По мере поступления все большего количества донесений о передвижениях немецких войск накануне войны, Сталин начал зримо колебаться между необходимостью, с одной стороны, привести советские войска в состояние боевой готовности, и, с другой стороны, стремлением избежать (воображаемых) провокаций, подстраиваемых немецкими генералами. Вечером 21—22 июня Сталин позвонил генералу И.В. Тюленеву, командующему Московским военным округом, и приказал привести в состояние семидесятипятипроцентной боевой готовности войска противоздушной обороны. Но вскоре после этого Сталин сказал наркому обороны маршалу Тимошенко: «Мы начинаем поднимать панику на пустом месте.» Когда ему доложили о перебежчике с немецкой стороны, который утверждал, что война начнется на следующее утро, Сталин приказал расстрелять его за распространение «дезинформации». В половине двенадцатого ночи 21 июня, за три часа до начала «Плана Барбаросса», Народный комиссариат обороны наконец-то издал директиву о приведении войск в состояние боевой готовности (хотя эта директива так и не успела до начала войны дойти в некоторые военные округа). Однако командиры подразделений, которые спрашивали, могут ли они приказать открывать огонь в случае перехода немецкими войсками границы, получали ответ: «Не поддавайтесь на провокации и не открывайте огонь.» Уже после начала боевых действий Тимошенко позвонил генералу Болдину, заместителю командующего Западным специальным военным округом, и приказал: «Вы не должны предпринимать никаких действий против немецких войск, не поставив нас в известность… Товарищ Сталин не разрешает открывать артиллерийский огонь по немецким войскам.» Болдин в ответ прокричал в телефонную трубку: «Как же это может быть? Войска вынуждены отступать. Горят города, погибают люди!»

И только в 7.15 утра Наркомат обороны приказал советским войскам перейти в наступление. И все же Сталин по-прежнему цеплялся за надежду, что все происходящее — не начало войны, а «провокация» немецких генералов. Иллюзия «провокации» рассеялась у Сталина только к полудню первого дня войны. Сталин хранил полное молчание и не выступил перед советским народом. О начале войны советские люди узнали из обращения Молотова по радио. Первые восемь часов осуществления «Плана Барбаросса» Сталин провел, тщетно пытаясь не допустить перерастания «провокации» в войну. Он бомбардировал Министерство иностранных дел Германии радиограммами; он искал помощи у Японии и призывал ее выступить «посредником» для прекращения «кризиса». Тем временем вторгшиеся на советскую территорию немецкие войска захватили все железные дороги и мосты на направлениях главного удара, совершили налеты на сорок шесть советских аэродромов, уничтожив на земле около тысячи самолетов Красной Армии, а также начали быстрое продвижение вглубь страны на фронте шириной в 930 миль.

Обладая самой развитой разведывательной сетью в своей истории, Советский Союз в первые часы 22 июня 1941 года потерпел самое сокрушительное поражение своих разведывательных органов во Второй мировой войне. Провал явился результатом отнюдь не недостатка информации, но ее анализа и использования. Внезапность немецкого нападения стала возможной благодаря как характеру советской системы разведки, так и в связи с личными ошибками диктатора, стоявшего во главе этой системы. На Уайтхолле терпеливое изучение донесений разведки в системе различных комитетов в конечном итоге привело к признанию намерения Гитлера начать войну против СССР. В Москве же вся система оценки разведывательной информации была пронизана раболепным страхом, который выражался формулой «угадать, угодить, уцелеть». Однако провалы системы не могут служить достаточным оправданием крайне порочной роли главного аналитика разведывательной информации, которую принял на себя Сталин. Сталин не увидел огромную опасность неизбежного нападения Германии, так как был занят борьбой с тремя несуществующими «заговорами»: замыслом Англии столкнуть его с Гитлером; ожиданием ультиматума со стороны Гитлера, а также намерением немецких генералов спровоцировать его на приказ открыть огонь по передовым частям немецкой армии. Воображаемые заговоры заслонили от Сталина реальный и опасный план — «План Барбаросса». Как писал в семнадцатом веке кардинал де Ретц, «самые недоверчивые люди чаще всего остаются в дураках».