– …В такое даже трудно поверить, – удивился паломник.

– Трудно или легко, но факт налицо, – последовал невозмутимый ответ.

Морозный ветер с гор задувал в узкую бойницу в стене. Священник у каменного алтаря читал ектению:

– Миром Господу помолимся.

У дверей стояла единственная прихожанка и крестилась на каждый негромкий возглас служащего.

Сегодня особый день для священника. Добрался до Рконского монастыря на машине и смог отслужить литургию. А дорога еще та… Непролазная грязь, а пока доедешь, все покрышки сотрешь об камни и увязнешь в грязи болотной. Места глухие, редкий упертый турист сюда забредет, и потому сегодняшняя служба дорогого стоит.

Батюшка рассказывал, что Рконский монастырь построили в незапамятные времена примерно в VII веке. Строили мощно, из каменных глыб, впоследствии пристраивали по церкви, потом в XVIII веке и колокольню небольшую смогли возвести.

Здесь, в ущельях Триалетского хребта[6], много было таких монастырей в свое время.

В эти ущелья люди уходили с равнин во время вражеских нашествий, а в VII веке сюда приходили сначала персы, а потом арабы. Монастырь Ркони специально построен так, чтобы до него было трудно добраться и своим, и чужим.

Монахов тут давно нет, но статус монастырской территории есть, он никуда не делся. Потому и Мариам Кавтарадзе тут живет, бережет покой монастырских стен. Она хранит у себя ключ от церкви. Если кого Господь приведет в глухомань, то Маро-бебо откроет древнюю дверь и поможет свечки зажечь. Но редко это бывает.

До ближайшего города ехать и ехать. Таксист 30 лар возьмет в один конец. Тут на много километров ни магазина, ни школы, ни врача. Не дай Бог плохо станет Маро-бебо, до Гори не довезут. Это летом еще какой-то шанс есть, а зимой и думать о поездках бессмысленно: никакая машина не проедет. А возраст у Маро-бебо немалый – 83 года. Но Господь ее хранит. «Только и остается, что трудиться и о всяком печальном, фаталистическом не думать. Здоровее будешь».

Дел у Маро-бебо каждый день видимо-невидимо. Корову подоить, сено ей занести, дрова подготовить, зимой еще и вода замерзает – надо ножом в ведре ломать для самой малой хозяйственной необходимости.

А места здесь – загляденье. Весной и летом все в зелени утопает. Недалеко от Ркони есть каменный арочный мост, построенный еще при царице Тамаре. Туристы, если забредут сюда, обязательно на нем фотографируются.

Видит эти попытки увековечиться Маро-бебо – и непонятно ей, зачем это делается. Ркони просто часть ее, и задумываться о седой древности нет ни сил, ни времени.

…Вот и служба кончилась. Прозвучало из каменного алтаря:

– С миром изыдем.

Пошли они вдвоем трапезничать. Батюшка смотрел-смотрел, как Маро выковыривает топленое масло из ведра, и снова затеял прошлый разговор:

– Может, спустишься и заживешь в женском монастыре? Там все же тебе будет легче.

– А я и так в монастыре. Отсюда мне идти некуда. Да и вам не найти человека, чтоб здесь смог жить. Мне, наоборот, в самый раз. Как монастырю без хранителя? Просто я знаю, что это мое место.

Машина заурчала и, буксуя, с трудом тронулась с места.

У монастырских ворот осталась одинокая фигура хранительницы. О сроке нового приезда не договаривались из-за полной бессмысленности: кто его знает, какая погода выдастся на тот период. Загадывать не приходится. Тут, в горах, человек, как нигде, только от Его воли и зависит.

…Весеннее холодное утро только вынырнуло из туманной зыбки. Горы медленно светлели на восходящем солнце, меняя природные краски. Быки медленно тащили вперед плуг, взрывая им каменистую землю. Пахотной земли в Сванетии мало, и потому важен каждый клочок.

Вдруг быки встали. Видимо, плуг зацепился за большой валун. Погонщик, муж Назико, нагнулся посмотреть. Так и есть. Еле сковырнул он глыбу с места и отволок ее в сторону. Назико нагнулась над образовавшейся ямой и увидела нечто странное. Какие-то развалины. Стали вдвоем копать дальше и поняли, что перед ними разрушенная церковь.

Продолжать пахоту не стали. Святое место. И пошли дальше, выискивая еще свободный участок для посева.

Когда-то, 20 лет назад, остатки сельчан ушли с этой деревни из-за большого снега зимой, спустились ниже. Но семья Назико не прижилась на новом месте, решили вернуться на обжитое место.

Неожиданная находка сама собой подала идею: обнаруженное место расчистить максимально, в программе-минимум водрузить крест, а в программе-максимум восстановить церковь в былой красе. И тогда, может быть, в покинутую деревню в горах вернутся люди. Жизнь закипит и получит новый виток.

Супруги привели археолога, который подтвердил их догадку, и приступили к делу, но муж вскоре скончался, а Назико пришлось воплощать эту гигантскую идею в одиночку. Она продала одного быка и на вырученные деньги заказала металлический крест. Сама изготовила из проволоки освещение, чтоб в ночное время крест был виден издалека. Пройдет пеший или конный по горным тропинкам, увидит свечение и вольно или невольно перекрестится.

Так в деревне Бабели и живет в полном одиночестве Назико, откладывая от пенсии часть для осуществления своего замысла. Постепенно появились в деревне несколько семей, но живут они далеко от дома Назико.

Каждый день ей приходится молоть зерно, носить воду, заготовлять дрова, выращивать овощи. Проезжей дороги к деревне нет, любое передвижение происходит либо пешком, либо на лошади. Зимой особенно тяжело. Выпадает метровый снег.

Поступок Назико явился примером для других переселиться в это место, чтобы закипела жизнь в заброшенной деревне.

Сама она говорит:

– Живу, чтобы свою малую лепту внести в строительство церкви, и надеюсь, что она когда-нибудь будет построена.

18 января 1923 года в Сенакском ЧК в небольшой прокуренной комнате обсуждали списки фамилий людей, которые намечались к репрессиям. По большинству фамилий расхождений не возникало. Председатель Лаврентий Джанджгава особо остановился на одном человеке из списка:

– Вот этого Шушания надо расстрелять в первую очередь. Пользуется уважением у населения. Опиум для народа распространяет.

Один из чекистов, сидящих за столом, возразил:

– Лаврентий Фомич, нельзя его трогать. Он уже старик совсем, народ будет волноваться. За святого считают.

– Святой? Отставить эти бабские сказки, – рассердился председатель. – Предрассудки. И откуда что берется?

– Долго рассказывать, Лаврентий Фомич, – ушел от ответа его подчиненный.

В конце сентября 1852 года в церкви села Нокалакеви Сенакского уезда принесли крестить младенца и нарекли его Алексием в честь святого Алексия человека Божия. Семья была глубоко верующей, но тогда никто особо не задумался, какой именно путь уготован тезоименитому малышу. До шестнадцати лет его жизнь ничем не отличалась от образа жизни его ровесников. Но в 1868 году тяжело заболел отец и, умирая, благословил сына, завещая ему заботиться о семье. В тот же год Алексий отправился в Иерусалим поклониться святыням, а затем прибыл в Константинополь к дяде, купцу Исламу Шушания.

Огромный шумный город оглоушил деревенского юношу. Море людей, ряды лавок на базаре, толчея на узких улочках манили тысячью соблазнов. Здесь не надо было мотыжить кукурузу, таскать тяжести и знать, будет ли в этом году урожай или виноград побьет апрельским градом.

Жизнь у дяди так понравилась юноше, что он решил серьезно заняться торговлей. Но Алексия мучили сомнения.

Он взял у дяди икону святого Иоанна Крестителя, уединился в своей комнате, усердно молясь Богу, чтобы Господь указал, какой путь ему выбрать. С одной стороны, надо было заботиться о семье и выполнять завещание отца, с другой – Алексия тянуло принять монашество и быть для всех слугой. Так прошло несколько часов. От иконы Алексий услышал внутренний голос: «Кто займется твоими делами, если ты умрешь?» «Бог!» – ответил Алексий. Опять послышался голос: «Тогда и ты умри для временной жизни ради Господа и доверь Богу все твои, и Он Сам все устроит».