Согласно Зиммелю, конфликт культуры и жизни не проходит напрасно. Правда, в современном обществе связи между прошлыми и последующими культурными формами столь основательно разрушены, что на поверхности осталась лишь бесформенная сама по себе жизнь, стремящаяся заполнить образовавшиеся пробелы. В результате этого культура начала восприниматься как некая условная, необязательная сфера бытия. Культурная стабильность и целостность оказались окончательно подорванными. Ткань культуры расползалась, порождая чувство оголенности существования[61].

Как социолог, Зиммель дал и более детальную критику современного ему буржуазного образа жизни. Для последнего характерно растущее отчуждение человека от формализующихся социальных связей и культурных феноменов. Только в индивидуальной сфере сохраняется способность жизни к творчеству и автономии, поэтому в таком отчуждении проявляется и возможность определенной свободы.

Оригинальную концепцию кризиса европейской культуры, пронизанную духом глубокого пессимизма, представил немецкий философ и культуролог Теодор Лессинг (1872–1933) в книгах «Философия как действие» (1914), «История как осмысление бессмыслицы» (1919), «Европа и Азия» (1919), «Проклятая культура» (1921).

Культура, по мысли Лессинга, возникает и развивается как прогрессирующее доминирование «искусственного» начала (духа) над спонтанным «естественным» состоянием (жизнью): «Когда мы говорим о культивировании растений и животных, культуре земледелия или тела, мы всегда подразумеваем одно и то же: рациональный уход и управление, подавление природного и инстинктивного, победу духа над жизнью»[62].

Это положение, относящееся ко всей истории человечества, наиболее зримо проявляется в буржуазной культуре с ее рационализмом и утилитаризмом. Западное буржуазное общество подводит природное, жизненное начало к полному истощению. Культура извращает природу, делая ее мертвым механизмом. Причем этот процесс, по мнению немецкого философа, стал необратим, поэтому пессимизм – единственно возможное продуманное отношение к создавшейся жизненной ситуации.

В современном ему обществе, согласно Лессингу, искусственные и рационализированные связи и институы преобладают над естественными формами совместного проживания людей. Вторжение в эти органические общности упорядочивающего и рационализирующего духа Лессинг оценивает как трагический процесс, под влиянием которого происходит атомизация общества и возникают организации, в которых одни индивиды легко заменяются другими: «Любое общество распадается на независимые Я в той степени, в какой оно превращается в целесообразно огосударствленное и машиноподобно организованное социальное образование. Организованное и органическое всегда различается тем, что в искусственно созданных структурах отдельные элементы при определенных условиях взаимозаменимы, в живых же организмах элементы незаменимы»[63].

Тенденцию индивидуализации социальной жизни и подчинения ее искусственным социальным институтам Лессинг связывает с историей западного христианства и возникавшей в его лоне капиталистического общества. Хотя он и признает, что общество такого типа представляет собой качественно более сложное образование, чем род и семья, однако не считает его более ценной и высокой формой жизни. Об этом свидетельствует безудержное распространение в буржуазном обществе стремления к успеху и наживе, поощрения в общественном мнении карьеризма и конформизма. В таком обществе все отношения людей пронизаны завистью, лицемерием, стремлением к подавлению и насилию. Причем все это приобретает институциализированные формы, поскольку вполне соответствует природе порождающего все эти феномены общества.

В чем же Лессинг видит выход из кризиса? В культуре Запада он уже не находит основ для этого, даже в религиозном фундаменте западной культуры, поскольку, с точки зрения Лессинга, и капитализм, и взаимосвязанные с ним наука и техника являются порождениями христианского мировоззрения. Поэтому он обращает свой взор на Восток. Хотя Азию уже затронула западная цивилизация, восточное мировоззрение, и прежде всего буддизм, сохранили примирение духа и жизни, безвозвратно утраченное Западом. Философ не был, конечно, столь наивным, чтобы считать, что западные общества могут отказаться от своего типа цивилизации. «Паломничество на Восток» он рассматривал как переориентацию сознания отдельных личностей. Прежде всего, нужно отказаться от атомизма и индивидуализма, которые пронизывают все – от практической жизни и экономического поведения до морали и философских систем. В западном мире все является лишь отражением самоутверждающегося Я: «Бытие – Я, Бог – Я. Действительность – Я. Так мыслят в Западной Европе. В Азии же действительность представляет собой общину и образ»[64]. Восточным началам и буддизму под силу обновить ветшающую европейскую культуру, примирить человека с природой и самим собой.

На этот вопрос пытался ответить немецкий социолог и теоретик культуры Альфред Вебер (1868–1958). В 1924 г. в Берлине был опубликован сборник его статей «Германия и кризис европейской культуры», в котором, по словам самого автора, он подвел итоги многолетних размышлений о судьбе Европы после Первой мировой войны.

Свою концепцию культуры Вебер впервые изложил в работе «История культуры как культурсоциология» (1935). В основе теории культуры Вебера лежат три исходных постулата, в качестве которых он избирает три составляющих тотального исторического процесса – культурную, цивилизационную и собственно социальную. Культура выполняет в нем смыслообразующую роль. Цивилизация, – которую А. Вебер в отличие от О. Шпенглера рассматривает не как нисходящую фазу эволюции каждой из культур, а как одно из трех изначальных определений исторического процесса, обеспечивает преемственность и поступательность исторического процесса, что осуществляется непрерывным развитием науки и техники. Наконец, социальный аспект истории являет собой ее телесную фактуру, тот самый материал, из которого она выстраивается в процессе жизнедеятельности людей, приводящих ее в движение, чаще всего не представляя, куда течет этот социально-исторический поток и какое место в нем занимают они в каждый данный «миг» его течения[65].

Если представить пространственное распложение выделенных изменений исторического развития, то вертикальная ось – это культурные измерения в истории, горизонтальная – это ось цивилизации. Социальная ось – очерчивает предметно-телесную область, которая подлежит культивированию и цивилизации.

Но встречаются все три оси чрезвычайно редко, их встреча является неким ориентиром истории.

Размышляет А. Вебер и о причинах кризиса, проблемах, которые выявились уже задолго до начала Первой мировой войны и были порождены XIX столетием. Наряду с высоким совершенством его технических и интеллектуальных достижений, интенсивным становлением новых возможностей и форм деятельности выявилась напряженность жизненного пространства, на котором все это создавалось. Система европейской гармонии до последней трети XIX в. находилась в безграничном поле силового воздействия. Но это внутреннее равновесие было возможно до тех пор, пока Земля практически не имела границ. Но вслед за окончательным освоением земного шара и заполнением его массами европейцев, его вовлечением в технизированную систему европейского хозяйствования и обращения товаров, за этим кратким, отмеченным уже печатью духовного измельчания и материалистичности заключительным периодом примерно в 1880 г. наступило пробуждение на как бы уменьшившемся земном пространстве, на котором повсюду сталкивались экспансионистские тенденции, даже там, где раньше они не знали препятствий, а именно за пределами Европы.