– И он опасен. – Сказал Россомаха. – Но не более чем я, Хара или Чен. Таких, как он, единицы – что могут перекидываться, а не… – Он нахмурился, подыскивая подходящее слово, – не превращаться.

– А в чём разница?

– Перекидываются вот так, как ты видела, в любой момент, по своему желанию. А превращаются в полнолуние против своей воли, это проклятие. А вот это – колдовство.

– Он колдун? – Спросила Санька. С некоторых пор она стала относиться к колдунам резко негативно.

– Наверное. – Пожал плечами Россомаха. Он по-прежнему обнимал её, и ей было так спокойно возле него, что она тоже не торопилась отстраниться. Хара и Чен, не отвлекая их, занимались юртой и костром, изредка переглядываясь с очень довольным видом. Они оба знали, что испытывает к Саньке Россомаха, и из мужской солидарности болели за него, хоть и ревновали немного – Саньку к Россомахе – как женщину, а Росомаху к Саньке – как друга.

В самом-то деле Санька этого уже давно хотела. Ей льстила привязанность Росомахи, это чувство было в ней куда сильнее собственного её влечения, она была уверена в своей власти над ним. И мысль о том, что она его осчастливит своим согласием, как всякой женщине, была ей приятна и очень её волновала. Останавливали её соображения в основном медицинского и гигиенического характера. Во-первых, как ни крути, Россомаха это дело любил, и партнёрш у него было не меряно; не факт, что все здоровые. Во-вторых, она могла забеременеть: о контрацепции здесь слыхом не слыхали. В обоих случаях она оказывалась перед неприятным фактом отсутствия самых элементарных медицинских услуг. Рожать без врачебной помощи она боялась панически, как-никак, и возраст уже не младенческий, и здоровье не то, что у нынешних, в смысле, здешних, баб. Да, они в поле рожали, но и здоровье у них было лошадиное. Новорожденные с маломальскими проблемами просто помирали, да и с концами; до детородного возраста доживали самые выносливые. Их никто не укладывал в боксы, не проделывал им сложнейшие операции, не подключал к аппаратам искусственного дыхания, и т д., они росли, как придётся. Ну, и вырастали, соответственно, такими, как Россомаха, например – Санька уже в который раз наблюдала его поразительные живучесть и выносливость. Ей такие и не снились. Так что…

Так что она вежливо и деликатно в который раз высвободилась из Россомахиных объятий и отправилась чистить своего коня. Но волнение в организме, уже давно забывшем приятные ощущения, её опечалило. А может, махнуть на всё рукой и положиться на судьбу?.. Санька тяжко вздохнула, эхом Росомахиного вздоха, которого, правда, не слышала, но в котором была твёрдо уверена.

Ночью ей никак не спалось. Снова и снова раздумывала над своими отношениями с Россомахой, и над своим возможным будущем. Нет, она не жалела, что полог мира её вернул, куда надо, и дал возможность переиграть и спасти друзей. Но что её теперь ждёт?.. Год, два, от силы три, и она совершенно утратит товарный вид – в эдаких-то условиях. Даже если она сойдётся с Россомахой, вряд ли она долго его удержит – он моложе, темпераментный, честолюбивый, привлекательный, сексуальный. Даже если она его на себе женит! Всё равно со временем он сбежит. Здоровье её неизбежно пошатнётся, останется она одна… Вот и получается, что жить ей здесь в своё удовольствие от силы лет пять, а то и меньше.

«Если этот артефакт, – размышляла она, ворочаясь и принимая самые немыслимые позы, надеясь отыскать самую уютную, – выполняет самые невероятные желания… Может, он сможет отправить меня домой?.. Только как это устроить? Этот чёртов Диего… Захочет ли он мне помочь?.. А так всё здорово срастается: проклятие будет снято, Россомахе и Харе с Ченом уже ничто не будет угрожать, и можно отбывать восвояси… Вот хорошо бы…»

Нет, это было невозможно! Санька решительно завернулась в меховой плащ и вышла наружу, где дежурил Россомаха: сидя у костра, старательно плёл из тонких кожаных ремешков один. Поднял голову:

– Что стряслось?

– Уснуть не могу. – Она села напротив. – Расскажи мне что-нибудь. Меня твой голос успокаивает.

– Что рассказать?

– Про Запретные земли. Странно, что ты не был там. У меня такое ощущение сложилось, что ты везде побывал.

– Я собирался. – Пожал плечами Россомаха. – Только этой весной. Надо было разузнать кое-что.

– А именно?

– Ты права была, Санька: не может быть, чтобы никто оттуда не вернулся, иначе откуда бы слухам и рассказам взяться? Значит, нужно только отыскать того, кто знает что-то, выслушать и крепко подумать.

– И ты что-то успел узнать?

– Да… – Россомаха подкинул в костёр пару веток. – Кое-что успел. Туда можно пройти, зная Слова, только что это за Слова, я выяснить пока не сумел. А вот Диего, поди, знает. Точно, знает. – Он задумался, глаза подёрнулись мечтательной дымкой. – Думаю…– Сказал какое-то время спустя, – всё у нас получится. Чувство такое. А у тебя?

– Сейчас у меня бессонница, и мне ничего не кажется. – Проворчала Санька. – Давай, рябиновки, что ли, дёрнем?..

Позади и выше них, абсолютно не слышный и не видимый, лежал снежный барс, слишком крупный для диких кошек своего вида; щуря яркие глаза, в которых отражался огонь костра, он время от времени смачно облизывал усы и прислушивался к разговору двоих у костра. Сложно определять настроение кошек по их морде, но у этого кота выражение было явно презрительное.

Диего вернулся утром, с рассветом, бодрый и довольный, заявил, что сыт, и рассказал о странном стойбище выше по реке, над руслом которой они шли весь день.

– Да нет, не выверты. – Возразил на испуганный вопрос Саньки. – Вообще не нечисть, что и странно.

– Почему?

– Там одни женщины. Причём, молодые и красивые.

Хара усмехнулся и хлопнул Росомаху по плечу, но ничего не сказал; тот нахмурился и ответил ему тычком под рёбра, бросив пугливый взгляд на Саньку.

– Наведаемся? – Спросил Диего.

– А это по пути? – Недовольно спросила Санька. Как только Россомаха взялся скрывать от неё свои похождения, в ней, как в истинной женщине, проснулась ревность.

– Точнёхонько по курсу. – Засмеялся Диего, садясь в седло. – Я решил ночью немного разведать путь, покружил по округе. – Даже очень странно.

– Да. – Согласился Россомаха. – Женщины… Молодые и красивые. Если по какой-то причине ушли от своих стойбищ, то должны были глухое место выбрать, вдали от троп. Что, все красивые?

– И ещё какие. – Диего посмотрел с высоты седла на Саньку, подмигнул ей по своей привычке:

– Не то, что ты, козочка моя.

Санька оскорбилась. Она в курсе была, что не Мерлин Монро, но это было уже хамство!

– Какое тебе дело до моей внешности? – Спросила надменно.

– Я тебе нравлюсь; рано или поздно ты меня станешь домогаться, а я хочу сразу всё расставить по местам. – Глаза его откровенно смеялись, когда он нагнулся к ней с седла. – Чтобы ты была благодарна, что такой, как я, польстился на такую, как ты.

Нагнулся он достаточно близко, чтобы получить от Саньки сочную и хлёсткую оплеуху. Остальные, не слышавшие того, что он сказал, встрепенулись, Россомаха рванулся к ним, но Диего, засмеявшись, послал коня вперёд, а Санька, красная от гнева, фыркнула:

– Сама справлюсь! – И бросилась к своему коню.

Все волновались, а Диего наблюдал за ними и усмехался. Они ехали уже около получаса, а никаких примет того, что поблизости есть стойбище, не наблюдалось… Россомаха уже начал проявлять признаки нетерпения, и трижды спросил, туда ли они едут, когда Хара вдруг сказал:

– Он наврал. Посмеялся над нами.

– Правда, что ли? – Опешил Россомаха, и Диего расхохотался:

– Видел бы ты свою морду! Конечно. Сам подумай: что тут делать кучке молодых баб, без мужиков?! Да ещё красивых! – Фыркнул весело. – Для тебя скучковались?!

Россомаха гневно глянул на него, но ничего не сказал и не сделал, как того боялась Санька… У которой отлегло от сердца. Единственная из них, она на шутку Диего не обиделась, и даже нашла, что у него своеобразное чувство юмора. Больно уж ей не хотелось оказаться среди толпы красавиц! Когда опасность миновала, у неё даже настроение поднялось.