– Вы сказали «поздний завтрак». Из чего вы сделали такой вывод? ― я пометила себе кое-что.
– Я взглянула на часы, они как раз располагались напротив двери в столовую. Было начало одиннадцатого, а в окна светило солнце, и я сделала вывод, что сейчас утро, ― пояснила Александра.
– Хорошо. Вы упомянули о двух леди, которые также находились в той комнате.
– Да, они поздоровались со мной, извинились за то, что не могут составить мне компанию, так как опаздывают на розовый фестиваль, и ушли. А я осталась одна, позавтракала и вышла на улицу. Больше никто в доме мне не встретился. С наружной стороны двери была табличка «Пансион миссис Лофман. Блумсберри. Лондон».
Она опять посмотрела на меня, ожидая реакции, но я сидела, спокойная, как Будда, и записывала себе в блокнот: «Постоянно теребит бумажку. Ложь или нервы? Лицо покрывается румянцем – волнение!»
– Прошу вас, продолжайте, – сказала я и внимательно посмотрела на нее ― если она все придумывает, то сейчас себя выдаст: может быть, поднесет руку к шее или ко рту, как большинство лгунов. Но Александра только быстро моргнула, ее руки остались недвижимы.
– Я была в Лондоне! Меня это невероятно изумило. Почему мне снится Лондон? Если бы Москва или Петербург, я бы поняла, потому что я русская эмигрантка, как вы догадались. Но Лондон? Я там никогда не была, и честно говоря, особенно и не знаю про него ничего. Но то, что я увидела, меня потрясло. Все как наяву, Лондон обрушился на меня своей мощью.
Он гудел и шумел, как огромный улей. Вокруг сновали автомобили и пыхтели красные даблдейкеры, то и дело раздавались возгласы: «Поберегись!» – это громогласные велосипедисты напоминали о себе. Я чувствовала нежный аромат роз, доносящийся из парка через дорогу. Он смешивался с запахом утренней выпечки, корицы и прозрачным, звенящим воздухом.
В небольшую полоску чистого неба пыталось поместиться солнце. Иногда ему удавалось дотронуться лучами до серого камня, в который была затянута улица. Дома от этого сразу подтягивались и становились похожими на бравых офицеров, подмигивающих прохожим яркими дверьми. И даже строгие квадратные окна немного смягчались под утренним солнцем и поблескивали натертыми до идеальной чистоты стеклами.
– Вы помните, что делали там?
– Для начала я отправилась в небольшой парк, точнее скверик, который находился недалеко от пансиона. А дальше весь день бродила по городу, разглядывая витрины магазинов, даже зашла в библиотеку ― почитала немного.
– Это чудесно, ― произнесла я, ― насладились прогулкой по мировой столице. А чувство голода вы в этот день испытали?
– Определенно. На мое счастье, я нашла в карманах платья, которое нацепила утром, несколько монет и потратила их на обед и ужин. ― Она помолчала немного, а потом тихо сказала: ― Это плохо, конечно, что я потратила чужие деньги, ― Александра явно чувствовала неловкость. – Но тогда мне казалось, что это сон.
– Сейчас вы уже так не думаете? – спросила я.
– Сейчас я ни в чем не уверена. Но, если позволите, я продолжу.
Я утвердительно кивнула. Прелюбопытнейший случай. Не хотелось делать предварительных выводов, однако ее рассказ меня крайне заинтересовал. Многое нужно было проверить.
– Так вот, я вернулась в тот пансион уже за полночь. В доме все спали, и дверь была заперта. Тогда я сделала странную вещь – подняла камень в кадке с небольшим деревцем и увидела ключ, которым и открыла дверь. Мне откуда-то было известно, что ключ должен быть там. Я очень устала за день и хотела поскорее лечь в кровать, тем более что у меня снова начался приступ мигрени. Поэтому я отправилась прямиком в свою комнату и, быстро раздевшись, сразу же заснула.
– Что же дальше? ― Мне было искренне любопытно.
– А дальше я проснулась у себя дома и подумала о том, какой же это был странный и долгий сон. Однако, взяв в руки утреннюю газету, я увидела, что число было другое.
– Число другое? – переспросила я.
– То есть дата другая. Я заснула шестого июня, а проснулась восьмого.
– А куда делось седьмое июня? – не поняла я.
– В том-то и дело, что я его проспала… кажется. ― Она сделала глоток воды, ее пальцы дрожали.
– Возможно, ― произнесла я задумчиво, ― все возможно. Это все, что вы хотели рассказать?
Она отрицательно покачала головой:
– Нет, не все. Спустя пару недель ситуация практически повторилась. Я была дома и уже готовилась ко сну, как опять почувствовала боль в висках, снова навалилась эта усталость, хотя еще десять минут назад ее не было. Я легла и через мгновение заснула.
– Где вы проснулись утром? – спросила я, набрасывая себе план вопросов.
– Опять там же.
Я вскинула на нее глаза:
– В Лондоне?
– Да. И в этот раз я пробыла там два дня. Не буду подробно останавливаться на утреннем туалете, лишь скажу, что снова воспользовалась одеждой из шкафа. Уже будучи опытной, я проверила карманы – они были пусты, тогда пришлось поискать в ящичках туалетного столика, там оказалось несколько фунтов. Я могла позволить себе весьма роскошно провести время, ― уныло сказала Александра. ― Знаете, меня охватило такое чувство одиночества при виде этой лондонской комнаты и страх, даже ужас, от того, что сон повторяется. Мне не хотелось подниматься, хотелось спрятаться под одеялом в надежде, что все вот-вот закончится. Но ничего не происходило. Я спустилась в столовую, где снова не успела к общему завтраку. На отдельном столе располагались еще теплый чайник, несколько булочек, сливочное масло и джем. Я неловко махнула рукой, и чашка полетела на пол, я наклонилась, чтобы поднять ее, как вдруг увидела… Как бы это объяснить, ― она и сейчас взмахнула рукой, чтобы окрасить свой рассказ, ― увидела себя со стороны… нет, не так. Почувствовала, что я уже видела подобное… падающую чашку в этой комнате и свою руку, которая поднимает ее, словно дежавю, понимаете?
– Да, ― медленно сказала я, ― вам во сне показалось, что вы были в той комнате раньше.
– Не просто была, ― Александра говорила сбивчиво и быстро, ― я уже роняла чашку на тот зеленый ковер. Но когда это было, я не знаю. ― Ее лоб прорезали несколько морщинок. ― А потом я опять бродила по улицам. И знаете, ведь ни разу не заблудилась. Я не спрашивала дорогу у прохожих, не пользовалась картой, но каждый раз знала, куда нужно свернуть на перекрестке. Просто удивительно.
– Удивительно, ― согласилась я с ней. – Случилось ли во второе ваше пребывание в Лондоне что-то отличное от первого?
– Да. Я бродила по улочкам Сохо и увидела галерею. В этом районе Лондона их много. Но здесь меня привлекли витрины: на одной из них были выставлены репродукции картин Милле, Россетти и Ханта, а на другой работы неизвестного мне современного художника Джефа Горинга. Вы знаете, мне очень нравятся прерафаэлиты. Я не особенно разбираюсь в искусстве, но картины этого братства и их последователей меня завораживают. – Она посмотрела на меня прозрачными сине-зелеными глазами, и меня осенило. Я поняла, кого она мне напоминает, и неприятное чувство, когда видишь знакомое лицо и не можешь вспомнить, откуда оно так знакомо, исчезло. Я видела ее в картинах прерафаэлитов. Конечно! Пожалуй, «Леди из Шалот» Джона Уильяма Уотерхауса подходит больше всего. Такая же печальная, как и волшебница Шалот, которая плывет к своему любимому Ланселоту, зная, что умирает. Я не интересовалась картинами, но про прерафаэлитов слышала, потому что в нашем университете был один англичанин, превосходный физиогномист, профессор Фицпатрик. Он любил читать лекции, используя картины в качестве примеров. А как известно, англичане признают только английскую живопись, вот и он частенько обращался к репродукциям художников, входящих в братство прерафаэлитов. ― Я вошла в галерею, ― продолжала девушка, ― она была современной – со светлыми большими залами и высокими потолками. На стенах висели работы Джефа Горинга. Я прошлась по залу и осмотрелась – в основном пейзажи, но было и несколько портретов. Современная школа, не особенно в моем вкусе, но было довольно интересно. Захотелось остановиться у одной картины. На ней бушевало темное море, яростно разбивая волны о скалы. И только несколько желтоглазых чаек летали в небе, не боясь гнева стихии. Вдруг за моей спиной раздался голос:
