррварра, подсоби дедушке! — и скидывает мне в руки свой рюкзак, под весом которого я крякнула, ноги подогнулись, но устояла. А Глеб Иванович, просунув руки под спину Кирилла, взваливает его себе на плечи, словно мешок с картошкой.

— Ну, малыха, пошли домой! — мужчина положил мне на плечо свою лопатообразную ладонь. Перед глазами снова все поплыло, все вокруг а мгновение стало смазанным, словно по невысохшим краскам провели тряпкой, и мы оказались на крыльце дома. На высокой крыше с резным коньком толстым слоем лежал пушистый снег. Хорошо ощутимый морозец моментом пробрался под кожу.

Дверь перед нами распахнулась, и на крыльцо вышла, нет, все-таки выплыла, невысокая дородная пышнотелая женщина. Светлые густые волосы заплетены в тугую косу, а небесно-голубые глаза смотрели на меня с лаской и теплотой.

— Варенька, доченька! — улыбнулась она мне, заключая в крепкие объятия.

— Здрасте, — только смогла вякнуть я. Как много родни сразу!

— Мать, успеешь еще намиловаться с Варррей, — пророкотал позади меня Глеб Иванович, — У нас тут вон чего случилось.

Всплеснув пухлыми руками, женщина раскрыла дверь пошире, посторонясь и пропуская Глеба Ивановича, чтобы тот прошел спокойно, не посшибав бессознательным Коноваловым косяки.

Я протопала в дом следом, без заззрения совести сбросив тяжеленный рюкзак в сенях. В доме было очень светло, тепло, и пахло вкусной едой. Нерешительно потоптавшись, я скинула кроссовки и пошла за внезапными родственниками моего мужчины.