Тасним обняла ее и сказала:

– Почему, апа, почему ты плачешь? Что тебя так расстроило? Ты, наверное, вспомнила о могиле амми-джан?

– Да-да, – поспешно ответила Саида-бай и отвернулась. – Иди в дом, возьми клетку из старой комнаты амми-джан. Отполируй ее и принеси сюда. И замочи немножко дала… чана-ки-дала… чтобы покормить его потом.

Тасним направилась в кухню. Саида-бай села, вид у нее был слегка ошеломленный. Она взяла в ладонь птенчика, чтобы согреть его, и так она сидела, пока не пришла служанка с сообщением, что прибыл кто-то из дома наваба-сахиба и ожидает снаружи.

Саида-бай взяла себя в руки и вытерла глаза.

– Пусть войдет, – сказала она.

Но когда порог переступил Фироз – красивый, улыбающийся, небрежно сжимающий в правой руке свою элегантную трость, она испуганно ахнула:

– Вы?

– Да, – ответил Фироз. – Я принес конверт от отца.

– Вы пришли поздно… То есть обычно он присылает его с утра, – пробормотала Саида, пытаясь сгладить неловкость и успокоиться. – Присаживайтесь, присаживайтесь, пожалуйста.

До сего дня наваб-сахиб всегда посылал ежемесячный конверт со слугой. Последние два месяца, припомнила Саида-бай, это случалось через пару дней после ее месячных. Вот и в этом месяце тоже, разумеется…

Фироз отвлек ее от этих мыслей, сказав:

– Я случайно столкнулся с отцовским личным секретарем, который как раз шел…

– Да-да. – Саида-бай казалась встревоженной.

Фироз терялся в догадках, почему его появление так сильно ее расстроило. Ни то, что много лет назад между навабом-сахибом и матерью Саиды-бай были определенные отношения, ни то, что в память об этом отец до сих пор каждый месяц материально поддерживал ее семью, не могло служить причиной подобного возбуждения чувств. Затем до него дошло, что она расстроена чем-то, случившимся перед самым его приходом.

«Я не вовремя», – подумал он и решил немедленно уйти.

Вошла Тасним с медной птичьей клеткой в руках. Увидев его, она остановилась как вкопанная.

Они смотрели друг на друга. Для Тасним Фироз был просто очередным красивым поклонником старшей сестры – но до чего же он был красив! Она быстро опустила ресницы, а затем снова взглянула на него.

В своей желтой дупатте с птичьей клеткой в правой руке, она стояла, приоткрыв рот от потрясения – наверное, его потрясенным видом. А Фироз тоже замер и смотрел на нее как завороженный.

– Мы прежде встречались? – мягко спросил он, и сердце его заколотилось сильнее.

Тасним хотела было ответить, но за нее сказала Саида-бай:

– Когда моя сестра выходит из дому, она надевает паранджу. А сегодня навабзада впервые оказал мне честь, посетив мое бедное жилище. Так что вы не могли встретиться прежде. Тасним, поставь клетку и отправляйся делать задание по арабскому языку. Я не просто так наняла тебе нового учителя.

– Но… – начала Тасним.

– Отправляйся в свою комнату немедленно. Я позабочусь о птичке. Ты уже замочила дал?

– Я…

– Вот иди и замочи сейчас. Ты же не хочешь уморить птенца голодом?

Когда ошеломленная Тасним ушла, Фироз попытался собраться с мыслями.

Какая-то смутная тревога охватила его. Пусть не в этой, пусть в какой-то прошлой жизни, но они встречались, это несомненно. Мысль, идущая вразрез с той религией, к коей он формально принадлежал, тем сильнее потрясла его. Девушка с птичьей клеткой за несколько кратких мгновений произвела на него неизгладимое впечатление.

После обмена любезностями с Саидой-бай, которая, судя по всему, так же мало обращала внимания на его слова, как и он на ее, он медленно побрел к двери. Несколько минут Саида-бай совершенно неподвижно сидела на софе. В ладонях она по-прежнему нежно держала попугайчика. Оказалось, что птенец тем временем заснул. Она завернула его в тряпочку и положила рядом с красной вазой. Снаружи послышался призыв к вечерней молитве, и она покрыла голову. По всей Индии, по всему миру, едва солнце или ночная тьма начинали свой путь с востока на запад, с ними являлся призыв к молитве, и люди волнами преклоняли колени, устремляя свои молитвы к Богу. Пять волн ежедневно – по одной на каждый намаз – прокатывались по всему земному шару, от долготы к долготе. Составляющие элементы их изменяли направление, подобно железным опилкам возле магнита, – в сторону дома Божьего в Мекке. Саида-бай встала и пошла во внутренние покои. Там она совершила ритуальное омовение и принялась молиться:

Но одна мысль преследовала ее во время последующих поклонов и простираний ниц, одна страшная мысль из Священной Книги возникала снова и снова в ее сознании: «Только Всевышний знает, что ты держишь в секрете и что оглашаешь».

Хорошенькая юная служанка Саиды-бай Биббо, чувствуя, что хозяйка чем-то огорчена, решила развлечь ее разговорами о радже Марха, который собирался нанести визит нынче вечером. Этот охотник на тигров, владелец горных крепостей, имевший репутацию строителя храмов и тирана и обладавший странными предпочтениями в плотских утехах, был не слишком подходящим объектом для шуток. Он приехал, чтобы заложить в центре старого города фундамент нового храма Шивы, своего последнего предприятия. Этот храм должен был разместиться бок о бок с большой мечетью, возведенной два с половиной столетия тому назад по приказу падишаха Аурангзеба на руинах прежнего храма бога Шивы. Будь на то воля раджи Марха, фундамент заложили бы на развалинах этой самой мечети. Учитывая все эти обстоятельства, интересно отметить, что раджа Марха несколько лет назад был так сильно влюблен в Саиду-бай, что предложил ей выйти за него, хотя она ни за что не согласилась бы сменить религию. Саиде-бай настолько претила мысль о том, чтобы стать его женой, что она выдвинула перед ним невыполнимое условие. Все возможные наследники нынешней жены раджи должны были быть лишены собственности, а старший сын Саиды-бай от него – если бы таковой появился – унаследовал бы Марх. Саида-бай выдвинула такое требование, несмотря на то что и рани Марха, и вдовствующая рани Марха отнеслись к ней с большой теплотой, когда ее пригласили выступить на свадьбе сестры раджи. Ей нравились обе рани, и она знала, что ее требование не может быть принято ни в коем случае. Но раджа думал не головой, а чреслами. Он согласился на ее условия. Бедная Саида-бай, угодив в ловушку, тут же не на шутку расхворалась, и угодливые врачи сообщили ей, что если она переедет в горное княжество, то обязательно там погибнет.

Раджа, внешне схожий с огромным буйволом, какое-то время угрожающе копытил землю. Он заподозрил ее в двуличии и впал в пьяную и – в буквальном смысле – кровожадную ярость. От рук убийцы, которого он непременно подослал бы к ней, Саиду-бай спасло только то, что раджа Марха знал: англичане, проведав правду, скорее всего, свергнут его, как свергли уже не одного раджу (и даже магараджам доставалось) за подобные скандалы и убийства.

Юной служанке Биббо не довелось быть посвященной во все эти подробности, хотя до нее тоже доходили слухи, что в прошлом раджа сватался к ее хозяйке. Саида-бай разговаривала с попугайчиком – несколько преждевременно, учитывая, какой он крошечный, но она чувствовала, что именно так попугаи лучше всего учатся – когда появилась Биббо.

– Будут ли какие-то особые распоряжения для раджи-сахиба? – спросила она.

– Что? Нет, разумеется, – ответила Саида-бай.