Как и большинство других удавшихся фальсификаций, «Коричневая книга» во многом опиралась на факты. Однако факты, как позже признавал Кестлер, были смешаны с ложью и «наглым блефом», изготовленным «разведывательным аппаратом Коминтерна». Большая часть материала, согласно Кестлеру, была написана основным помощником Мюнценберга Отто Кацем (он же Андре Симон). Чешский еврей, Кац, как и Мюнценберг, был нестандартным космополитичным центральноевропейцем, обладавшим большим обаянием и по крайней мере внешне отнюдь не привязанным к тому доктринерскому сталинизму, которого можно было бы ожидать от коммунистического аппаратчика. В двадцатые годы Кац обзавелся обширными связями в издательском деле, журналистике, театре и кино. «В Голливуде, — писала Бабета Гросс, — он очаровывал эмигрировавших немецких актрис, режиссеров и писателей. Кац пользовался огромным успехом у женщин, что очень помогало ему в организации комитетов и компаний». Кестлер соглашался, что Кац был «привлекателен в глазах женщин, особенно среднего возраста, с благими намерениями, политически активными, и искусно пользовался ими, чтобы облегчить себе жизнь»:

«Одной из задач Отто было… шпионить за Вилли по поручению аппарата. Вилли знал об этом и не обращал внимания. Отто был нужен Вилли, но он почти не скрывал своего презрительного к нему отношения… Несмотря на все свое убожество, Отто был, как ни парадоксально, весьма симпатичным человеком. Он отличался великодушием авантюриста, мог быть отзывчивым, импульсивным и готовым помочь — пока это не противоречило его интересам».

Писать «Коричневую книгу» Кацу помогали Александр Абуш, бывший редактор газеты Коммунистической партии Германии «Роте Фане», а впоследствии министр в послевоенном правительстве Восточной Германии, и ряд других коммунистических журналистов. Попытки точно определить состав Всемирного комитета помощи жертвам немецкого фашизма, изготовившего «Коричневую книгу», ни разу не увенчались успехом. Один радикальный журналист из Америки во время пребывания в Париже обнаружил, что в результате своих расспросов ходит по замкнутому кругу:

«Я очень старался узнать, кто входит в комитет и задал вопрос: „Кто состоит в этом комитете?“ Ответ: „Мы“. Спрашиваю дальше: „Кто вы такие?“ Ответ: „Группа людей, заинтересованных в защите этих невинных людей“. „Что это за группа людей?“ Ответ повторяется: „Это наш комитет“.

«Коричневая книга» ответила на утверждения нацистов, что пожар рейхстага был результатом заговора коммунистов, таким же фальсифицированным, но более убедительным тезисом о заговоре нацистов. Были продемонстрированы фальшивые документы, подтверждающие, что поджигатель голландец Маринус ван дер Люббе был на самом деле участником более обширного заговора, подготовленного главным нацистским пропагандистом Йозефом Геббельсом. В ходе мероприятия группа штурмовиков проникла в рейхстаг через подземный ход, соединявший его с официальной резиденцией председателя рейхстага нациста Германа Геринга, устроила поджог и бежала тем же путем. Этот выдуманный заговор оживлялся сексуальным скандалом, основанным на фальшивых сведениях, уличающих ван дер Люббе в связях с ведущими нацистскими гомосексуалистами.

Основная гипотеза, предложенная «Коричневой книгой» и мгновенно завоевавшая популярность среди антифашистов, была впоследствии снабжена новыми выдуманными подробностями и считалась достоверной вплоть до 1962 года, когда западногерманский журналист Фриц Тобиас разрушил обе теории и о заговоре нацистов, и о заговоре коммунистов, приведя свидетельства того, что, по всей видимости, ван дер Люббе поджег рейхстаг без чьей-либо помощи, в бесполезной надежде спровоцировать народное восстание. Откровения Тобиаса не вызвали восторга в Германской Демократической Республике, которая поддержала изготовление новых фальшивых доказательств в подтверждение версии «Коричневой книги». В семидесятых годах хорватскому эмигранту Эдуарду Калику удалось с помощью самой искусной из этих подделок ввести в заблуждение «Международный комитет по научным исследованиям причин и последствий Второй мировой войны», который субсидировался Министерством иностранных дел и отделом по связям с прессой Федеративной Республики Германии и в который входили известные западногерманские историки. Позднее появились убедительные доказательства того, что эти документы являются фальшивкой.

Мюнценберг использовал «Коричневую книгу» в качестве основы для одного из своих наиболее амбициозных трюков. Летом 1933 года он побывал в Москве и получил одобрение Отдела международных связей Коминтерна на создание Международного комитета юристов, состоящего главным образом из сочувствующих компартиям юристов, которые могли бы с очевидной непредвзятостью публично высказаться о причинах пожара рейхстага и признать виновными нацистов. По возвращении в Париж Мюнценберг разработал вместе с Кацем план «судебного расследования поджога рейхстага», которое намечалось провести в Лондоне незадолго до того, как в Лейпциге начнется суд над ван дер Люббе и его предполагаемыми сообщниками-коммунистами.

Председательствовал на «судебном расследовании», или «контрпроцессе», как его стали называть, ведущий британский «попутчик» Д.Н. Притт, королевский адвокат, известный член парламента от лейбористской партии и барристер. Притт впоследствии защищал показательные процессы Сталина от «недобросовестного поношения», с которым они столкнулись в Англии, и был в конце концов исключен из лейбористской партии за поддержку советского вторжения в Финляндию. Коллегами Притта по Международному комитету юристов были участник американского движения за гражданские права Артур Гартфилд Хейз; сын первого социалистического премьер-министра Швеции Георг Брантинг; метры Моро Джиаферри и Гастон Бержери из Франции; Вальдемар Хвидт из Дании; д-р Бетси Баккер-Норт из Нидерландов; метр Пьер Вермейлен из Бельгии.

Отто Кац отправился в Лондон организовывать контрпроцесс. В архивах Форин Оффиса имеются сведения, что хотя Кац и числился в черном списке МИ5 как «отъявленный коммунист», ему тем не менее разрешили въезд в Британию «в результате вмешательства г-на Артура Хендерсона (бывшего министра иностранных дел) и других членов лейбористской партии», сочувствовавших контрпроцессу и, вероятно, не знавших о связях Каца с советской разведкой. Несмотря на оппозицию МИ5, Министерство внутренних дел позволило Кацу совершить повторный визит в том же году «чтобы избежать парламентского запроса лейбористов». В Лондоне Кац держался в тени будучи, как выразился Кестлер, «невидимым организатором комитета». Ему, однако, вполне удалось окружить контрпроцесс респектабельной атмосферой принадлежности к истэблишменту. 13 сентября лорд Марли и Сидни Бернстейн устроили для международных юристов прием в престижном зале «Мейфэр» отеля «Вашингтон». Контрпроцесс открылся на следующий день в «Линкольне инн» в суде Общества права, придав, таким образом, заседаниям вид уголовного дела. Процесс открылся речью члена лейбористской партии королевского адвоката сэра Стаффорда Криппса, впоследствии назначенного на период Второй мировой войны послом в России, а после войны министром финансов. Сэр Стаффорд подчеркнул, что «никто из адвокатов Комиссии не принадлежит к политической партии (то есть к коммунистической партии), обвиняемой в Германии». По вполне понятным причинам Кац был доволен собой. Контрпроцесс, похвалялся он позже, стал «неофициальным трибуналом, получившим мандат от совести мира». Кацу удалось соединить респектабельность с мелодрамой. Свидетели выступали, изменив внешность. Двери суда были заперты с тем, чтобы никто не мог покинуть заседания, пока давали показания свидетели, не раскрывавшие своего имени. Председатель Притт сделал драматическое заявление о том, что национальное правительство Рамсея Макдональда пытается помешать контрпроцессу. Однако по мере того, как шли четко отрежиссированные заседания, напряжение спадало. Некоторые из известных деятелей, сочувствующих процессу, такие, как Герберт Джордж Уэллс, стали уставать от процесса. И хотя юристы, по всей видимости, не заподозрили сомнительного происхождения некоторых представленных им улик, они вынесли не такое выразительное заключение, как надеялись Мюнценберг и Кац. Вместо того чтобы закончиться громогласным осуждением нацистского режима, контрпроцесс сделал более осторожный вывод, что «существуют серьезные основания для подозрений, что рейхстаг был подожжен ведущими деятелями Национал-социалистической партии».