Настя коснулась книги…

– Сафьяновый переплёт… как приятно прикасаться к нему!

– Угу, а знаешь, эта старушенция еще сказала, – Аня попыталась придать словам больше таинственности (она не смогла бы объяснить, что такого было странного или таинственного в тех словах, но то, что для старушки они имели некий мистический смысл, было очевидно).

– И что же? – Настя не отрывала зачарованного взгляда от книги.

– Она сказала… да, нет, не буду говорить, вероятно, бабка выжила из ума… какой – то бред…

– Ну, говори…!

Аня прошептала Насте в лицо:

– Она сказала: «Благодать познает тайну Воскресшей!»

– Благодать познает тайну Воскресшей?! Может, «воскрешения»? «Благодать познает тайну воскрешения». Как-то логичней звучит, ты не находишь?

– Нет, нет! Я точно помню, она сказала именно: «Воскресшей».

– Странно! Звучит, как ребус, – задумчиво проронила Настя, проводя рукой по шероховатой обложке. – Как приятно прикасаться! Кажется, что вся мудрость, все тайны Вселенной сокрыты именно в этой книге! А открыв ее, я действительно могу заглянуть в прошлое, в будущее.

– Ну, теперь тебя разобрало, фантазерка! Это всего лишь книга, – хихикнула Аня, мысленно улыбаясь своей маленькой хитрости, потому что Настя уже не плакала.

Она заворожённо поглаживала книгу. Насте так было приятно прикасаться к пергаментным страницам, чувствовать их шероховатость и необычайную теплоту – даже показалось, что книга, словно, обволакивая ее руку сияющим светом, затягивает в потусторонний мир – ладонь вот уже почти провалилась в эту мягкую, как растопленное масло, сияющую золотом, вязкую оболочку книги…

– Тьфу ты, и привидится же такое? – Настя дернулась и тряхнула головой, отгоняя наваждение, спросила:

– Знаешь, как по ней искать, как высчитывать?

– Ну, так… приблизительно, – замялась Аня, краснея.

Она, конечно же, не скажет, как настойчиво старушка пыталась объяснить ей весь таинственный ритуал, и, как она отмахивалась от назойливой старушки, которая так цепко вцепилась в ее локоть холодными костяшками, что пришлось выслушивать всю ту тарабарщину, что она несла. Аня слушала ее в пол-уха, потому что всё казалось бредом выжившей из ума старухи. Возможно, тогда Аня подсознательно чувствовала – эта ветхая книга для нее – вещь совсем ненужная, и, что она сыграет какую-то злую роль в ее жизни. А, возможно, было некое предчувствие – книга, как сказочный Камень Судьбы на развилке дорог, где ей нужно выбрать единственно верную дорогу, а всегда так трудно делать какой-либо выбор. Правда, этого Аня не знала, но ей отчего-то не хотелось даже слушать старуху, и уж тем более запоминать. Но старческое скрипучее бормотание проникало в сознание помимо ее воли – все эти магические столбики цифр, сложение и вычитание необычным способом, – воспринималось ею и всё отложилось в подкорке сознания и запомнилось. Возможно, сейчас она с удовольствием прослушала бы курс по «магическому летоисчислению» ещё раз, но, старушка осталась там, на пыльных улицах Ташкента. Придется как-то выкручиваться самой.

Аня тяжело вздохнула, покосилась на соседа. «И что это он так нам меня уставился, где он только взялся на мою голову», – подумала она, еще раз тяжело вздохнула и как можно бодрее произнесла:

– Ну, хорошо, Настена, ради тебя, могу попробовать! Мне и самой стало интересно! Как ты думаешь, хорошая я буду прорицательница? Да?! Тогда, давай… попробуем… – сказала она весело.

Аня выпрямила спинку, насупила бровки и, подражая ворожеям, томно пропела:

– Где и когда ты родилась, скажи, и я открою тебе тайну: кем ты была в жизнях прежних?

– Как где?! – недоуменно уставилась на нее Настя, – Как и ты – в 1965, с первого на второе мая, под Ташкентом, в горном поселке Чарвак!

– Всё! Всё, всё понятно, – зашептала новоявленная Сивилла, склоняясь над чудной книгой…

Даты записала на корешке авиабилета, зашуршала страницами, «что-то с чем-то» сверила, кивнула, мол, это то, что мне надо, с минуту посидела в задумчивости, уставившись в белую обшивку самолета, шевеля губами, и вновь кинулась шуршать страницами, сверяя какие-то там загадочные знаки. Священнодействие затягивалось…

Но когда ей казалось, что результат почти готов и она уже собиралась вынести свой «вердикт», как ее взгляд почему-то(!) остановился на усатом соседе. Теперь он непросто сверлил ее глазами, он испепелял ее взглядом! Аня осеклась…

…А он медленно, словно только этого и ждал, положил свою большую ладонь на книгу, и чуть приобнял Анну за плечи, и, заглядывая ей в глаза, при этом скалясь скабрезной улыбкой, произнес (как-то уж больно настойчиво он это произнес):

– Подожди, красавица, скажи сначала, кем в прошлой жизни был Я?

Аня замерла. «Что за мерзкий тип! Встревает в чужие разговоры…, прикасается ко мне…, смотрит… так…! Почему он так смотрит, какой все же… у него странный… тяжелый взгляд…» – думала она, чувствуя, как замедляются и тяжелеют мысли, будто превращаясь в тягучую черную смолу. И всё, что выудила из таинственной книги, тут же увязло в этой тёмной смоляной массе…

…Аня, глядя на него, тихо спросила:

– Где и когда вы родились…?

Мефистофель, почти впиваясь в нее немигающим взглядом, привлек к себе и что-то прошептал на ухо. Она слегка отстранилась, но смотрела на него, не мигая, по ее губам заскользила отрешенная улыбка… Неизвестно, чем бы это всё закончилось, если бы не Настя…

– Антик! Что с тобой?

Аня вздрогнула, – сразу исчезла смоляная, черная, липкая масса, – резко сбросила с плеча его тяжелую руку и, тряхнув черными прядками волос, стараясь больше не смотреть в темные глаза мусульманина, сказала:

– …Вы родились, э-э…, – и, не договорив, склонилась над книгой.

Сейчас ей удалось быстрей сопоставить цифры и даты, и не прошло и минуты, как она прыснула в кулачок и радостно ткнула пальцем в книгу.

– Настена, смотри!

Девчонки зашлись смехом.

– Что там, – свел у переносицы кустистые брови араб, – ну?

Аня даже не осмелилась прочесть, а лишь ткнула пальцем в текст – читайте, мол, сами.

Прочел, злобно сверкнул чёрными глазами, очень нехорошо так сверкнул.

– Как же, я – женщина! Да я женщин ненавижу! И всех! Всех ненавижу!

Дёрнулся было встать, но вспомнив, что он в самолете, откинулся назад в кресло, закрыл глаза, всем своим видом показывая – он их презирает!

Девчонки переглянулись и с облегчением вздохнули.

Под монотонный гул двигателей вскоре уснули: злобный сосед, сложив на груди руки и запрокинув голову, тяжело сопел, Аня склонила голову к Насте на плечо.

Настя же долго сидела, прислушивалась к мерному дыханию Ани, сама она не могла уснуть – ее переполняло приятное предчувствие чего-то великого. И дело не только в том, что она летит на раскопки в Египет. Нет! То, что она ощущала, было гораздо больше, чем просто исполнение мечты египтолога, даже такой самой заветной.

Всё её существо наполнялось ликованием и нетерпеливым ожиданием, она почти считала минуты… секунды… мгновения…

Ни один Ромео не предвкушал встречи с любимой так, как Настя ждала встречи с Египтом. Это было выше её понимания, и она чувствовала, чувствовала сердцем, что именно эта встреча изменит всю её жизнь.

Вдруг взгляд скользнул по спинке переднего кресла, в его сетке-кармане красочный рекламный буклетик. Она было потянулась к нему, но Аня на ее плече, сонно хрюкнула и придавила ее собой еще больше. Не получилось дотянуться даже до уголка журнала, чтобы вытащить. Так бы она и «ела» буклетик глазами, представляя, что там интересного, если бы самолет на какие-то доли секунды вдруг резко не ухнул вниз и вновь не взмыл ввысь, как будто подпрыгнул над пустотой. Стюардесса тут же оповестила, мол, ничего страшного, уважаемые пассажиры, мы входим в зону турбулентности, просим пристегнуть ремни. Встрепенулись почти все, защёлкали карабинами ремней, настороженно всматривались в иллюминаторы (и как же выглядит там, эта турбулентность?). Лишь одна Аня так и не проснулась, только на доли секунды открыла глаза, улыбнулась, откинулась в своё кресло, вновь мерно задышала.