В Германии же земли могут заключать договоры даже с иностранными государствами, однако данные договоры ограничены законодательной компетенцией земель, требуют согласия Федерального правительства (п. 3 ст. 32 Основного закона ФРГ)¹⁸⁴ и представляют собой соглашения, которые также не рассматриваются в качестве международных договоров (аналогично – и в Бельгии, а также, например, в Австрии, где также подобные соглашения могут заключаться с согласия федерации, и она имеет возможность прекратить их действие)¹⁸⁵.

Хотя, как выше говорилось, Конституция Швейцарии признает пусть и ограниченный, но суверенитет субъектов федерации, однако в части рассматриваемого внешнеэкономического аспекта международной договороспособностью они не обладают: те договоры с иностранными образованиями, которые заключаются кантонами, даже терминологически в Конституции Швейцарии отграничены от международных договоров швейцарской конфедерации и заключаются с согласия федеральных органов¹⁸⁶ (хотя, с другой стороны, кантоны участвуют в выработке внешней политики государства в целом, их одобрение требуется при вступлении в международную организацию коллективной безопасности или наднациональное сообщество). Аналогично и в Конституции Мексики, признающей суверенитет субъектов федерации (ст. 40), но ограничивающей его лишь «внутренним» аспектом – международной договороспособностью они не обладают¹⁸⁷.

В Канаде провинции и территории не рассматриваются как суверенные государства и потому не являются субъектами международного права, не имеют международной договорной правоспособности, что подтверждается судебной практикой¹⁸⁸. Это не исключает возможности заключения ими договоренностей с субъектами федерации других государств: так, например, 18 декабря 2000 г. было заключено Соглашение между Правительством Российской Федерации и Правительством Канады «О принципах и основах сотрудничества между субъектами Российской Федерации и провинциями и территориями Канады», где возможность подобных договоренностей предусматривается, но сразу (в ст. 3) оговаривается, что они не являются международными договорами¹⁸⁹. Аналогично и в США: по п. 1 разд. 10 ст. I Конституции, штатам не предоставляется возможности заключать международные договоры (не могут они также вступать в союзы или конфедерации, а также заключать договоры с другими штатами)¹⁹⁰, хотя с разрешения федерации штаты США заключают соглашения с иностранными субъектами (Конституция США лишает их и внутреннего «экономического суверенитета», закрепляя в том же пункте, что они не могут чеканить монету и выпускать кредитные билеты, облагать пошлинами и сборами импорт и экспорт). И если по ст. II Статей Конфедерации 1781 г. штаты обладали государственным суверенитетом, но лишь в составе Конфедерации США¹⁹¹, то впоследствии близкую позицию в виде «штаты получают общую власть из существа принадлежащего им суверенитета» сформулировал Верховный Суд США¹⁹².

Россия же, ратифицировавшая упомянутую выше Европейскую рамочную конвенцию о приграничном сотрудничестве, разрешает этот вопрос как на конституционном уровне (так, по п. «к» ст. 71 Конституции РФ, к исключительному ведению Российской Федерации относятся внешняя политика, международные договоры и вопросы войны и мира, а по ст. 72 к совместному ведению Российской Федерации и субъектов РФ – координация международных и внешнеэкономических связей субъектов Российской Федерации, выполнение международных договоров Российской Федерации), так и на законодательном уровне (Федеральный закон «О координации международных и внешнеэкономических связей субъектов Российской Федерации»¹⁹³), а также заключила с рядом государств (с КНР, Канадой, Индией, Вьетнамом, Арменией) соглашения о принципах сотрудничества между субъектами Российской Федерацией и их субъектами федерации и/или административно-территориальными образованиями, признающие за субъектами РФ и этих государств возможность заключать соглашения, но с оговоркой, что, во-первых, они не являются международными договорами, а, во-вторых, в указанных соглашениях не должны решаться вопросы, находящиеся в ведении государств и затрагивающие суверенитет (правда, в противоречие с нормой приведенного выше Федерального закона вступала ст. 99 Бюджетного кодекса РФ, на что будет обращено внимание при анализе угроз экономическому суверенитету в сфере государственного долга)¹⁹⁴.

Более подробное рассмотрение данного вопроса выходит за рамки настоящего исследования. Отметим лишь, что непризнание большинством федеративных государств суверенитета за своими субъектами, а, следовательно, и их международной договороспособности, хотя, с одной стороны, свидетельствует об отсутствии у субъектов (в том числе и субъектов РФ) «экономического суверенитета» (хотя с некоторой долей условности можно говорить о наличии у них определенных суверенных полномочий в экономической сфере, особенно в части «внутреннего» аспекта суверенитета – в России, правда, в соответствии с решениями КС РФ, за субъектами не признаваемого), что исключает более подробное рассмотрение вопроса, но, с другой стороны, никак не должно исключать процедуры выработки общей воли федерации и субъектов федерации (в том числе процедуры согласования решения «центральной» власти и субъектов федерации) при принятии международных обязательств, где передаются полномочия, находящиеся в остаточном ведении субъектов федерации или их совместном с федерацией ведении¹⁹⁵. Ниже будет показано, что в ряде государств прямо предусматривается требование такого согласования. В России же оно предусмотрено ст. 4 Федерального закона «О международных договорах Российской Федерации», согласно п. 1 которой международный договор Российской Федерации, затрагивающий вопросы, относящиеся к ведению субъекта Российской Федерации, заключается по согласованию с органами государственной власти заинтересованного субъекта РФ, на которые возложена соответствующая функция. Предпринимались попытки выведения необходимости согласования «центральной и региональной воль» и из постановления КС РФ от 30 июня 2006 г. № 8-П, однако, например, при присоединении к ВТО оно осуществлено не было¹⁹⁶. Более того, КС РФ сформулировал в деле о проверке конституционности не вступившего в силу Протокола о присоединении России к Марракешскому соглашению следующую, представляется, спорную позицию: «Поскольку любой международный договор, затрагивающий ключевые вопросы экономической политики Российской Федерации, не может не затрагивать и интересы субъектов Российской Федерации, причем всех, предположение о том, что всякий раз в таком случае необходимо проведение согласительных процедур со всеми субъектами Российской Федерации, противоречило бы правовой природе России как единственно обладающей государственным суверенитетом (Постановление КС РФ от 7 июня 2000 г. № 10-П)»¹⁹⁷.

Дискуссионным является выделение других субъектов экономического суверенитета. Так, если развивать логику Г. Ласки, отметившего, что кроме государства властные функции фактически осуществляют разные общественные институты, и в связи с этим выдвинувшего концепцию децентрализованного суверенитета (как бы «растворяющегося» в указанных институтах)¹⁹⁸, придется задаться вопросом о соотношении «мощи» экономических ресурсов государства и, например, частного капитала, а также отдельных его видов, например, финансового капитала или капитала, монополизированного и имеющего иностранное или криминальное происхождение, а потому создающего угрозу для общества, подрывающего государственный и народный суверенитет. Встает вопрос и о соотношении финансового суверенитета государства и частного «финансового суверенитета»; о роли частного капитала в формировании конституционных институтов, формально являющихся общественными или даже участвующими в осуществлении государственной власти (о роли частного капитала в финансировании политических партий и других общественных объединений, в финансировании избирательных кампаний и, таким образом, в формировании законодательной власти). Введение подобных категорий не представляется достаточно оправданным с точки зрения терминологии конституционно-правовой науки, однако, выделение самих тенденций накопления и монополизации капитала и его влияния на политическую, а соответственно, и конституционно-правовую сферу жизни ниже будет приводиться в качестве угрозы и государственному, и народному суверенитету, а также самой модели демократии.