С матерью Кости меня больше ничего не связывает, хотя она и пытается вернуть наши отношения на прежний уровень. Тот факт, что наши дети теперь женаты, Оксану, в отличие от меня, не смущает.

Меня, наверное, тоже не смущал бы. Если бы не все остальное.

Перед глазами встает последний вечер, который Оксана провела в нашем доме. Юля тогда впервые сообщила о своей беременности.

Как и я, Оксана тоже была родителем-одиночкой. Но если моя жена умерла, отец Кости испугался ответственности и был таков. Детство Юли было тяжелым периодом и по многим для меня причинам: денег постоянно не хватало, сна было мало, но я все равно вспоминаю те дни без горечи или ненависти. Юля была совсем крошкой и не понимала, почему ее оставили без материнского тепла.

А я… Просто делал все, чтобы обеспечить своего ребенка лучшим. Работал от зари до зари, а все время, что мог, проводил с дочкой, о которой поначалу заботилась моя мама. Родителей моей жены в живых не было.

Но потом я и сам разобрался, что к чему.

Заработав на квартиру, я перевез дочку в город, выбрал хороший сад к тому времени и дело пошло в гору. Что бы не происходило на работе, я всегда забирал ее из сада, читал сказки перед сном и во всем поддерживал. Когда она, едва научившись говорить, заявила, что хочет танцевать – я сделал все, чтобы найти ей самую лучшую балетную студию, хотя сам театральное искусство как не понимал, так и не понимаю.

Мог ли я отвернуться от дочери, узнав о ее ранней беременности? Разумеется, нет. Юля была для меня всем. Моим долгом было поддерживать ее, а не осуждать. Пусть я и не сразу смирился с тем, что моя девочка так рано повзрослела.

Оксана же…

Я ценил в ней семейность, у нее тоже был сын, которого она рано родила. И я думал, что мы с ней хотя бы в этом на одной волне.

Но, когда Юля рассказала о беременности, Оксана впервые дала волю тем чувствам, которые раньше скрывала от меня. Если я вспоминал детство Юли с теплой грустью, поскольку остался один на один с ребенком, для Оксаны те дни были ярмом на шее. А ее сын – тем, кто навсегда изменил ее жизнь. И не в лучшую сторону.

И когда Оксана посоветовала моей дочери бежать на аборт, принял единственное возможное решение – поставить точку в этих отношениях.

Оксана стала моей последней попыткой создать собственную семью.

Я бы предпочел с ней больше не встречаться, но, во-первых, у нас общий внук, хотя бабушкой Оксана быть не готова. А во-вторых, аккуратно выяснить все о двойной жизни, которую ведет Лея, мне больше не у кого.

Погрузившись в мысли, привычно иду следом за официантом к свободному столику. Перебирая в памяти блюда меню, с тоской вспоминаю «Оливье» и курицу-гриль, приготовленные по случаю приезда Леи. В меня тогда кусок не лез, а жаль. Не знаю, почему Костя так упрямится и не идет учиться на повара, по-моему, это его призвание.

Заняв столик, думаю, как повернуть разговор с Оксаной к интересующей меня теме, но чей-то пристальный взгляд возвращает меня к реальности.

Неужели Оксана приехала так быстро?

При виде густо подведенных черных глаз под кожей растекается лава.

Пойманная врасплох, Лея даже не пытается отвести взгляд. Она смотрит на меня в упор, тем же непроницаемым и нечитаемым взглядом, который снова влечет меня магнитом.

Встаю и иду к ней.

Не будем же мы в гляделки играть, верно? Что бы ни произошло раньше, это все еще Лея, подруга моей дочери, я видел ее нескладной девчонкой, а о том, какой она стала теперь, я всячески пытаюсь забыть.

Но забыть об этом особенно сложно, когда темная помада на губах так и притягивает мой взгляд.

Сажусь за ее столик, при этом, даже не спрашивая разрешения.

Лея только вскидывает бровь, но вслух ничего не говорит.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю вместо приветствия.

В Питере хватает ресторанов. И в то, что она оказалась в этой траттории возле моего офиса случайно – я не верю.

Поразительно, что я обрадовался бы ее любому, даже надуманному визиту в мой офис, а вот такая случайная встреча меня бесит.

Вот почему я не очень-то приветлив. Она вызывает во мне слишком много противоречивых эмоций, а я отвык от сложных чувств.

Официант ставит перед Леей тарелку салата.

– Не поверите, – отвечает она. – Я тут ем.

От моего аппетита снова не осталось и следа, так что заказываю только «эспрессо» и бутылку воды.

Лея самообладание не теряет, как и аппетит. Жует, глядя перед собой, и делая вид, что меня рядом нет.

– Но почему ты решила пообедать именно в этой траттории?

Не говоря ни слова и не отрываясь от салата, достает огромный пакет с логотипом офтальмологической клиники, брошенный на свободный стул.

Сочтя, что этого ответа для меня будет достаточно, опять принимается за хрустящие листья.

Ходила, значит, в клинику? Ну да, судя по адресу, недалеко.

Но на Лее невероятно короткая темная юбка, и я прекрасно вижу обтянутые темными колготками бедра. Замшевые сапоги выше колен. А водолазка даром, что связана из плотной нити. Как и тот красный свитер, который был на ней в аэропорту, водолазка не доходит ей даже до талии. Я вижу полоску загорелой кожи на животе, чуть выше пупка. Что за страсть к коротким кофтам? Ладно, в Израиле, но в Питере сегодня минус пять и идет мокрый снег.

Визит к врачу? Как бы не так.

– Признавайся, назначила свидание своему женатику? Тут же только офисы вокруг, все-таки деловой центр города. Его ждала, так?

Лея давится едой и тянется за салфеткой. Пытаясь откашляться, она смотрит на меня округлившимися глазами, и я понимаю, что попал в точку.

Официант как раз приносит мой кофе, и я откидываюсь на стул.

– Ну, давай вместе его подождем.

Вот и не придется вытягивать из Оксаны сплетни, увижу мудака своими же глазами.

– Уходите, Платон Сергеевич… – трясет она головой.

– Не выкай. И больше не обращайся ко мне по имени отчеству.

Лея еще какое-то время смотрит на меня, потом снова тянется к вилке. Испуг прошел, аппетит остался в норме.

Усилием воли перевожу взгляд на часы, когда понимаю, что слишком увлеченно пялюсь на то, как она облизывает губы.

Может, отменить встречу с Оксаной? Она разозлится, конечно, но если я сейчас своими глазами увижу этого петуха в перьях, то помощь Оксаны мне не понадобится.

Лея наконец-то отодвигает от себя тарелку.

– Вам не надо вернуться на работу, Платон? – делает акцент на моем имени.

– Умница, быстро схватываешь. Ты давай уже определяйся, как себя вести. То раздетая в кровать прыгаешь, то выкаешь, как дедушке.

– Так вы и есть дедушка. У вас внук есть.

– Ты и раньше была такая дерзкая? Хватит выкать, черт возьми!

– Пытаюсь сгладить полученную вами травму, – невозмутимо отвечает Лея. – Ради вас делаю вид, что ничего между нами не было.

Поздно делать вид, что ничего не было. Иначе я бы не раздевал тебя глазами и не раскладывал в своем воображении прямо на этом столе.

Как тебя мама-то такой раздетой из дома выпустила? А юбка эта? Разве ж это вообще юбка?

Силой отрываю взгляд от ее затянутых в колготки бедер и снова смотрю на пакет.

– И каков вердикт врачей?

– Лазер поможет. Сделают через три недели, раньше все занято.

– И ты делаешь лазерную коррекция зрения ради чего?

Вскидывает бровь.

– Чтобы лучше видеть?

– Я серьезно.

Опускает глаза на стол и выводит пальцем какой-то узор.

– Раз уж я решила вернуться в армию, то мне нужно будет выбрать специализацию. Я решила выбрать снайпера.

Рад, что я не ем в этот момент.

Но даже кофе, глоток которого я сделал, встает поперек горла.

– Какой из тебя снайпер, Лея? Ты же…

– Шлюха? – цинично уточняет она.

Стискиваю переносицу.

– Послушай, это было грубо. Я не думаю, что ты… Короче, я хочу извиниться за то, что был слишком резок. И да, каждый взрослый человек вправе поступать так, как ему вздумается. Особенно в постели. Хотя врать не хорошо, тебя мама этому не учила?