— Я же вам говорил, я не для себя старался. Зачем мне столько? Я и ем-то меньше мыши. Спросите кого угодно.

Мне незачем было кого-то спрашивать. Как и Лонни Гилберт, Сэнди получал свои калории почти исключительно в виде продукции винокуренных заводов.

— Так для кого же предназначались консервы?

— Для Герцога, Сесила. Я только что от него. Он сказал, что голоден.

Вернее, не так. Сказал, будто ему придется голодать, потому что вы на трое суток посадили его на чай и сухари.

Я вспомнил свой разговор с Герцогом. Пригрозил посадить его на диету я лишь затем, чтобы вытянуть из него нужные сведения, но забыл сказать, что поститься ему не обязательно. Выходит, Сэнди не лгал.

— Герцог просил вас принести ему снеди?

— Да нет же. Хотел сюрприз ему приготовить. Хотел увидеть его физиономию, когда жратву ему притащу.

Ничего не поделаешь. Вполне возможно, Сэнди говорил правду. Но не исключено, что история эта послужила ему как прикрытие для иной, гораздо более зловещей роли.

— Ступайте к своему Герцогу и скажите, что с завтрака диета отменяется.

— Хотите сказать, что я могу идти?

— Если мистер Хэггерти не предъявит вам иск.

— Буду я пачкаться, — произнес кок, схватив Сэнди за шею так, что тот запищал от боли. — Если хоть раз появишься у камбуза, я тебе шею сверну к чертовой бабушке. -Хэггерти подтащил Сэнди к двери и вышвырнул вон.

— Дешево отделался, я считаю, — произнес кок, возвращаясь.

— Он не стоит того, чтобы из-за него так расстраиваться, мистер Хэггерти. Возможно, старикашка не лжет, хотя это и не оправдание для воровства. Скажите, Моксен и Скотт сегодня ели после того, как поужинали пассажиры?

— Они каждый вечер ужинали на камбузе. Обычно буфетчики едят прежде, чем обслужить клиентов. Наши стюарды поступали наоборот.

После того как Сэнди ушел, я заметил, как озабочен Хэггерти. Смерть обоих стюардов, похоже, потрясла его. Этим-то и объяснялся тот гнев, с каким он обрушился на злополучного грабителя.

— Мне кажется, я установил источник отравления. Полагаю, что хрен инфицирован очень неприятным микроорганизмом под названием Aconitum napellus, который чаще всего обнаруживают в садовой почве. — Сам я о подобном виде инфекции никогда не слышал, однако такое объяснение звучало вполне убедительно. — Вас никто ни в чем не упрекнет. Факт инфицирования невозможно установить ни до, ни во время, ни после приготовления блюда. Были ли сегодня вечером остатки от ужина?

— Немного. Я приготовил кастрюлю для Моксена и Скотта, а остальное убрал.

— Убрали?

— Чтобы выбросить за борт. Остатков было мало.

— Итак, они за бортом? — Еще одна возможность упущена.

— В такой-то темноте выбрасывать? Объедки запаиваются в полиэтилено-вые мешки, потом мешки прокаливаются. А утром я их выбрасываю.

— Хотите сказать, объедки еще здесь? — спросил я, обрадовавшись, что ниточка не оборвана.

— Конечно. — Хэггерти кивнул в сторону квадратного пластмассового ведра, прикрепленного к переборке. — Вот они.

Подойдя к ведру, я поднял крышку. Хэггерти спросил:

— Собираетесь взять на анализ?

— Собирался. — Я опустил крышку. — Но теперь это невозможно. Ведро пусто.

— Пусто? Кто же это стал выбрасывать объедки в такую погоду? — с недоверием в голосе отозвался кок и зачем-то заглянул в ведро. — Странная история, черт побери. Нарушение инструкции.

— Может, ваш помощник...

— Чарли? Этот лентяй? Он не таковский. К тому же он сегодня не дежурил.

— Хэггерти поскреб седую щетину на голове. — Бог знает, зачем они это сделали, но, должно быть, выбросил мешок Моксен или Скотт.

— Да, — отозвался я. — Должно быть.

Я так устал, что ни о чем другом, кроме того, как добраться до своей каюты и упасть на койку, не думал. Устал настолько, что, лишь придя к себе и увидев койку, вспомнил, что все мои одеяла у Смита и боцмана. Случайно бросил взгляд на столик, на котором оставил справочники по токсикологии, и усталость мою как рукой сняло. «Медицинская юриспруденция», из которой я почерпнул сведения об аконитине, очевидно съехав во время качки, лежала у дальней подставки. Шелковая ниточка, подклеенная к обрезу книги, была вынута — событие само по себе ничем не примечательное, если бы не одно обстоятельство. Я точно помнил: страницу, которую я читал, я отметил закладкой.

Любопытно, кому же стало известно, что я изучал статью об аконитине?

Оставаться в своей каюте на ночь одному мне вдруг расхотелось.

Эксцентричный миллионер, переоборудовавший «Морнинг роуз», терпеть не мог запоров на дверях жилых помещений. Возможно, то было своего рода фобией, а может быть, он полагал (кстати, небезосновательно), что многие часто погибают из-за того, что им не удается выбраться из закрытой на замок каюты.

Как бы там ни было, запереться изнутри невозможно, на двери не имелось даже щеколды.

И я решил отправиться в кают-компанию, вспомнив, что там в углу стоит очень уютная кушетка. На ней можно устроиться на ночь и, главное, защититься от нападения со спины. В ящиках под кушеткой хранилась целая кипа мохнатых пледов — наследство от прежнего владельца, как и двери без замков. Но самое замечательное: помещение ярко освещено, сюда будут приходить люди даже в столь поздний час, тут уж вас никто врасплох не застанет. Правда, это не помешало бы выстрелить в меня через широкое окно кают-компании. Утешением, хотя и слабым, был тот факт, что злоумышленник или злоумышленники до сих пор не прибегали к актам явного насилия; правда, гарантии в том, что они не станут действовать напропалую, никто не мог дать.

И тут я вспомнил, что пленарная сессия правления кинокомпании «Олимпиус продакшнз» должна состояться в кают-компании. Когда же она началась? Минут двадцать назад, не больше. Еще столько же, и помещение освободится. Не то чтобы я сомневался в ком-то из четырех членов правления. Просто они могли бы удивиться тому, что я, имея комфортабельную каюту, решил обосноваться на ночь в кают-компании.

Отчасти из соображений долга, отчасти для того, чтобы убить время, я решил навестить Герцога, успокоить его относительно диеты и выяснить, правду ли говорил Сэнди. Дверь в его каюту была третья слева. Вторая справа была открыта настежь. Каюта принадлежала Мэри Стюарт. Она сидела на стуле между столом и койкой, широко открыв глаза и уперев локти в колени.

— Что же это такое? — спросил я. — Всенощное бдение?

— Спать не хочется.

— И дверь настежь. Кто-нибудь должен прийти?

— Надеюсь, что нет. Дверь невозможно закрыть.

— Да, двери здесь не запираются.

— Раньше это не имело значения. Теперь имеет.

— Уж не думаете ли вы, что кто-то проникнет в каюту и прикончит вас во сне? — произнес я таким тоном, словно исключал подобную возможность.

— Не знаю, что и подумать. Но со мной все в порядке.

— Все еще трусите? — покачал я головой. — Как не стыдно! А вот ваша тезка, маленькая Мэри, не боится спать одна.

— Она и не спит одна.

— Неужели? Ах да, я забыл, в какое время мы живем.

— Она с Алленом. В салоне.

— Вот оно что! Почему бы вам не пойти к ним? Если вы ищете безопасности, то безопасно там, где больше народу.

— Не хочу... как это называется... быть третьим лишним.

— Что за чушь! — воскликнул я и пошагал к каюте Герцога.

На щеках его играл румянец, правда чуть заметный, но дело, похоже, шло на поправку. Я спросил, как он сейчас себя чувствует.

— Отвратительно, — отозвался Герцог, потирая желудок.

— Все еще болит?

— Голодный спазм, — ответил он.

— Ночью ничего не ешьте, а завтра — что угодно. Чай и сухари отменяются. Кстати, напрасно вы послали Сэнди грабить кладовку. Хэггерти поймал его на месте преступления.

— Сэнди? В кладовку? — искренне удивился Герцог. — Никуда я его не посылал.

— Но ведь он сказал, что идет на камбуз?

— Ни словом насчет камбуза не обмолвился. Послушайте, док, не надо валить на меня...