— Почему?… Почему он смеётся? — мальчик шокировано отшагнул назад. Чудесное зрение позволяло ему видеть происходящее в мельчайших деталях. — Ему что, это нравится?

Мужчина бросил небрежный взгляд на подбитую дичь. Перед племянником воин хотел казаться хладнокровным, но скрыть довольную ухмылку он не смог.

— Нет, принц, нравится не ему, а мне. — грубо схватив ребёнка за руку, он потащил его в сторону брыкающегося зверолюда, по-прежнему смеющегося.

— Отпусти меня! Я хочу домой! — начал вырываться Хайд. Но что взрослому воину детские потуги?

Вместе с мальчиком мужчина и дошёл к издыхающему подростку. Несмотря на то, что существо даже не могло ни взгляда сфокусировать на подошедших, оно не замолкало. Этот смех ещё прочно отпечатается в голове принца, чья память помнит все, даже то, что хочется забыть.

— Смотри. — рука переместилась на шею ребёнка и он грубо тыкнул последнего лицом в омерзительную картину агонии. — Мужчина не должен бояться какой-то крови.

К горлу принца подступил ком, а на глазах стали наворачиваться слёзы. Он хотел отвернуться, чтобы не видеть этот ужас, но не мог. Его нежные ладони не могли сдвинуть и пальца его дяди.

— Взорвись же моими чувствами. — безумно улыбнулся человек.

И, в следующий миг, взор Хайда залило ошмётками.

Эта багровая пелена, запах и вкус чего-то тёплого и мягкого во рту будут преследовать его во снах следующие пять лет.

***

Тронный зал.

По длинному коридору мчался заплаканный мальчик, на влажной одежде которого по-прежнему были пятна крови. Служанки не смогли уговорить впавшего в истерику Хайда сменить его одежду, но умыть его получилось.

Его шаги оставляли на красном ковре мокрые следы, а рыдание эхом ударялось об стены зала.

Так он и бежал, освещаемый вечерними лучами, волшебно проникающими через цветные витражные окна, на которых были изображены все герои Дангана.

В самом конце зала стоял золотой трон, на котором восседала Она. Женщина, которую иначе как Королевой назвать было невозможно.

Рекой по спинке трона лились её магические локоны, цвета изумрудного поля. На её невинном, как первая влюблённость, теле было платье цвета молока. Королева сидела скрестив свои изящные ноги, подпирая своими нежными руками подбородок. Её мягкие губы, когда смыкались в улыбке, источали столько тепла, что никакой холод был не страшен тому, кого она удостоит поцелуем. Маленький, чуть вздернутый носик одновременно умилял и вызывал восхищение. В её небесных бровях боялся потеряться каждый мужчина, осмелившийся взглянуть богине в лицо.

А её глаза…

В них был весь мир. Мир, в котором нет войн. Где нет места насилию и пролитой крови невинных. Мир, где побеждает милосердный.

Они были не такими яркими, как глаза её брата. Гораздо темнее. Как малахит, в котором было слишком много оттенков. И эти оттенки говорили столько всего, чего не могли сказать слова.

И этого драгоценного камня боялись касаться даже лучи света, огибавшие глаза женщины, страшась потревожить её покой.

Была ли так прекрасна правительница Дангана, о чьей красоте слагали легенды? Может и нет. Может легко пьяневшие и волнующиеся послы, лишь краем глаза видевшие королеву на балу, немного привирали, когда описывали своим друзьям увиденное чудо.

Но для мальчика она была именно такой.

— Мама! — плюхнулся он в её объятья. — Мама! Он… Дядя его!.. Он…

— Тише, мой дорогой. — провела она рукой по его волосам, которые так любила трогать.

Говорила женщина размеренно.

— Все хорошо, я рядом, можешь успокоиться.

Она осторожно подняла ребенка, сажая на подлокотник трона. Королева придерживала мальчика за спину, чтобы тот наконец смог почувствовать опору и заразиться уверенностью матери.

Хайд обрывисто дышал, пытаясь разобраться с переполнявшими его чувствами. Он хотел выбрать, о чем именно поведать. Об жалости к убитому или об испытанном страхе.

— Там… Дядя тебя не послушал и… — он все же решил начать с общего вступления.

— Мне уже все передали. — важно кивнула королева. — Мы похоронили того юношу и сейчас выясняем, кто занимался работорговлей.

— А с дядей Вераном что будет? — шмыгнул носом мальчик, пытаясь вытереть слёзы манжетой рукава.

— Я его накажу. — холодно заявила правительница, да так, что по коже принца прошёл озноб.

Давно такой злой он не видел маму.

Завидев, что Хайд чуть от неё отстранился, королева переместила мальчика себе на ноги, тепло обнимая.

— Ты сильно испугался?

— Мхм. — промычал он, пытаясь сдержать вновь подступающие слёзы.

— Теперь ты со мной, в безопасности, все хорошо. — горячий поцелуй приятно обжег лоб мальчика.

— Спасибо. — уткнулся он в её плечо лицом.

— Бояться нормально. — продолжила женщина, заботливо гладя его затылок. — Особенно, таким как ты.

— Таким как я? — повернул голову Хайд, чтобы спросить.

— Да. — взглянула она прямо на него.

И в этот раз, от её взгляда ему стало не по себе.

— Трусам свойственно бояться.

Голос женщины стал грубее и выше, отдаваясь в черепной коробке мальчика неприятным эхом.

— Трусам свойственно ныть и горевать.

Её ногти, что часто выступали предметом любования Хайда, сменились жесткими когтями, касание которых уже приносило не комфорт, а боль.

— Мам…

— Трусам свойственно кричать и жаловаться.

И наконец глаза, что раньше были для мальчика утопией, стали грязнеть и наливаться кровью. Жидкости было так много…

Шероховатые ладони сомкнулись на тонкой детской шее.

…что в ней можно утонуть.

Хайд схватился за кисти матери, пытаясь убрать их.

— Ты не виноват, что родился таким жалким. — скривившись проговорила она. — Это моя вина.

Её волосы встали дыбом, ожив собственной жизнью. Локоны змеями потянулись к мальчику, залезая ему в ноздри и уши, в рот и в глаза.

Принц, что не мог сейчас даже закашлять, стал отчаянно бить собственную мать. Но хватка не слабела, отнюдь, крепчала с каждым мигом, как тратился кислород в ещё незрелых легких ребёнка.

Синел Хайд, как и синел мир для него.

Особенно золотой к вечеру тронный зал терял то тепло и уют, любимый Хайдом. Он холодел.

«Почему ты это делаешь, мама?!» — хотел заорать ребёнок, но не мог.

Мальчик был в ужасе.

Почему самый дорогой ему человек хотел расправиться с ним как с каким-то мусором?

— Это моя вина. Моя вина, что я посчитала, что от такого жалкого урода может родиться достойный сын.

Сознание мальчика растворялось в желчи, с которой говорила женщина. Медленно закрывались его веки, ставшие неподъёмным грузом. Страх начал казаться блеклым, словно все чувства Хайда поместили под воду. Исчезла тревога. Крупица за крупицей исчезал и он сам.

— И мне жаль. — заплакала та, чьи слёзы он никогда не хотел видеть. — Что я принесла в свет что-то такое никчемное.

В большом помещении, что было сердцем замка и его украшением, сейчас находилось всего две маленькие жизни.

И одна из них угасала.

«Может я заслужил?»

Мальчику хотелось просто умереть.

«Может она права?»

Зачем жить, когда та, которая была ему всем, считает его ничем?

«Нет, она определённо права.»

Хайда затопил стыд. Стыд за то, каким он был. Стыд за то, что он разочаровал мать. Стыд за собственную слабость.

— Прос… — леденеющими губами сказал он. — ти…

Ему было пора. Пора уже исчезнуть и раствориться в небытие.

— ПОЛУЧАЙ!

Стены зала затряслись, а крыша стала сыпаться обломками…

***

Фавн подошёл к окоченевшим в неестественных позах людям, с интересом рассматривая их.

Насланная на них иллюзия делала своё. Она бесцеремонно копалась в головах воинов, забираясь в самые сакральные закрома — в их детство. Превращая эти воспоминания в сущий кошмар.

И, судя по гримасам ужаса двуногих, кошмар попал в самые сердца.

— Но видимо, не в твое. — удивленно взглянул Фавн на Лоста, на побледневшем, от потери крови, лице которого не дёрнулся и мускул.