Первые годы жизни Георгия Садзаглишвили прошли в деревне Никози Горийского уезда. Его отец священник заранее решил, по какой стезе направить своего сына. Только по духовной… Быстро пролетели для юноши годы в Тифлисской духовной семинарии. Затем еще быстрее промелькнуло время в Киевской духовной академии. Молодой кандидат богословия вернулся на родину, женился и стал активно служить своему народу на разных должностях духовных училищ.

В редко появляющееся свободное время он успевал многое: изучал и собирал грузинские средневековые манускрипты, древние грузинские монеты, записывал грузинский фольклор, помогал деньгами талантливым грузинским студентам. Понимая важность распространения грамоты среди простонародья, открыл 19 приходских школ в разных районах Грузии.

Кого Бог больше любит, того и очищает от лишних привязанностей для встречи с Собой. Эпидемия отняла у Георгия главное в этой жизни – его семью. Один за другим умерли дети священника и его жена. Он тяжело переживал потерю, но усмотрел в ней Промысл Божий и в 1896 году принял постриг с именем Кириона. Почти сразу же после пострига его назначили настоятелем Квабтахевского Успенского монастыря с возведением в сан игумена.

Одна за другой шли ступеньки церковной карьеры: благочинный, инспектор духовных училищ, архимандрит, епископ Алавердский. Вокруг него группировалось образованное священство. В 1902 году царское правительство удалило его из Грузии: перевели служить сперва в Херсон, потом в Орловскую епархию. В 1906 году послали управлять Сухумской епархией, но вскоре перевели в Ковно, обвинив его в попытке «огрузинивания» Абхазии.

В 1908 году, когда в Грузии был убит экзарх Грузии архиепископ Никон (Софийский), в его смерти обвинили «тайно приехавшего на родину» Кириона. Впоследствии выяснилось, что обвиняемый в тот день служил литургию в России и, естественно, в Грузии быть не мог. Обвинив его в знакомстве с убийцами, без всякого суда и следствия, в морозный январский день выслали в Тамбовскую губернию, в Санаксарскую пустынь. Больному священнику выделили для проживания сырую темную келью. Его послушник разрубил топором лед на лежанке, покрыл ее своей одеждой и только потом уложил на нее измученного архиерея.

Прошло и это. Незаслуженные поношения сменились лавровыми ветвями народного уважения. В 1917 году на пути к родине в Арагвийском ущелье Кириона встретили 120 всадников и с большим почетом проводили его до Тбилиси, где грузинская общественность устроила ему блестящий прием.

«Любимая родина, удел Божией Матери, очищенная внутренним страданием, – сказал патриарх Кирион на интронизации. – Тобой испепеленный, от тебя отлученный, о тебе плачущий. Ныне я упокоюсь в тебе не как дитя ненасытное, а как сотаиннник твой и совесть Церкви твоей».

Во время интронизации произошло следующее.

После окончания службы Кирион с клиром двинулся к выходу из собора. Вдруг один человек протиснулся сквозь толпу и протянул только что избранному патриарху клочок бумаги. На нем было написано, что на выходе из храма среди людей его ждет убийца. Патриарх ни на минуту не задержался и неторопливо продолжил свой путь. До выхода оставалось несколько шагов.

Караман Кикнавелидзе (в прошлом известный разбойник) рванулся через толпу и, встав рядом с Кирионом, крикнул:

– Дайте мне руку, Ваше Святейшество! Ну-ка посмотрим, кто посмеет в вас стрелять?..

Через три месяца патриарха вновь пытались убить, но ничего не вышло…

Вместе с любовью паствы Кириона встретила в Грузии и неблагодарность. В определенном церковном кругу он сказал:

– Я был разлучен с родиной на долгие 20 лет. Издали следил я за вами и думал, что-за многие годы вы достаточно уяснили себе долг перед народом, но за это время вы потеряли единство. Разве что заново родитесь, по-другому ваше исправление невозможно…

Перед рассветом в келье со светящимся окном прозвучал приглушенный выстрел. Вбежавший келейник увидел на полу мертвого патриарха. Рядом с убитым на полу валялся револьвер, из которого был произведен выстрел.

Эта смерть вызвала волнение народа, и тогда враги уже на мертвого возвели последнюю клевету: «Покончил жизнь самоубийством».

Зачем надо было убивать себя человеку, который за всю свою жизнь перенес множество унижений и лишений, никогда не помышляя о самоубийстве?! На столе в его спальне так и остались раскрытые книги, которые патриарх Кирион взял с собой в тот вечер для работы… При этом человек, покончивший с собой, никак не смог бы поставить револьвер на предохранитель, а револьвер, найденный около тела патриарха, был именно с поставленным предохранителем. Народ не поверил клевете на патриарха.

Благодарная Грузинская Церковь в 2002 году причислила патриарха Кириона II к лику святых и нарекла его «Совестью Церкви». Патриарх, восстановивший автокефалию, похоронен в Сионском кафедральном соборе[28] перед алтарем.

На надгробной плите написано:

…Конец июля 1245 года. Уже пять лет вся Грузия изнывала под игом монголов. Народ был обложен многими налогами: сельскохозяйственный, налог на траву, на скот, на торговлю, подушина, или тагар, по которому каждый человек должен был внести в пользу монгольской казны 100 литр (византийских, по 328 грамм) хлеба, 50 литр вина, две литры риса, две связки веревки, по одной стреле, по одной подкове и по одной серебряной монете. Кроме того, грузины должны были участвовать во всех военных походах монголов и выставлять по одному воину из каждых десяти мужчин, способных носить оружие. В народе зрело недовольство, и самые смелые головы мечтали о восстании.

Лето 1245 года выдалось засушливым. На небе не было ни облачка, знойный горячий воздух только ухудшал положение. Привязанные к столбам обнаженные пленники, обмазанные медом, корчились и стонали от жалящего их роя пчел.

Бич надсмотрщика щелкнул перед изуродованным лицом рачинского эристава. Мерзкий гортанный голос пролаял:

– Признавайтесь, если не хотите сдохнуть! Назовите заговорщиков! Быстро!

– Мы невиновны! – с трудом разлепил спекшиеся губы измученный эристав. – Мы говорили только о сборе налогов в казну хана.

Бич просвистел и впился в тело, распухшее от тысяч укусов. Эристав застонал и скосил глаза на своих товарищей. Их пытали уже вторые сутки.

Один из них был особенно плох. Еще немного – и он выдаст всех… Монголы через предателя выяснили, что грузинская знать решила поднять народ на восстание против захватчиков. В заговоре принимали участие грузинские дидебулы Эгарслан Бакурцихели, Цотне Дадиани, Варам Гагели, Кваркваре Джакели, Шота Купри, Гамрекел Торели, Саргис Тмогвели, Торгва Панкели и некоторые другие феодалы, собравшись в крепости Кохтастави на вершине горы и решив взять на себя организацию восстания. Они, правители всех частей Грузии, договорились выступить единым фронтом и местом сбора войск назвали Картли. Цотне Дадиани, правитель Эгриси, и рачинский эристав первыми отправились собирать войско. Монголы оцепили гору Кохта, арестовали всех повстанцев, кроме Цотне Дадиани и эристава рачинского, и отвезли в Ани – столицу Ширакского княжества, к монгольскому правителю. Арестованные отрицали все обвинения и говорили, что целью их сбора на Кохтастави было лишь желание упорядочить сбор татарской дани. Никаких планов восстания они не строили и хранят верность хану.

…Солнце стояло в зените. Время, казалось бы, остановилось. Жара, гудение пчел и боль, отупляющая разум. Вдруг где-то сбоку уставший глаз рачинского эристава уловил какое-то движение. Голый человек, обмазанный медом, скрестил руки за спиной и сел неподалеку прямо на самом солнцепеке. С первого взгляда стало ясно – это еще один из заговорщиков Цотне Дадиани. Но почему он здесь? Цотне ведь поехал собирать силы в Западную Грузию. Скорее всего, он уже узнал об аресте единомышленников, срочно отпустил собранное войско и приехал сюда. Его слуга связал ему руки и отошел в сторону – исполнил приказ своего господина. Надсмотрщики засуетились. Один из них подошел и приподнял концом бича лицо пытуемого: