Добившись от Берджесса согласия использовать по крайней мере некоторые принципы работы агента НКВД, Дейч также убедил его отказаться от рада идей, входивших в его первоначальный план создания ячейки Коминтерна, задуманной как имитация немецких «фюнфергруппен». С каждым завербованным в Кембридже вели индивидуальную работу сначала Дейч, а затем Малый. Тем не менее Берджесс выказывал полное пренебрежение ортодоксальными принципами этого ремесла, по-прежнему рассматривая агентурную работу как что-то вроде общественной нагрузки, выполняемой совместно с друзьями. Как признался позднее Филби, «именно Берджесс настаивал на поддержании связи между нами всеми». Именно эта настойчивость почти что привела в 1951 году к провалу Филби.

По подсказке Дейча Дональд Маклин оборвал, в то же время что и Берджесс, все свои связи с Коммунистической партией. После сдачи с отличием выпускных экзаменов академического курса иностранных языков в июне 1934 года, желанием Маклина было или поехать в Советский Союз преподавать английский, или остаться в Кембридже и приступить к работе над докторской диссертацией по философии. Темой своей диссертации он видел «марксистский анализ деятельности Джина Келвина и подъем буржуазии». Вместо этого летом он сказал матери, что собирается попробовать поступить на службу в Министерство иностранных дел. Леди Маклин была рада этому, но поинтересовалась у сына, не помешают ли его намерению его коммунистические убеждения. «Ты, должно быть, сочтешь, что верчусь, как флюгер, — ответил тот, — но дело в том, что я недавно отошел от всех этих дел. „ Почти весь следующий год он провел с репетитором, жившим недалеко от Британского музея, готовясь к экзаменам для поступления на службу в министерство, которые должны были состояться в августе 1935 года. Сдал он их блестяще. Позднее Маклин рассказывал, как во время последнего собеседования его спросили о его «коммунистических взглядах“, проявившихся в Кембридже:

«Передо мной тут же встал вопрос: солгать или нагло выкрутиться? Я решил нагло выкрутиться. „Да, — сказал я, — у меня были такие взгляды, и я еще не до конца от них избавился“. Думаю, им понравилась моя честность, потому что они закивали, потом посмотрели друг на друга и улыбнулись. Затем председатель сказал: „Спасибо, на этом все, господин Маклин“.

Когда в октябре 1935 года Маклин впервые переступил порог Министерства иностранных дел в качестве нового члена Ее Величества дипломатической службы, он стал первым из «великолепной пятерки», кому удалось прорваться в коридоры власти.

У Берджесса ушло больше времени на то, чтобы получить доступ к государственным тайнам. К концу 1934 года его исследовательская работа застопорилась, и он решил уйти из Тринити-колледжа. Первой работой, которую ему удалось получить после Кембриджа, была работа в качестве финансового советника матери его друга по Тринити и соратника по обществу «Апостолов», Виктора Ротшильда, позднее лорда Ротшильда. Задачей, рассчитанной на более длительный период, было проникновение в коридоры власти, по возможности, в Секретную разведывательную службу, о чем часто шел разговор на регулярных встречах Берджесса с Дейчем в кафешках Ист-энда. С этой целью Берджесс приступил к эксплуатации, «циничной и сознательной… своего старого круга мальчиков», пустив в ход при этом все свое огромное обаяние, однако, как он позже признался, «никогда не боялся и рук замарать». Похоже, он предпринял попытку, правда, неудачную, получить место в Исследовательском управлении Консервативной партии, возглавлявшемся сэром Джозефом Бол л ом, бывшим главой Отдела по расследованиям МИ5 и ближайшим советником будущего премьер-министра Невилла Чемберлена.

Тем не менее к концу 1935 года Берджесс становится личным помощником молодого члена парламента от Консервативной партии, гомосексуалиста, капитана «Джека» Макнамары, которого, как считал Риз, «учитывая его крайне правые политические взгляды… вполне можно было бы назвать фашистом». «О своем работодателе Гай говорил добродушно-презрительно; он опять был в своей роли Фигаро — слуги, который на самом деле был хозяином…» . Фигаро и его работодатель совершили несколько поездок в нацистскую Германию с целью сбора информации, которые, по словам Берджесса, в большей степени состояли из отчаянных проделок с сочувствующими гомосексуалистами из Гитлерюгенда. Берджесс наладил великолепные контакты с представителями континентального «гоминтерна». Главным среди них был Эдуард Пфейфер, начальник канцелярии Эдуарда Даладье, министра обороны Франции с января 1936 по май 1940 года и премьер-министра с апреля 1938 по март 1940-го. Друзьям Берджесс рассказывал мрачные истории о том, как «он, Пфайфер и еще два члена кабинета министров Франции… провели вместе вечер в одном из мужских борделей Парижа. Распевая песни и весело смеясь, они танцевали вокруг стола, к которому был привязан обнаженный мальчик, которого они стегали кожаными хлыстами».

В отличие от Филби, Берджесса и Маклина, у Бланта не было необходимости создавать себе образ человека с правыми политическими взглядами. Он никогда не был воинствующим и активным коммунистом, и в его прошлом не было ничего такого, что следовало бы скрывать. Его наполненный марксизмом концептуализм, характерный для его критических работ по искусству 30-х годов, казался слишком отдаленным как от мира большой политики, так и полемики теоретиков-сталинистов. Тем не менее один ведущий критик-марксист обвинил Бланта, возможно, незаслуженно в том, что тот пытался деполитизировать историю искусства и подходил к ней с «формалистических и безнравственных позиций». Основная посылка Бланта, провозглашенная им в 30-е годы, состояла в том, что искусство не может быть отделено от общества:

«Произведения искусства создаются художниками; художники — те же люди; люди живут в обществе, и взгляды людей в значительной степени формируются под влиянием того общества, в котором они живут. Таким образом, произведения искусства нельзя рассматривать с исторической точки зрения, разве что с человеческих и в конечном счете социальных позиций.»