— Ты чертовски плохо выглядишь, — мрачно заметила я, глядя на то, как другу становится все хуже и хуже прямо у меня на глазах.

— Ты тоже не потянешь на обложку журнала, — ухмыльнулся он уголками губ, а после смерил меня суровым взглядом. — Мне очень трудно удерживаться внутри твоей головы. Те, кто приглядывает за тобой уже заметили, что что-то не так.

— И приступили к спасательной операции, — догадалась я. — Так вот, почему у меня как будто внутренности вибрируют.

— Фима, — рыкнул Сашка и его очертания задрожали в такт моей внутренней дрожи. — Очень важно, чтобы ты запомнила все, что я тебе сейчас сказал.

— Почему? — безразлично качнула я головой.

— Потому что от этого зависит твоя жизнь! — проорал друг и вцепился в подлокотники кресла. — Этикет для сидхе очень важен, и ошибка может стоить слишком дорого.

— Мне что, отрубят голову, если я не той вилкой тарталетку расковыряю? — хмыкнула я, а внутреннее давление, тем временем, нарастало.

— Нет, вызовут на дуэль, которую ты, вероятнее всего, не переживешь! — вновь начал орать на меня друг, чья лицо в этот момент выражало крайнюю степень напряжения. Он был похож на тяжелоатлета, пытающегося установить рекорд в поднятии штанги. — Они боги, детка, а ты всего лишь полукровка, которая всю сознательную жизнь игнорирует собственные способности!

И повисла звенящая тишина, позволившая расслышать нарастающий где-то вдалеке гул. Посмотрев в сторону моря, я увидела огромную волну, стремительно приближающуюся к берегу.

— У нас мало времени, — проследив за моим взглядом, заявил Сашка. — Сейчас мне придется покинуть тебя, но помни — я рядом.

— Да, — грустно улыбнулась я другу, в то время, как огромная, высотой с девятиэтажку, волна была уже в нескольких метрах от нас. — Но некоторое время тебе придется побыть рядом где-то в другом месте.

— Я вернусь, — попытался он меня приободрить. — Постарайся не сдохнуть до тех пор.

— Приложу все усилия, — фальшиво рассмеялась я.

А в следующую секунду на нас обрушилось цунами.

2.

Приходила в себя я медленно и мучительно. То есть, сознание моё очнулось и даже начало потихоньку соображать, но вот тело было как будто бы чужое и совершенно не желало слушаться. Руки и ноги онемели, шея одеревенела, в боку что-то кололо, а поясница ныла так, как если бы мне задвинули железным ботинком по почкам. С трудом и с третьего раза я смогла сесть, а вот на то, чтобы открыть глаза времени ушло больше. Наконец, сквозь белую пелену тумана и моих собственных слез я увидела…фею.

Нет, правда, настоящую такую фею, с прозрачными крылышками, длинными золотистыми волосами и белой кожей, облаченную в сверкающему платье, которое прикрывало все, что надо, но не скрывало длинных изящных ножек, болтающих в воздухе.

— Твою ж мать, — хрипло выдохнула я, глядя на зависшее в воздухе прямо напротив моего лица волшебное существо. Размером оно было чуть меньше кошки и смотрело на меня внимательным изучающим взглядом, одновременно быстро-быстро порхая крыльями, производящими тихое шуршание и легкий стрекот. И вот если бы не он, я бы точно решила, что мой мозг выполз через ухо и ушел по своим делам. А так, реальность происходящего была примерно пятьдесят на пятьдесят.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила фея, склоняя кукольную головку к игриво выглядывающему из-под коротких рукавов платья плечику. Голос её был тонким и высоким, а в отголоске его слышался перезвон хрустальных колокольчиков.

— Как после долговременного запоя, — сообщила я и мой хриплый голос по сравнению с её звучал…ну, примерно, как бензопила в сравнении со скрипкой Страдивари. — И лучше бы это действительно был запой.

Закашлявшись, я еще раз потерла глаза и осмотрелась.

Помещение, в котором я находилась напоминало что-то среднее между хозяйскими покоями в средневековом замке и домиком куклы. Сочетание немного жуткое и откровенно странное. А еще здесь, кажется, собрали все существующие во вселенной оттенки розового.

По стенам были развешаны тяжелые бархатные полотна лилового цвета, драпируя собой грубую каменную кладку. Два узких и высоких арочных окна прикрывали шелковые гардины цвета фуксии. Пол, выполненный из того же материала, что и стены, укрывал мягкий и очень пушистый на вид ковер лососевого оттенка. По куполообразному потолку плелись какие-то цветы, словно растущие из каменных стен и отдаленно напоминающие розы. А в центре всего этого великолепия высилась огромная кровать, своими размерами напоминающая авианосец, с балдахином из прозрачной и тонкой, тоньше вуали, ткани светло-малинового оттенка. Каркас кровати являл собой бесполезное использование настоящего дуба. И, судя витающему вокруг меня запаху, создан был этот шедевр столярного искусства совсем недавно. Пахло дубом и…еще чем-то хвойным, томительно знакомым.

— Что такое запой? — звонко поинтересовалась фея, вновь привлекая к себе моё внимание.

Переведя взгляд на порхающее у меня перед носом подобие крупной бабочки, я мысленно подивилась её красоте. Лицо феи было не просто прекрасным, оно практически не поддавалось описанию. Наверное, даже самый талантливый человеческий художник не смог бы передать всю красоту её облика. И вместе с этой мыслью пришло осознание, что я на фоне этой крылатой я выгляжу особенно убого. Странная мысль, необычная такая. Прежде, я никогда не задумывалась о собственной внешности. Я всегда жила с осознанием того, что привлекательна сама по себе, по своей природе, и это было также естественно, как и дышать. Понимание того, что я проигрываю этой дамочке в юбочке по всем фронтам как-то странно… задевало.

Тряхнув головой, я отогнала странно-назойливые мысли о внешности и попыталась встать. Но тут же с вскриком повалилась обратно, потому что обе мои ноги пронзило острой болью, как если бы я наступила на раскаленные штыри, которые проткнули мое тело едва ли не насквозь. Пару лет назад я сломала ногу, которая зажила за два дня исключительно благодаря настойкам Дарины и моей повышенной регенерации. Но чтобы добраться до ведьмы со сломанной ногой, мне пришлось постараться, а именно преодолеть пешим ходом несколько километров по плохо проходимым лесным тропам. И вот когда я тогда становилась на поврежденную конечность ощущения были примерно такими же, как сейчас — словно после продолжительного забега по противотанковым «ежам».

Несколько минут я стонала в подушку, упав на постель навзничь, а между стонами громко матерясь. Лицо обдавало ветерком, несущим в себе легкие цветочные нотки, а это означало, что фея порхала где-то поблизости у моей головы. Что она хотела сделать, помочь или добить, так и осталось загадкой. Потому что где-то на моменте, когда я перешла с короткой и лаконичной ненормативной лексики на более забористые и изощренные ругательства, поминая чужих родственников, громко грохнула дверь.

Как я успела заметить несколькими минутами ранее, двери тут были, как и полагалось замку — высокими, выструганными из цельного дерева, оббитые крупными железными наличниками и имеющие совершенно неприступный вид. По идее, такие даже тарану не по зубам, а глядишь ты, нашелся кто-то, кто смог их распахнуть с такой силой, что задрожал пол, а вместе с ним — и мы с кроватью и балдахином.

С трудом отодрав голову от подушки, я приоткрыла глаза, чтобы пронаблюдать за гордым шествием в мою сторону уже знакомого бородатого блондина. И если в первый раз он показался мне невыносимо притягательным, то теперь очарования как не бывало. Я смотрела на его облаченную во всё черное фигуру, двигающуюся одновременно с силой и грациозностью, и не могла понять, почему при первой встрече меня так от него проняло? Скандинавского типа мужик, да, красивый, но не настолько, чтобы у меня, повидавшего много всякого суккуба, мозг замкнуло. Что-то здесь не так.

— Тебе стало лучше, — он не спрашивал, утверждал. Глубоким низким голосом с едва заметными вибрирующими нотками.

— Я бы не была в этом так уверена, — проворчала я, пытаясь занять более подходящую для беседы позу. Потому что валяться беззащитным клубочком перед мало знакомым типом, который меня похитил, а потом еще и усыпил, не хотелось. То ли гордость не позволяла, то ли чувство природного самосохранения.