Ситуация усугубляется мировым экономическим кризисом, продемонстрировавшим взаимозависимость государств, их несамодостаточность и зависимость от внешних факторов¹⁸.

Процесс носит как объективный (хотя степень его «объективности» спорна), так и субъективный характер: именно через экономические механизмы осуществляется сегодня экспансия развитых государств в союзе с транснациональными корпорациями, жертвами которых оказываются «суверенные» государства и сама сегодняшняя конституционно-правовая модель демократии – с политической точки зрения ряд авторов трактуют это как политику неоколониализма, осуществляемую именно через экономические механизмы¹⁹. Как отмечает М. В. Ершов, «именно экономические механизмы в настоящее время позволяют достигать тех целей по установлению “трансграничного контроля” над различными секторами экономики и отдельными странами, который ранее обеспечивался лишь силовыми методами, что придает экономическим рычагам в условиях глобальной интеграции стратегическое и геополитическое значение»²⁰. Осмысление данных тенденций позволило исследователям выделить относительно новую научную дисциплину – геоэкономику²¹. То же, что «новая мировая периферия формируется не в результате конспирологического заговора и военной агрессии Запада, а “демократическим” путем»²², придает проблеме конституционно-правовой характер.

В мире наблюдается сосуществование противоположных тенденций: десуверенизации государств в условиях глобализации и, напротив, борьбы государств за сохранение своего суверенитета²³, в том числе перед лицом транснационального финансового капитала. В общественных науках ведутся споры между «глобалистами», «антиглобалистами» и «альтерглобалистами»²⁴. В юридической литературе рассматривается противоборство тенденций так называемого многоуровневого конституционализма с передачей конституционных публично-властных полномочий национальных государств наднациональным органам и организациям²⁵, замещающего «конституционализм, основанный на формуле государство-нация»²⁶, с одной стороны, и отказа некоторых стран от интернационализации конституционного права в целях сохранения так называемой конституционной идентичности национальных государств²⁷, с другой. Отмечается, что «глобалистические подходы конца XX – начала XXI в., связанные с усилением международно-правового регулирования, причем в значительной мере не международных договоров, а документов международных организаций, сменяются возвратом к национальному правовому <…> регулированию, созданием правовых основ для отказов от исполнения, например, решений международных судов»²⁸. В разных государствах сосуществуют процессы дерегулирования торговли сырьем и, наоборот, так называемого «ресурсного национализма»²⁹; либерализации миграционной политики (являющейся неотъемлемой частью социально-экономической и культурной политики суверенного государства) и, напротив, постановки вопроса о введении ограничений миграции; закрепления «независимости» центральных банков или же постановки вопроса об их подконтрольности и т. д. В Европейском союзе уже много лет продолжается борьба двух тенденций: сторонники единой Европы призывают отказаться от принципа государственного суверенитета³⁰; отдельные же государства ведут борьбу за его сохранение или возвращение. И интеграционные процессы в целом, значимость которых проявляется в появлении даже отдельного направления «интеграционное право»³¹, сопровождаются постановкой некоторыми государствами противоположного вопроса – о выходе из интеграционных образований (свежий пример – референдум в Великобритании летом 2016 г.³²). Ряд государств пытается (успешно или безуспешно) пересмотреть условия своего членства в международных организациях или выйти из «обременительных» международных обязательств (например, выход Канады из Киотского протокола или безуспешная попытка пересмотреть Украиной условия своего членства в ВТО по 371 тарифной позиции).

При этом и принятие государствами на себя долгосрочных ограничивающих их экономический суверенитет международных обязательств, и выход из них – имеют конституционно-правовой аспект, ставят вопрос об использовании конституционно-правовых институтов. Так, Украина, по мнению некоторых исследователей, фактически ограничила свой экономический суверенитет, приняв обязательства об «Ассоциации с ЕС», отказав при этом народу в использовании конституционно-правового инструмента обеспечения народного суверенитета – отказав ему в возможности решения этого вопроса на референдуме. В то же время, например, жители Голландии обеспокоились ограничением суверенитета уже своего государства в связи со вступлением Украины в «Ассоциацию с ЕС» и вынесли соответствующий вопрос на референдум. Подобные разнонаправленные тенденции требуют своего осмысления не только экономистами, политологами, международниками, социологами и философами, но и юристами-конституционалистами.

В России проблематика экономического суверенитета приобрела остроту, начиная с 1990-х гг. В 1990-е гг. ее актуальность была связана с чрезвычайной закредитованностью по линии международных финансовых организаций; с проведением несуверенной экономической политики – в соответствии с требованиями указанных организаций и с рекомендациями других иностранных советников; с утерей в ходе приватизации контроля за стратегическими, в том числе оборонными предприятиями, целыми отраслями экономики и критически важными технологиями; с фактическим выведением Центрального банка из системы демократически подконтрольных народу и его представителям органов – в совокупности с произведенным, представляется, в нарушении Конституции, наделением его и важнейшими государственными функциями, и полномочиями по управлению огромными государственными активами; с покушениями на ресурсный и энергетический суверенитет государства и борьбой за их сохранение (издание Президентом РФ Указа «Вопросы соглашений о разделе продукции при пользовании недрами», а затем борьба в согласительной комиссии между Государственной Думой и Советом Федерации Федерального Собрания Российской Федерации вокруг Федерального закона «О соглашениях о разделе продукции»; подписание Россией Договора к Энергетической Хартии, отрицательное заключение на него Счетной палаты РФ и отказ его ратифицировать парламентом)… Как отмечал академик РАН Д. С. Львов, главная цена радикальных реформ 1990-х гг. – «потеря управляемости экономикой»³³ (что связано с утратой внутреннего «верховенства» как элемента экономического суверенитета).

Проблема экономического суверенитета сохранилась и в 2000-е и 2010-е гг. Огромные ресурсы изымаются из национальной экономики и вкладываются на протяжении многих лет не в национальное развитие, а в финансовые инструменты зарубежных государств, в первую очередь США. Страна оказалась зависимой от импорта наукоемкой, в том числе критически значимой, продукции³⁴, от зарубежных платежных систем и т. д. Разрушительные (как с точки зрения социальной, так и с точки зрения воспроизводства научно-технологического потенциала как фактора экономического развития), по мнению экспертов, образовательные реформы осуществляются не в соответствии с задачами национального развития, а с ориентацией «на Запад»³⁵. Укрепляется «иерархическая структура мировой экономики, в которой России как ресурсной стране отведено место далекое от верхних уровней»³⁶, и экономисты констатируют, что «Россия заняла в мирохозяйственной системе периферийное положение экспортера сырья»³⁷, превращается в «глобального поставщика энергии, сырья, финансового капитала <…> и высококвалифицированных специалистов, не востребованных на родине»³⁸, ее экономика «стала открытой, запредельно зависимой от внешних факторов и при этом структурно примитивной»³⁹, основанной «на слабо диверсифицированном производстве и экспорте продукции не выше четвертого-пятого передела». Как отмечает С. Н. Сильвестров, «уровень открытости отечественной экономики обострил проблему обеспечения государственного регулирования устойчивости и экономической безопасности ее развития. При формировании почти половины ВВП за счет внешних факторов и сокращении государственного присутствия в экономике резко возрастает зависимость от конъюнктурных колебаний»⁴⁰.