Теплой ночи, свет мой, — бледным золотом отозвался внутри меня голос, и я одновременно была потрясена, восхищена и немного обижена. Как тогда, когда я родила и тут же едва не потеряла Дару. Альвине своим светом позвал обратно в мир ускользающую за грань душу моей дочери, которую Мар, не успев подержать в руках, держал на пороге. Ушастые пройдохи… Вечно утаивают свои возможности, чтоб выбрать момент и ошарашить до глубины души. Оказывается, Альвине может говорить со мной так же, как мы с Маром. Почему?

Потому что, сердце мое. Потому что. Свет на двоих — это навсегда.

— А попрощаться? — забеспокоилась Лисия.

— Я уже попрощался. А ты уже сказала Дантеру о ребенке? Зря. Поторопись, а то у некоторых, и у меня в том числе, уже кончик языка зудит его обрадовать. Оставь магфон, я сам тебя отвезу. Найниэ…

Три разных оттенка голоса: один для меня, один для Лисии, для сына — третий.

Ощущение светлых объятий пропало, и я покинула укрытие. Най, значительно прибавивший в росте и оттого кажущийся тощим, бесшумно вышел из столовой и отправился следом за родителями, бросив на меня с порога теплый взгляд сквозь упавшую на лоб длинную огненно рыжую челку. Не ответить улыбкой было невозможно.

А вот и четвертый оттенок голоса тьена Эфар.

Как именно приветствовали друг друга, старательно от этой дружбы открещивающиеся эльф и некромант, я точно не расслышала, просто ждала у порога.

— Я ему уши откручу, — угрожающе, но беззлобно, рокотала вошедшая в дом тьма, тиская мои ребра, пока я, отчего-то расчувствовашись, хлюпала носом в форменный пиджак, — за то, что довел тебя до слез.

— Это слезы радости, — сладко вздыхала я и вдыхала запах неизменных лимонных леденцов и оставленной где-то там тревоги.

— Я тоже буду радоваться. Как раз в процессе откручивания, может даже всплакну, — и носом повел. — Ужин весь сожгли или что-то осталось?

— Холин, ты невозможный.

— Возможный, но невозможно голодный.

— Мог бы и поесть там, где спал, — я потянулась, добыла у него из волос скрепку и заверила, что сама ее Ставу верну с почестями и извинениями за нечаянный ущерб.

Помимо скрепки Мар украсился гномьей напутственной руной в зеркальном отображении, у Става такая на костяной закладке в журнале заявок была. Ругательная.

— Теперь я понимаю, к чему были слова Эфареля про добрый путь. Еще и лыбился, — вздохнул Мар, когда я ему про руну сообщила, и дернул бровью на появившихся в гостиной детей. Те быстро похватали свое добро и рванули наверх по спальням.

— В кого у нее такие глаза, — задумчиво протянула я, глядя в след умчавшейся дочери.

— Ты сейчас в своей порядочности сомневаешься или в моей родословной? — ерничал Холин, подталкивая меня в сторону кухни.

— Ой, вот только не надо… Молчал бы уже, дитя межвидового скрещивания.

— Чьи бы ящерки ревели.

— А если серьезно?

— А если серьезно, то у моей бабушки Эленар, первой жены деда, настоящего деда, не Севера, и матери моего отца, были точно такие же очень темные синие глаза. Посидишь со мной пока я поем?

— Я лучше полежу.

— Договорились.

Марек вздрогнул, но проснулась я не от этого. Меня окатило ужасом таким глубоким, что в первое мгновение я забыла, где нахожусь, а в следующее меня уже сжимали в объятиях и дышать вот-вот станет нечем. Ребра заныли. Со спины и боков меня сдавило, а в грудь било набатом.

— Мар… Мар…

Я кое-как выпутала руки, гладя его по напряженному лицу и убирая упавшие на лоб отросшие волосы. Марека дергало на две ипостаси в такт бешеным ударам сердца, глаза, подсвеченные синим, были безумные.

Я чувствовала, как над домом один за другим разворачиваются щиты, как такой же купол накрывает постель, а над ним еще несколько.

— Мар!

Теперь я уже боялась сама, а не просто отражала. Дернула его голову на себя и впилась в губы, прикусывая до крови. Когти с огненной кромкой, отросшие от резонанса бьющей сквозь меня тьмы, вонзились в кожу.

Мар…

Ответил. Губами, телом и сутью.

— Мика… ты здесь… — обмяк и отпустил меня, наверняка насадив на бока синяков, потрогал языком прокушенную губу.

Щиты полопались, как стая мыльных пузырей, у меня в ушах зачесалось. Дом выдохнул, расчехлил спешно забранные ставнями окна и впустил в комнату блеклый лунный свет.

— Где мне еще быть? — шипела я вне себя от облегчения, я понятия не имею, что делать с внезапно идущим в разнос даром, хотя с самой случалось не единожды. — Что за фокусы с эффектом апокалипсиса?

— Просто дурной сон, — совершенно спокойно ответил Мар. — Можно было и… не кусаться. Так сильно.

Поерзал, устраиваясь на спине, и закрыл глаза, умиротворенный, будто не он сейчас за порог чуть не нырнул в полубессознательном состоянии, активировав вокруг дома охранку по приоритету высшей защиты. Я приподнялась, скрипя помятыми ребрами, и потрогала его лоб.

— Что? — спросил он, приоткрыв один глаз.

— Пытаюсь понять, ты просто на голову ушибленный или у тебя жар.

— Просто сон. Спокойной ночи, — закрыл глаз, не глядя похлопал меня по руке и морду отвернул.

Пару минут было тихо. Я прислушивалась к его дыханию и начала задремывать сама, когда на грани слышимости раздался ЭТОТ ЗВУК.

Началось все примерно недели две назад, может, чуть раньше, незадолго до того, как мы укрепляли защиту дома согласно свежайшему дополнению к постановлению “Об охране жилых помещений”. Будто маленькие увесистые лапки. Топ-топ-топ. Топ-топ-топ.

У меня дернулось веко.

— Мар, — заунывно зашептала я, — ты спишь?

— Угу. И ты спи.

— Я не могу, — заныла я, — опять эти звуки мне мешают.

— А мне нет, потому что никаких звуков нет, — буркнул супруг и зарылся носом в подушку поглубже. Я обиженно засопела. Холин повернулся, придвинулся, обнял и почти уснул. Рука, лежащая поперек меня, обмякла. Мне не засыпалось и не лежалось. Я слышала мерзкий топоток так, словно топотали у меня под черепом, и принялась возиться, пытаясь натянуть одеяло на уши.

Хм... — муркнул Марек, рука активировалась и поползла по животу. — А теперь мешает.

— Отвернись и мешать не будет.

— Лучше ты повернись и точно не будет. Хотя, можешь не поворачиваться. Со спины подкрадываться интереснее.

— Мар... Нам на работу.

— Точно, — заурчала тьма, горячо дыша мне в затылок, и продолжила поползновения, — но раз мы все равно проснулись.

— Мар…

— Ну что опять? — шепотом возмутился Холин, остановленный в лучших побуждениях.

По коридору зашлепали. Дверь бесшумно открылась и в щели вспыхнули синевато-зеленые огоньки. Две штуки комплектом.

— Ма, па, а у мертвеньких ёжиков детки бывают?

Я уткнулась в подушку, чтоб не расхохотаться в голос, а Мар, как настоящий темный и отец, держал лицо кирпичом. И молчал. Потом встал и пошел к топчущемуся в дверях Лайму. Направляясь к спальне сына, он занудным голосом принялся читать лекцию о репродуктивной системе не-мертвых, а вернее, о ее полной несостоятельности.

Даже мне сразу спать захотелось. Я, может, и уснула, но Холин вернулся, сопя полез под одеяло и принялся совать на мои теплые сонные бока свои холодные руки.

— Уложил? — чисто для проформы муркнула я.

— Уложил. — Некромантские руки согрелись как-то очень быстро и быстро вернулись к тому, на чем прервались перед вопросом о размножении мертвых ежиков. — Зато сам окончательно проснулся и теперь жаждю возмездий.

— Ладно, уговорил, одно маленькое возмездие.

— Уже не маленькое.

— Холин, с твоим языком никаких возмездий не нужно…

— Сама напросилась…

Жестокое утро пришло внезапно и неумолимо.

— Копать! — разорялся магфон, а на до мной впору было формулу поднятия читать, потому что иначе бренное тело восставать не желало.

— Холин, ты же некромант, сделай что-нибудь.

— Я уже много чего сделал, ночью, как приличный некромант.