— Как надолго?

— Насколько ему хватит запасенного света.

— Откуда вы можете быть уверены, что другие эльфиры станут такими же как он? — застрочила я и с возмущением сунула блокнот Асгеру.

— Вы правда хотите это проверить? После случившегося?

Я малодушно промолчала и убрала блокнот. Даже я, для которой ребенок — самое невероятное чудо. Асгер понимающе коснулся руки.

— Не корите себя. Это нормально.

А мне почему-то стало гадко. Он был прав тысячу раз, и я права, но ощущение… Кто в праве решать, которое из зол меньше?

— Малена, вы ведь понимаете, что он этого так не оставит? Получить подобный щелчок по носу от сметных, пусть не совсем обычных, но все же… Тут у любого темного натура взбрыкнет, а он… он не тьма — бездна.

— Что мне делать? — снова забыв про блокнот, беззвучно выдавила я, подтягивая колени к животу и обнимая себя. И меня снова поняли.

— Я бы… мог кое-что предпринять. Но это вопрос доверия. Насколько вы мне доверяете, Малена?

Насколько доверяю? Странно звучит. Кому-то либо доверяешь, либо нет. Это все равно, что любить в полсилы или частично уважать.

“Ворнан?” — написала я, потом зачёркала знак вопроса и добавила: “Вам доверяет”. Без всяких знаков. Доверил же он Мартайну тайну своей и моей крови? А это о многом говорит, пусть даже все выглядело как услуга за услугу. Ведьмак из тех, кто даже ответную услугу не стребует у того, в ком не уверен.

— Я согласна, — сказала я одними губами, и вампир кивнул.

— Это запретная магия на крови, темна. Поэтому пусть Проявленное пламя, перед тем как осудить меня, решит: он отец или судебный дознаватель.

Я промолчала. Мне еще несколько дней молчать. А Мартайн только что полностью подтвердил мои размышления о нем, Ворнане и доверии.

— Вы мысли читаете? — написала я.

— Просто долго живу, — зубасто улыбнулся вампир. — Мне понадобится контакт с вашей кожей, Малена.

Я подняла рубашку и приспустила одеяло, оголяя живот. В моей прошлой жизни в этом не было ничего предосудительного, в этой — неприлично. Но Асгер Мартайн, некоторым образом, мой целитель, в его центре мне коленку лечили, и он даже пару раз лично руку приложил.

— Кровь? — безмолвно поинтересовалась я, уже готовая подать запястье.

— Только моя собственная, — качнул головой вампир, подернул манжет, вытянувшимся когтем рассек кожу, сложил ладонь лодочкой, позволяя густой темно-красной крови, стекать туда, как в жертвенную чашу.

Порез затянулся почти тут же. Глаза Мартайна посветлели, становясь ярко алыми, вокруг его фигуры проявилась колеблющаяся красная дымка, от которой болели глаза. Асгер макнул палец в набежавшую кровь и вывел у меня на животе завивающуюся спиралью цепочку знаков. Аккуратно, едва дотрагиваясь подушечкой, чтобы случайно не задеть когтями вздрагивающую от прикосновений кожу. Затем он сомкнул ладони, размазывая по ним остатки крови. Красное тут же налилась тьмой. Я знала ее, такая пряталась на изнанке крыльев моего Нарэ.

— Отдаю тьму для жизни, — проговорил Асгер, и опустил ладони поверх знаков. Они вспыхнули черным пламенем.

Дверь в комнату открылась как раз в тот самый момент, когда знаки с моего живота исчезли, а ладони Асгера еще были там.

— Это не то, что ты думаешь, Ворнан, — хором сказали мы, только у Мартайна получилось, а у меня — нет. Я — промолчала. Мне еще несколько дней молчать.

Интересно, а такого же зелья, но для ушей, у целителей нет? Мне бы очень пригодилось.

Асгер убрал руки с моего живота и спокойно встал, будто у него привилегия такая была, на чужих кроватях сидеть. Они с Ворнаном смотрели друг на дружку, как дуэлянты, скрестившие клинки на площадке высоко в горах, где холодно и ледник. У Мартайна — рапира и дага, у ведьмака — пара самурайских дайсё. Ледник над головами похрустывает. Вот-вот искры полетят. И кровища. Или ничего.

Вышли оба вон. Дверь прикрыли аккуратно. Изверги. А как же я?

Если приличная дама совершает неблаговидный поступок, однозначно, виноваты мужчины. Я сползла с кровати и на цыпочках прокралась к двери в надежде, что они не станут убегать слишком далеко, чтобы обменяться любезностями.

— Я догадывался, что маскарад со службой в зачистке не просто так, — наступал Ворнан, и я представила, как его глаза-клинки блеснули и стремительно сорвались навстречу противнику.

— И много вы услышали, ведан дознаватель? — нарочито безразлично парировал вампир.

— Все, — ответил ведьмак.

Бздынь! Оружие в клинч. Сцепились.

— Отчего было сразу не войти?

— И лишить себя ценной информации? Я могу запереть вас, хладен Мартайн, не только за ваши художества с моей женой, но и за утаивание важной информации.

О! Я очень хорошо знаю этот безапелляционный чуть высокомерный тон. В начале нашего знакомства Ворнан разговаривал со мной исключительно подобным образом, чем бесил неимоверно, подспудно вызывая желание дерзить и подначивать. Называла его калачом. И только про себя. Так и не призналась. Он бы из вредности попросил объяснить, а я и сама с трудом улавливала связь между выпечкой и опытным служащим.

— Это дело клана Атрай, — вяло попытался отпереться Асгер, — я не имею права…

— На вас значок УМН, Мартайн, и вас никто не заставлял, вы сами явились и подписали контракт. И ваше “не имею права” не помешало распускать язык вон за той дверью.

— Она участник инцидента, и не посторонняя.

— По-вашему я — посторонний? — процедил ведьмак.

Ледник на вершине горы дрогнул и ломанулся вниз по склону, захватив с собой колюще-режущие взгляды.

Воцарилось молчание, у меня мерзли ноги, и я изнывала от беспокойства и любопытства. За это время можно было как померяться, чей значок УМН красивее, так и нашпиговать друг дружку проклятиями.

— Если бы я так считал, меня бы здесь не было, — заговорил Мартайн.

Ох, пронесло, только снежной пылью присыпало.

— А ваша жена… Она…

Я почти видела, как Ворнан в этот момент насторожился, но Асгер сказал вовсе не то, что собирался поначалу, и кажется, растянул губы в улыбке, чуть обнажая клыки:

— Она изумительно хороша.

— Я знаю, — сноткой самодовольства отозвался муж.

— И она сейчас подслушивает, — многозначительно добавил вампир.

— Я бы забеспокоился, поступи она иначе, — хмыкнул Ворнан.

— А ей разве можно вставать?

— Нет, но раз она слышит, то постарается лечь до того, как я войду, и сделает вид, что ничего не было.

Подумаешь, я уже и сама собиралась уходить…

Ворнан вошел, старательно хмурясь, скрывая от меня улыбку и запредельную усталость.

— Нарэ, — позвала я сердцем, другого голоса у меня сейчас не было.

Остановился, из глаз плеснуло светом, словно ласкаясь, завилось вокруг фигуры темное пламя, оттеняя тлеющие изнутри лезвия крыльев, мигнули и пропали плотные черные перья с огненной кромкой, и хищный клюв снова сделался обычным носом.

Нос поморщился, глаза — карие с золотом — смотрели укоризненно.

— Больше так не делайте, когда мы не дома. Я устал, мне сложно контролировать эту часть себя, когда вы так зовете, — сказал он, прошел к креслу и сел, опустив затылок на спинку и прикрыв глаза. И ни слова о том, что я подслушивала.

— Вы отдыхали? — хотела спросить я и руку протянула…

Протянули. Мы. Одновременно.

Слова ни к чему, можно говорить сердцем, руками, на которых знакома каждая царапинка, заусенец, трещинка и скол… осколок, терпеливо и деликатно прилаженный на место, с выступившими по краю подсохшими капельками клея. Но так можно только о нашем, а я хотела о другом, поэтому пришлось отыскать затерявшиеся в складках одеяла блокнот и карандаш.

— Сколько я здесь? — Выходит не слишком ровно.

— Два… Третий день, скоро вам должны принести обед.

Я посмотрела на окно с какой-то темной плотной пленкой на стеклах. Из-за нее было даже примерно не понять, который час. Кресло как раз упиралось спинкой в полоконник, напротив кресла — дверь в коридор, моя кровать рядом, слева, почти в центре комнаты. Здесь еще узкий шкафчик с выдвижными ящиками и перегородка из матового стекла, за которой, надо полагать, удобства. Не очень-то похоже на палату в целительском центре.