Когда она уже перестанет быть такой упрямой. Я шучу? Устраиваю фарс?

Она что, реально думает, что я вот так ее отпущу?

«Малышка должна поесть». «Если откроешь рот, она останется голодной назло тебе».

Несмотря на все увещевания, мой гнев набирает обороты. Малышка еще не понимает, что никуда ей от меня не деться. Так, мне сейчас нужно выиграть время. Уверен, генерал не подведет и документы будут здесь в ближайшие часы, а до этого нужно Киру отвлечь. А там она все подпишет, и мы выйдем из этого дома уже женатой парой.

Она сказала убраться? А чем черт не шутит.

— Хорошо, я все уберу, если ты будешь паинькой, посидишь спокойно в кресле и попьешь чайку, хорошо? — предлагаю я сразу после завтрака, чтобы она не успела опомниться и передумать. — Я тебе заварю.

— Хорошо, соглашается Кира, и я отношу ее в гостиную, сажаю на диван и приношу чай туда же.

— Если что, сможешь вытянуть ноги, — объясняю ей свой выбор, хотя она и не возмущается.

— Так, ты говори что куда, а я буду выполнять, — предлагаю я. — Что мне делать?

— Нужно снять белье с кровати, — говорит Кира, отпивая из чашки и прикрывая от наслаждения глаза. — А ты, оказывается, умеешь заваривать чай.

— Сколько удивления! — возмущаюсь я. — Немножечко уважения, я не только это умею. Что делать с бельем? В шкаф?

— Нет, конечно, его нужно постирать, — заявляет Малышка, — оно же грязное, — качает она головой. — Давай я, — вскакивает в мгновение ока с дивана.

— Сидеть, — требую я, указывая на нее пальцем. — Мы же договорились.

— Хорошо, — соглашается Кира, садясь обратно.

— Это я потом… — кидаю грязное белье на пол. — А сейчас?

Я знаю, что должен сделать, но для того, чтобы выиграть немного времени, спрашиваю и переспрашиваю каждый свой следующий шаг.

В голову приходит мысль, что от этой игры может быть и другой плюс.

— Нужно отнести кровать наверх, — говорит Кира, ерзая на диване, будто не находя себе места. — Игорь поставил её здесь ради меня.

— Хорошо, — киваю я, прежде чем поднять кровать.

— Что ты делаешь? — возмущается Кира.

— Ты же сказала отнести это в спальню, — делаю недоуменное лицо.

— Для этого нужно же сначала матрас убрать, разобрать кровать и наверху её собрать обратно, и только потом уже отнести матрас и заправить его свежим постельным бельем, — тараторит Кира. — Так же можно и спину подорвать, совсем глупый, что ли?

Прикусываю щеку изнутри, чтобы не улыбнуться. У моей Малышки доброе сердце.

Да мне вообще не внапряг отнести все наверх одним заходом, но раз она сама предлагает мне способ тянуть время, то кто я такой, чтобы отказываться.

— Ты за меня переживаешь? — играю бровями, делая шаг к ней.

— Совсем, что ли? Вот еще, — закатывает Кира глаза. — Я за собственность Игоря переживаю. Уронишь еще, — вещает эта невозможная, попивая свой чаек.

— Жестокая женщина, разбила мне сердце, и хоть бы хны, — бормочу я так, чтобы она все прекрасно слышала.

— Оно слишком глубоко, отсель не видать, не то что достать, — парирует Малышка, вроде бы не обращая на меня внимания. Но жилка на ее шейке уже сообщила мне своим трепетом, что мои слова достигли цели.

«Какая же ты еще маленькая и наивненькая».

Несмотря на предательство и боль, что ей причинили, моя Малышка сохранила в себе возможность верить людям и любить.

Когда-то давно в одной книжке, названия которой я не запомнил, я прочитал одну теорию. Мол, если человек однажды полюбил, то его сердце навсегда запомнит, каково это. И в будущем оно сможет быстрее и легче поддаться этому чувству снова, чем то, которое никогда не знало любви.

От этих мыслей портится настроение. Получается, Кира действительно любила Новикова? Нет. Бред. Она только моя и только меня любит.

А любит ли?

Разве она хоть раз призналась мне в своих чувствах? Только и твердит, что мы не подходим друг другу и что она хочет уйти.

Мне кажется, что в моем мире отключили свет — вот как я себя чувствую.

Оглядываюсь на Малышку, которая даже не подозревает о моих мучениях.

Любит ли она меня?

Кира

Господи!

Сава, он сделал это! Обвинил меня на глазах у деда, и не только его, в том, что я его использовала.

Да как он мог!

И тут же сшибает чувство вины. Возможно, где-то в глубине души я могла бы сказать, что в чем-то он все-таки прав. Если бы Сава сказал мои же слова мне, решил бы отобрать у меня ребенка, я бы очень разозлилась. Но — это пресловутое «но» — быть с ним, зная, что все это только ради ребенка, я не смогу.

Да, он клялся мне в любви. Господи, как же хочется поверить в его слова, надеть снова свои розовые очечки и жить, ничего не замечая. Только вот они давно сломались и носить их я больше не хочу. Так слишком больно.

А значит, разум правит балом.

Целых два часа он мотал мне нервы, следуя моим наставлениям и делая все не так.

— Ты что, издеваешься? — спросила я, когда он таки уронил кровать и ее пришлось разбирать. Как я и говорила изначально. — Я же предупреждала.

— Жестокая Малышка, — бубнит он обиженно себе под нос. — Нет бы меня пожалеть, а она о кровати переживает. Даже не спросила, ушиб я себе что-нибудь или нет?

Знаю, что он делает это специально, знаю, что пытается мной манипулировать, но — Господи, помоги! — не могу не вестись на его тон. Это глупое сердце в моей груди начинает биться как сумасшедшее, когда он говорит так, будто его любовь — это правда, и замирает каждый раз, когда он смотрит на меня.

— Ты не ушибся? — спрашиваю я как можно более нейтральным голосом.

— Я рад, что ты спросила, — его улыбка, и я снова замираю, как кролик перед удавом. Глупая дура, да приди ты в себя! — Я рад, что я тебе небезразличен.

«Да ты просто заставил меня об этом спросить!»

— Зачем все это, Сава? — не могу выдержать я груза собственных сомнений.

Сава смотрит на меня недоуменным взглядом. Отвожу глаза. Не могу на него смотреть, глупая радость от того, что он рядом, мешает думать.

— Скажи мне, зачем ты это делаешь? Я просто тебя не понимаю.

— Ты просто меня не слышишь, — качает Сава головой.

— Мы можем хоть раз сказать друг другу правду? — прошу я. — У нас будет ребенок, и растить его во лжи — это нечестно по отношению к нему.

— Так все-таки у «нас» будет ребенок? — Сава садится напротив и, облокотившись на собственные колени, наклоняется ближе ко мне, тем самым лишая меня покоя. — Хочешь честности? Хорошо. Давай. Скажи мне, если ты поступишь, как хотела, и я позволю тебе забрать нашего ребенка, что ты ему или ей расскажешь обо мне?

— Ну конечно правду, — отвечаю я не задумываясь.

— Какую правду, Кир? — мое имя режет слух в его устах. — Какова она, твоя правда?

— Это-то я и хочу выяснить, — возмущаюсь я его напору. — Что между нами было?

— Ответь на собственный вопрос! — требует Сава, сверля меня взглядом. — Кира, что между нами, по-твоему, было? Кто я для тебя?

— Это нечестно, — слезы подступили к глазам, и ком собрался в горле. — Ты припираешь меня к стенке.

— Нечестно? — переспрашивает Сава. Его ладони сжимаются в кулаки. — Я говорил тебе не раз, что ты для меня значишь. Твержу это, как полный идиот, но ты ни разу не ответила мне. Знаешь, теперь я хочу, чтобы ты ответила на собственный вопрос, и ты не можешь, почему? Нечестно?!

— Ты говорил все это только потому, что я беременна, — уже кричу я. Меня всю трясет. Будто я сейчас стою на краю обрыва и вот-вот упаду. — Из-за того, что ты просто ответственный человек.

— Это плохо? С каких пор то, что человек берет ответственность и отвечает за свои действия, это плохо? Если ты забыла, то я напомню, — от ярости в его голосе я непроизвольно сжимаюсь. — Это я, блять, тебя соблазнял! Это я, мать его, тебя трахал без резинки! И да, это я в тебя кончал! Представь себе, я знал, что от этого бывают дети. Приходило ли в твою такую умную и в то же время такую глупую голову, что я и до тебя, знаешь ли, трахался, и ни разу, Кира, ни разу я не забыл натянуть резинку. Она всегда со мной, и даже сейчас, — от его слов удивленно вскидываю голову и встречаюсь с его потемневшим взглядом. — Думаешь, у меня выводок детей, разбросанных по всему миру? Подумай уже, наконец.