И Амрита направила свою длань на рисунок, который уже показывала — маленькая закорючка, похожая на запятую.

— Моя мать не могла быть ведьмой, — ровно проговорила я. — Просто не могла быть. Моя мать — суккуб. Иначе быть просто не может.

— Дело в том, что ты, — Амрита перенаправила руку на меня и, медленно выставив палец вперед, грубо ткнула им меня в лоб, — это она, — палец переместился обратно на рисунок, — и не она одновременно.

— Хочу обратно свою прежнюю жизнь, — застонала я, роняя голову на грудь. — Тогда все было намного проще: убивай людей, получай за это деньги, пей.

— Когда Аэрн принес забранного у ведьмы ребенка во дворец никто не верил в то, что девочка проживет дольше недели, — уже быстрее забубнила Амрита. — Она была слаба, очень слаба. Её дыхание постоянно прерывалось, грудь судорожно вздрагивала, ребенок заходился в тяжелом кашле. Смерть буквально дежурила у её изголовья. Никто из королевских лекарей не мог помочь, все лишь разводили руками, утверждая, что ребенок скорее всего уже родился больным, а переход с кавалькадой из мира людей в мир сидхе окончательно подорвал его и так слабое здоровье. Девочка была уже одной ногой в могиле и это понимали все. Все, кроме…Аэрна. Каким-то образом он успел привязаться к ребенку. Даже поразительно, чем таким могла захватить все его внимание больная человеческая малышка. И все же, он не отходил от неё ни на шаг. А когда лекари, которые не умели лечить человеческих детей, сдались, объявив ребенка неизлечимо больным, наследник трона ночью забрал девочку и ночью принес его в адиттон — священный зал, посвященный Нимфее, где в её честь регулярно проводились церемониалы. Входить в него было запрещено всем, даже членам королевской семьи, под страхом смерти. Но Аэрн не задумываясь нарушил все предписания. Магией выбив двери, он возложил практически бездыханную малышку на алтарь и стал молиться. Он молился долго, несколько закатов и несколько рассветов успел встретить Аэрн стоя на коленях. До тех пор, пока первые лучи вновь восходящего солнца не коснулись головки малышки. Красным золотом заискрились волосы ребенка. Девочка прерывисто, очень тяжело и словно через силу вздохнула, конвульсивно задрожала и…больше не выдохнула. В ярости Аэрн выхватил собственный кинжал из ножен и воткнул его в алтарь, случайно задев тонкую кожу безвольно лежащей детской ручки. Кровь брызнула на белую, отполированную до блеска поверхность и через мгновение цветы, что обвивали алтарь, распустились. Это стало началом.

Амрита умолкла, я подождала несколько минут, рассчитывая на дальнейшее развитие истории, но не дождалась.

— Начало чего? — едва не рявкнула я.

— Всего, — просто ответила Амрита. — Когда малышка в следующий раз открыла глаза, она уже была полностью здоровым ребенком. Вот только от человеческого в ней осталось мало. Её глаза изменились, из светлых они превратились практически в черные, темные, как сама ночь. А кожа, наоборот, стала такой белой и тонкой, что сквозь неё просвечивались вены. За нарушение запрета на вход в адиттон Аэрна заключили под стражу. Одна из негативных сторон бессмертия — наказание может длиться вечно. Его наказание было страшным и длилось практически год. Целый год, будучи закованным в цепи и помещенным в подземную тюрьму, он был обречен испытывать голод, который невозможно было утолить. А через год явилась маленькая рыжая девочка и освободила опального принца. Ухватившись маленькой ладошкой за оковы, она за несколько минут расплавила их, не моргая глядя принцу в глаза. В ту же ночь девочка была объявлена дочерью короля Аэрна и наследницей престола. Прежний король, отец Аэрна, был убит собственным сыном на дуэли.

— Король умер, да здравствует король, — продекламировала я.

— Аэрн очень любил свою дочь и пусть она ему была не родная, но он был привязан к ней сильнее, чем к сыну, родившемуся через восемь лет после описываемых событий. Все знали, включая Альмода, который хоть и был также объявлен наследником престола, но вынужден был считаться с неродной сестрой, что вздумай король сложить полномочия, трон достанется дочери ведьмы. Кстати, о самой ис-рейне было запрещено так говорить — как о не родной, приемной дочери. И хотя сидхе знали её истинное происхождение, все до самого последнего рыночного торговца были обязаны относиться к ней как к высокородной сидхе королевских кровей, будущей королеве. Поначалу, никто не понимал, почему так произошло. Допустим, король полюбил малышку, как собственное дитя, но объявлять пришлого человеческого ребенка ис-рейной и вверять трон, а вместе с ним и судьбу страны — это было уже слишком. Но никто не возмущался, потому что главы Домов поддержали решение короля. И лишь, когда девочке исполнилось девятнадцать, и она выступила в качестве хозяйки первого Зимнего бала, была раскрыта правда. На рассвете, когда кровь ребенка пролилась на алтарь, вокруг него распустились не просто цветы. Это были тот самый Благоприятный Цветок с Небес, который согласно преданию способен цвести лишь в присутствии Первой из сидхе. И Аэрн понял, что это знак. Цветы…цветы указали на ребенка, как на будущее всех сидхе. Именно по этой причине Аэрн не позволил казнить ребенка и согласился на бессрочную пытку, хотя ему давали выбор — или он убьет ребенка собственным мечом или отправится в темницу, но кто-то должен был понести наказание за вход в священную обитель Богини. Уже после освобождения Аэрна стало известно, что на дарах Богини, тех самых, что она дала перед уходом, появилось имя принцессы. Это могло значить только одно.

— Боюсь услышать, что именно, — яростно почесала я затылок.

— Судьба рыжеволосой малышки — собрать все пять даров и воззвать к той, что ушла.

— И все? — удивилась я, нервно дернувшись. — Так просто? Просто позвать? Как Деда Мороза?

— Я тебя опять не понимаю, — процедила сквозь зубы Амрита, закатывая глаза.

— Я сама себя не всегда понимаю, — растерянно подергала я себя за растрепавшиеся волосы.

— От самой принцессы правду не скрывали, — подавленно заметила Амрита. — Она с самого детства знала, что её долг — послужить на благо обоих королевств. Почему обоих? Когда королева Неблагого двора узнала о том, что девочка воскресла на алтаре Богини в окружении распускающихся белых цветков со стеблями, тоньше человеческого волоса, она тоже обо всем догадалась. Но лишь после Зимнего Бала Аэрн позволил объявить девочку принцессой Неблагого двора. Он не хотел, чтобы возложенные на ис-рейну надежды стали давить на неё еще сильнее. Трудно расти в условиях идеологии самопожертвования, зная, что должен отдать жизнь ради других и при этом понимая, что это не твое решение. Тебе просто не оставили выбора.

— Самопожертвования? — вздрогнула я всем телом, как хлыстом стеганули.

— За все надо платить, — расправила плечи Амрита.

— Только не говори мне, что и здесь необходимы человеческие жертвы, — едва не заорала я.

— Нет, не человеческие, — сухо отрезала белосоволосая. — Принцесса перестала быть человеком, как только жизнь вернулась в её испустившее дух тельце. Богиня наградила её силой. Силой великой и одновременно страшной. Силу, с которой дочери ведьмы не под силу было справиться в одиночку.

Девушка взмахнула рукой и словно повинуясь этому движению громко зашипев вспыхнул ярке огонь. Крупные языки пламени устремлялись вверх, в темноту, но их мощи не хватало, чтобы полностью осветить то, что она скрывала.

— Но зачем? — пораженно прошептала я.

— Боги мало, чем отличаются от своих созданий. И они тоже ошибаются, — губы девушки горько изогнулись в некоем подобии насмешливой улыбки. — Они влюбляются, разочаровываются, страдают, гневаются, отрицают и принимают.

— Она влюбилась? — мой рот в изумлении распахнулся.

— Она любила, — мягко поправила меня Амрита, усмехнувшись самой себе. — Она любила, любила того, кто был её полной противоположностью. Всемогущего мутанта, сочетание несочетаемого. Соединение того, что никогда не должно было объединиться в одном существе. То, что никогда не должно было появиться на свет. И все же, когда они встретились, она не могла оторвать от него глаз, а когда они расстались, она не могла перестать думать о нем.