– Тут везде таблички, читайте.

Действительно, по всем стенам висели таблички, сообщавшие, что вот в этой комнатке семья Островского обедала (тут и бублики под стеклом хранились, и чашки на столе стояли), вон в той каморке его секретарь набирал на машинке бессмертный текст, а вот там была спальня парализованного писателя. На кровати лежали две палки, назначение которых я так и не смогла выяснить – таблички на сей счёт молчали. Я точно знала, что в Сочи Островского привезли уже не ходячим, так что палки предназначались точно не для ходьбы. Высокие подушки, кровать с пружинами, в шкафу за стеклом издания романа «Как закалялась сталь» на всех языках мира. Все декорации словно с известной фотографии «Островский в кругу комсомольцев». Собственно, это и были декорации того снимка.

Я рассматривала листочки рукописей под стеклом и размышляла о подвиге писателя, о невероятной тяге к творчеству, о том, каково писать роман, будучи парализованным, незрячим. Словом, мои мысли были исключительно возвышенными. Алекс задумчиво толпился рядом.

Наконец мы вышли на улицу. Здесь, освободившись от пристального взгляда бабушки-смотрительницы, я продолжила свой внутренний монолог уже вслух:

– Нет, я признаю, что в плане писательской техники «Как закалялась сталь» несовершенен. Слог неровный, например, но это объяснимо, ведь Островский воспринимал собственный текст на слух. И сегодня многие темы романа потеряли актуальность, но…

– Солнышко, не старайся. – Алекс щёлкнул зажигалкой, приваливаясь к бетонной стене забора. – Я не поддержу дискуссию. Я не читал.

– Как?! – Я аж подпрыгнула. – И фильм не смотрел?!

– Какой? С Конкиным? Я этого актёра не перевариваю, уж прости!

– С Лановым хотя бы! Вот ты мамонт! Нет, ну как?! Это же классика! Стоп, подожди! Ты же говорил, что сто раз ходил сюда с классом! И ты сказал, что тебе очень нравилось!

Алекс кивнул:

– Только ты меня не дослушала. Нам всем очень нравилось, всему классу. Очень нравилось в войлочных тапках кататься по паркету. Дома-то ни паркета, ни войлочных тапок нет!

P.S. В Сочи до сих пор есть и музей Островского, и улица Павла Корчагина, и памятник писателю, и пара мемориальных досок. Хотя нельзя не признать, что и «Как закалялась сталь», и романтизированный образ автора-героя несколько утратили актуальность для молодёжи. Но бронзовый Островский по-прежнему шагает в светлое будущее, где совсем другие ценности и идеалы.

Пора бы рассказать о доме, с которого начиналась сказочная сочинская жизнь. Как обычный человек представляет себе переезд в Сочи? Как сбывшуюся мечту, разумеется. Большая просторная квартира с видом на море, дом, утопающий в пальмах, с веток которых прямо на твой балкон свисают финики и бананы. Шутка, бананы и финики в Сочи не вызревают, что не мешает желающим о них мечтать.

У нас всё было с точностью наоборот. Пятиэтажное общежитие ещё хрущёвской постройки смотрело окнами… на другое такое же общежитие. Длиннющие коридоры со множеством дверей, за каждой из которых целый мир размером восемнадцать квадратов. Общие кухня, туалет и душевые – места вечных войн и временных перемирий. Огромный муравейник, в котором всегда кто-то ругается, кто-то варит борщ, орут чьи-то дети, а в очереди в душ стоят вернувшиеся с моря отдыхающие, которые всех раздражают. Идиллия.

Нет, совершенно серьёзно. Я влюбилась в это место с первого взгляда. С первого подъёма по невероятно узкой лестнице с выщербленными ступеньками. С той минуты, когда, едва поставив чемодан и переведя дух, увидела в наших дверях заинтересованное лицо Ольги, живущей напротив.

– Приехала? Ну наконец-то! Три дня только разговоров. А чего стоим? Заходи в гости. Кофе будешь? Иди, иди, малого покажу.

Комната Ольги, те же восемнадцать квадратов, решительно отличалась от нашей. На плитке шипела и плевалась сковородка, за столом какой-то ребёнок корпел над тетрадкой с примерами, на диване устроилась с зеркалом и подводкой Анечка, учившаяся рисовать стрелки, а если протиснуться между завалами игрушек, книжек, чистого и грязного белья, стопочками лежащего на всех свободных предметах мебели, можно было добраться до кроватки, в которой спал мелкий. Мелкому было две недели от роду. И именно с ним меня познакомили в первую очередь. Я оторопело разглядывала младенца, думая о том, что в моём родном городе новорождённых детей до сорока дней вообще никому не показывают. Такая степень доверия подкупала.

Кофе тоже сильно отличался от того, к которому я привыкла. В моём родном городе кофе – это растворимый напиток, который иногда пьют с молоком. В Сочи кофе варят, а всё растворимое или из кофемашин Алекс вообще называет «какава» и за кофе не считает, хотя в безвыходных ситуациях пьёт. Но в общий зачёт выпитых за день чашек «какава» не идёт.

Ольга отработанным движением отправила в маленький пластиковый чайник, каковой моя мама всегда считала походным кипятильником, три чашки воды и по три ложки кофе и сахара. Вода отмеривалась именно чашками, теми, из которых нам предстояло пить. Когда чайничек воткнули в розетку, из неё натурально посыпались искры. Я испуганно отскочила, а Ольга лишь пожала плечами:

– Пора новый покупать. Больше месяца не живут, заразы.

Свет в комнате мигал, пока чайник не нагрелся. Но какой разливался запах! «Старбакс» отдыхает, хотя в те времена мы о знаменитой американской кофейне и не слышали.

Ольга шуганула с дивана Анечку, словно та была нахально развалившейся кошкой:

– Иди у Толи уроки проверь, хватит марафет наводить! И так красивая!

Анечка фыркнула и гордо продефилировала мимо нас к столу. Мы кое-как устроились на диване с дымящимися чашками.

– Ну а теперь рассказывай! – улыбнулась Ольга. – Как добралась?

Кофе в Сочи – почти что религия. С него начинается любой разговор. Первое, что предлагается гостям, заглянувшим соседям, пришедшему починить кран сантехнику, – это кофе. В любом магазине оборудован уголок с кофеваркой-чайничком, чашками и баночками. Летом продавцы маленьких киосков и павильончиков выставляют на улицу два табурета. На один садятся сами, на втором располагаются аксессуары для кофе. И так, сидя напротив собственной торговой точки, потягивая волшебный напиток и общаясь между собой, они коротают рабочие дни.

Такой любви есть логичное объяснение. Погода в Сочи может измениться десять раз за день. С октября по апрель идут бесконечные дожди, и без чашки кофе порой невозможно подняться с постели. Ещё одна, чтобы открыть левый глаз. Одна, чтобы правый, ну это уже роскошь. Кофе – универсальная пауза в рабочем дне, отличный способ завязать знакомство или преодолеть неловкость.

Спустя неделю сочинской жизни в восемь утра я появилась в дежурном, располагавшемся в соседней общаге магазине в халате и домашних тапочках.

– Кофе закончился! – с ужасом сообщила я.

– Кошмар! – согласилась продавщица и протянула мне золотистую упаковку.

Проснуться утром и не обнаружить в банке кофе – это трагедия, объясняющая, почему растрёпанный человек в халате и тапках бежит в магазин, не трудясь переодеться.

Вскоре обнаружилось, что к семейной жизни я не очень-то готова. Моя первая попытка приготовить плов на общей кухне вызвала общее же веселье. Соседи по очереди ходили посмотреть, как я мешаю в кастрюле рис и мясо. И только тётя Тамара, ещё одна наша соседка, сжалилась надо мной и решительно отобрала поварёшку:

– Так ты приготовишь только кашу. Сковородка есть? Кастрюли оставь для супа. Сначала пассируешь лук и морковь. Потом в том же масле обжариваешь мясо. Туда же рис. Четыре стакана воды. Под крышку. Поперчить не забудь!

Мне ещё не раз приходилось брать кулинарные мастер-классы у тёти Тамары, разбираясь в особенностях местной кухни, называющей соусом томатный суп с мясом и картошкой, видящей принципиальную разницу между тефтелями и фрикадельками, насчитывающей десятки видов хачапури. Но первое, что меня научили готовить, это кофе.