– Понял, понял! Буду учиться вздрагивать! Если в психушку не засадят с диагнозом «мания преследования» и «навязчивые страхи», за месяц-другой освою!

– Месяц-другой!… Люди брык годами учат… – проворчал Всеслав. – Не так-то просто свой же испуг на себя заставить работать… Кстати, брыкаться можно и оружием. Как ты думаешь, каким?

Игорь чуть подумал.

– Так… Кнутом, скорее всего, или плетью… Верно?

– Верно! А ещё шпагой или лёгким ножом… можно метательным, а можно и просто камнем засадить. Кистнем тоже можно брыкнуть. А вот мечом и топором не получится, тяжеловаты они. Зато можно брыкнуть всем телом – отшатнуться, уйти от атаки, или наоборот, толкнуть противника, сбить его с ног. Хочешь посмотреть на настоящий, самый что ни на есть доподлинный брык – напугай кота. Вот уж кто по брыкам непревзойдённый мастер! Ладно, пойдём дальше…

– Всеслав… Лютобор… Всеволод… Какие имена! А что сейчас? – спрашивал себя Игорь, по привычке мысля с точки зрения беспокойного и пыльного двадцатого века, – Иван да Петр, Михаил да Семен?!

Где вы, корни русские? Ужели выкорчевали? Где ж имена наши древние славянские? Нет им места в святцах! Святостью не вышли. Врете, церковники!

Любомудра, старшего волхва, пытали отроки, выспрашивали: «Ты скажи нам, неразумным малым дитяткам? Издеваются попы да монахи – говорят, не хватает любви, мол, вашим идолам! А Христос – он во имя справедливости за грехи людские на кресте принял муки страшные!?»

Отвечал им мудрый жрец:

– Неужели Сварожич во имя Правды не висел, прикован, на Алатырь – скале, Марой преданный на поругание? Не распят ли был Прометей елинский за любовь свою к людям великую? И не Один ли сам пригвоздил себя к Мировому дереву, дабы Тьма невежества отступила пред Светом знания? Нет, дети мои! Христиане не открыли ничего нового. Страдание возвысит лишь сильного, а вот раб, раб навсегда останется рабом, признавая над собой власть кесаря, папы и бога.

– А разве мы не славим Рода-Свентовита, разве не возносим молитвы Триглаву, разве не чтим Сварога да Велеса?

– Мы – внуки Даждьбожи, да не холопы, не рабы – ответствовал Любомудр и продолжал свою речь, превосходно зная, на какие поповские уловки могут пойматься отроки. – Говорят, что кровожадны наши Боги, что приносим в жертву пленных христиан. Нет! Не христиан, не иудеев, не сарацин, а врагов и неприятелей своих доблестных – пусть узрит великий Радегаст, что жива Аркона, хоть сильны, алчны и многочисленны ее гости-супротивники. Бык иль буйный тур – дань Велесу. Ниспошлет нам здравие и земное плодоносие, он не даст Морене лютовать, да и сыну Яриле баловать не позволит. Лада-Матушка – вот наша богородица.

Боги-родители зачали человека, но и люди создают Богов. Герои обретают бессмертие. А ведь ни один христианин не сравнится со своим Христом, не станет ровней ни Творцу, ни апостолу. Наши Боги дружны и едины, и племена наши от одного корня. Даждьбог [25] ли, Радегаст ли – имен солнышку красному много. Сильный Стриба, коему поставлен кумир напротив Северных врат Великого Храма – и тот зовется Посвистом, коли повеет с севера холодом.

В самом деле, – рассуждал Игорь, уловив волховские слова – христианская цивилизация, в отличие языческой культуры не только не подняла человека до высот бога, но и принизила Единого до уровня смертного. Кто видел Христа – тот узрел Иегову. Христианство не сумело, да и не могло хранить равенство, по мере того, как обретало богатых сторонников среди купцов и феодалов. Выйдя из недр иудаизма, созданное как духовное оружие угнетенных, бедных и рабов против засилья римского образа жизни, оно так и не ушло от яростного противопоставления собственного бога всем прочим. Христианство объявило языческих кумиров бесами и падшими ангелами. Именно в нём каста священнослужителей, как ни в одной другой религии мира, возносится над божьими рабами, стараясь при этом внешне выглядеть благообразной. И в той же мере, как некоторая часть иудеев считает себя единственным избранным народом на земле, точно так же есть немало «добрых» христиан, которые попирают чужую веру, а вместе с ней и право на жизнь. Мол, и ныне слышим мы, что не русский де тот, кто не православный. Ну, не чушь ли – веру чуждую-южную родной называть? Мы – северяне, гипербореи мы!

Человеку нельзя без веры, но особенно тягостно с верой чужой. Разве, крещение – одно из основных таинств христианства – не «новое обрезание»? Только удаляют здесь не частицу плоти, а всю «телесность», и как нельзя дважды повторить обрезание – так и крещение выполняется жрецом над рабом Христовым всего лишь раз.

Войны уносят жизни людей, тела сгорают в атомном огне Нагасаки, их разрывает на куски под ударами системы «Смерч». Но война, чума, разбушевавшиеся стихии одинаково исключают из списка живых добрых и злых, глупых и гениальных, последних пьяниц, распутников и необратимых аскетов.

Цивилизация в лице духовной и светской власти избирает для уничтожения наиболее талантливых, неординарных, лучших людей – еретиков. И вред такого цивилизованного общества неизмерим по сравнению со средней статистической смертностью от несчастных случаев.

Игорь понимал рассудком, что он – посланец Власов и скоро покинет пращуров навсегда, однако, всем сердцем, всей душой останется с ними. Он стал сомневаться, не навеяна ли та, прежняя жизнь, подобно дрёме, какой-нибудь ведьмой. Более того, он почти сознательно культивировал в себе это сомнение. Мир будущего казался ему призрачным, обманчивым, фальшивым.

На Руяне – его народ! Здесь его мир! Сбежать, исчезнуть, кануть в Лету – означало бы предать, а прослыть вторым Иудой не хотел даже язычник. Так, самым странным, непостижимым образом в нем уживались наследник волхвов – Ингвар, и наивный историк конца двадцатого века – Игорь. Ингвару самое время бы спеть: «А тот, который во мне сидит, считает, что он – истребитель…» Да, мурлыкал он под нос совсем иные мелодии, и Игорь подпевал «второму Я», как умел.

Отец Ингвара – Святобор, жрец Стрибога, не желал, чтобы сын пошел по его стопам. Он видел отпрыска только воином, тогда как мальчик с детства мечтал прочитать много-много книг, а потом написать свою – большую и толстую. Витязям не пристала тайная миссия – их удел – бой открытый, честный, справедливый.

В священных рощах бог Прове [26] вершил праведный суд, а Стрибог воздавал за злодеяние, настигая преступника всюду с неумолимостью рока и суда божьего. Наверное, Святобор и сам не раз от имени своего кумира наказывал убийц, согласно древнему обычаю – око за око. Латинская вера не признавала кровной мести. Она отрицала противление злу. Удобный принцип с точки зрения волков и пастырей, но не овец.

Мать Ингвар не помнил, да и не мог помнить – умерла она при родах, а вскормила мальчика Любава, благо, Ратич не жадничал, молока хватало обоим. Отец любил Ратича, как собственного сына и заменил ему родителя, погибшего от германской стрелы, так и Люба стала Ингвару второй матерью.

И навек запомнил он тот торжественный день, когда получил это звучное имя взамен первого – детского прозвища, даденного отцом…

Поздней ночью в дверь тихо постучали. Святобор, против обыкновения, удержал Любаву и сказал, чтобы кто-то из отроков отворил. Ингвар был проворнее братьев. Отведя щеколду, от приоткрыл створки.

У порога высился худой и седой, как лунь, слепец, одетый во все черное. Все в Арконе знали этого служителя Чернобога и побаивались, словно догадываясь о тайнах темной стороны.

Жрец молча протянул отроку руку…

Парень оглянулся – отец и Любава стояли в глубине комнаты, и были они одеты, значит, приход такого гостя не застал родичей врасплох.

Тогда он доверился «слепцу». Рука оказалась холодна и безжизненна. Потом долго шагали высокими травами и густым лесом, и он всё недоумевал, как же это черный волхв выбирает путь.

– Каким таким чутьем, скажи, Ингвар!? – вопрошал Игорь свое «второе я». – Но ты молчишь – не знаешь друг. Может быть тем, что и дед мой, Олег? Где-то он теперь? – вспоминал Игорь незрячие Олеговы очи.