Литмир - Электронная Библиотека

Вера Саровская

Как разлагался пластик

Запись от 17.08.2024

Бушует ливень, вскоре озеро вновь выйдет из берегов. А Идол так и не убрался в подводное логово. Он рыщет по деревне три года. Тварь забрала уже четверых. Я что-то упустила. Нужно разобрать все записи, что удастся найти. Любопытно, они оказались письмами самой себе.

Мой эпистолярный роман начнется отнюдь не почтамтом. Быть может, в конце и найдется место для церкви, но сперва было кладбище.

***

Кладбище разрослось на невысоком холме. Оно было серым и неприметным, как это часто случается. На удивление день стоял теплый, точно апрельский, оттого казалось, что вот-вот наступит оттепель, и оживут окоченевшие сосны. Но то был декабрь.

Среди плача, среди молитв, шмыганья и стонов отчетливее всего слышала звук втыкающихся в землю лопат. Гробик опустили в яму, возле которой была куча песка. Лопаты делали «шик», мелкие камешки царапали метал. Камни стучали по крышке деревянного гроба особенно громко. Первые кучки падали с грохотом, отчего я вздрагивала. Шикх-шикх. Бах-бах. Шикх-шикх. Бах-бах. Мне хотелось, чтобы яма поскорее наполнилась, и стало потише. Это длилось долго. Все малость успокоились, пока два рослых парня махали лопатами. Мне показалось, будто публике это действо наскучило, ведь стало подозрительно тихо. Все они стояли позади меня. Чванливые старушки, пропойцы, родня. Словом, собралось все село.

Мама положила ладони на мое плечо, уткнулась в них лбом и тихонько заплакала. Несколько минут, и ямы как не бывало. Обернулась. Одни опустили глаза, другие же смотрели на меня с неподдельной жалостью. Третьи старались состряпать скорбную гримасу, но жутко пересаливали лицом. Все они побрели к свежей могиле, и та вскоре полностью укрылась одеялом венков и свежих гвоздик.

Только он стоял в стороне… Я видела его впервые. Старик, одетый в брюки и белую рубашку, поверх которой был синий пиджак. Из-под дурашливой шляпы выглядывали седые кудри, припорошенные снегом. Столь же седая козлиная бородка прятала под собой красную вельветовую бабочку. Он улыбался. Улыбался нагло, во весь рот. У его ног лежала мертвая лисица. Казалось, ей переломили позвоночник, ведь она была свернута в кольцо. Перед смертью лиса вцепилась зубами в свой же хвост, да так и закоченела.

Я указала на незнакомца пальцем и шепнула: «Кто это, мам?». Ее глазки забегали от дерева к дереву, но через миг она уставилась точно на него и неуверенно ответила: «Там никого нет, дочь…» Шагнула к нему, но старуха Феня схватила меня пожухлой венозной ручонкой и одернула назад. Она заговорила, зыркая исподлобья: «Семь годков он уже рыщет, на сей раз запрягает долго. Островок! Островок на озерце показался еще в восемьдесят четвертом, а сейчас уж девяносто первый!» Старуха захихикала, но в глазах ее был животный страх. Она грызла желтые ногти и сквозь зубы повторяла: «Он здесь. Он здесь. Он здесь». Мать взяла меня под руку, и мы быстро пошагали прочь от старухи. Маму заметно потряхивало, а лицо ее побледнело. Мы стояли уже у выхода, когда я обернулась. Старик оставался неподвижным, лишь голова была неестественно повернута в нашу сторону. Он все еще улыбался. Улыбался нагло, во весь рот…

26.12.1991

Запись от 17.08.2024

Говорят, добро не оставляет памятных шрамов. Но и увечий от зла сейчас не сыскать. Чувства приглушились. Помню, что после похорон вокруг меня распростерся ад. Не жаркий, напротив – ледяной, точно оказалась в последнем кругу. Я позабыла некоторые детали: было чертовски плохо, но как именно? Многое улетучилось, но кое-что осталось в памяти. Свист январского ветра. Очертания утвари в холодной комнате… В той коморке, где я прочахла до ранней весны.

Они сказали завести дневник, мол оттого полегчает. Я послушалась. Тридцать три года записи хранились в ящике на чердаке. Стряхиваю ладонью пыльный налет.

Дневник

29.12.1991

Я не могу встать. За окном серо. Неизвестно, который час. Рядом должен быть стакан с водой, но к нему нужно протянуть руку. На пол свалилась подушка в чумазой наволочке, вернуть бы ее под голову, может, станет удобнее. Правда, придется подниматься. Цель не выглядит такой уж важной. Почему так далеко сама швырнула ее? Проснулась пару часов назад по ощущениям, а точно не знаю, конечно. Спать совсем не хочется, но мне бы поскорее заснуть вновь… Подушка уже под головой, а я все не улеглась, верчусь то на правый бок, то на левый. Голову сперва на нее, затем под. Интересно, можно ли невзначай убить себя таким способом? Скажем, уснуть, уткнувшись лицом. Смотреть в глаза смерти, но не бояться, темно ведь.

Одеяло тяжеленное, едва хватает сил приподнять его. Пустить волною и покрыть все тело… Мне очень холодно.

Вскочила на ноги. Тело не подготовилось будто, отчего затрещало и заскрипело. Подкосились ноги. В глазах потемнело, я закрыла их, сосредоточилась. Урчание в животе подсказывало, что надо бы кушать почаще. Пару недель назад утро наступало веселее. Сейчас же после сна я просто валяюсь в кровати, за это время солнце садится полностью, и это, признаться, немного расстраивает. Иногда ловлю себя на мысли, что испытываю к себе жалость. Не сострадание, а именно презренную, тошнотворную жалость, близкую к отвращению. Еще один день, один восход, закат. А я настраиваюсь часами, чтобы встать и умыться. Глажу волосы. Пальцы становятся липкими и жирными.

Мать заходит в комнату, но поглядывает на меня изредка. Протирает пыль уже третий раз за сегодня. Открывает шкаф, роется там, но вещей не берет. И все это вместо того, чтобы просто заговорить. Думает, молчанье лучше. Что ж, может она и права.

***

Запись от 18.08.2024

На следующий день она все же заговорила. Мама открыла дверь и посмотрела на меня так, словно хотела убедиться, что я никуда не исчезла… Она проделывала это постоянно, хотя точно знала, что я не выходила из комнаты.

Мама зажгла керосиновую лампу, сбросила вязаные тапки, подобрала подол и уселась по-турецки на кровать. Отец тем временем пошел к соседям дабы узнать, чего там случилось с электричеством. За окном смеркалось, косо шел густой снег. Завывал ветер, и собаки, похоже, приняв буран за своего, выли тому в ответ. Мама уставилась в пол и за минуту не обронила ни слова. Я с детства знала, к чему это. Папа жутко злился, когда в доме поднималась речь о всякой чертовщине. Он ушел, и мамочка впервые за несколько дней осмелилась поболтать… Стало ясно как день – она пришла с чем-то эдаким.

– Ну? Как он выглядел?

Едва услышав о черной шляпе и красной бабочке, мама вскочила с постели, да босая побрела на кухню. Вернулась быстро, в трясущейся руке был граненный стакан с водой. Она села, жадно осушила его и принялась растирать обожженные ледяным полом ступни. Полминуты спустя она сунула ноги под одеяло и начала историю.

– Все началось в далеком 28 году. Старушка Феня жила в нашем селе с самого его основания. Она была частью семьи переселенцев, таких семей сюда приехало с десяток, им поручили создать колхоз. Родители Фенечки построили дом за мостом, прямо у подножья холма. Хоронить людей там стали гораздо позднее, а тогда в том месте царила жизнь – смех Фени и ее брата Коли доносился аж до нашего хутора, как говорили папка с мамкою. Деревня цвела, люди сжились и шли к светлому будущему рука об руку, но длилось это недолго.

Летом 1928 случилась беда, природа разбушевалась, на область обрушились жуткие ливни. Досталось и нашему селу. Картошка не выросла, погнила капуста… Зима выдалась голодной, но все сплотились, да кое-как ее скоротали, но то – история другая. Тем же летом наше озеро переполнилось и вышло из берегов. Подтопило дорогу и домишки, что стояли неподалеку. Воды было так много, что ручеек, бежавший через каменную плотину, стал больше похож на горную реку. В один день плотину смело, а вместе с ней и часть моста. Вода хлынула из озера, и то стало резво мелеть.

1
{"b":"857696","o":1}