— Уэст.

— Если бы этот… Уэст не был причастен к истории с наркотиками до этого.

— Ладно. Все равно спасибо. — Это большая уступка с его стороны. Если он собирается сделать несколько звонков, это означает, что он ставит на карту свою репутацию для Уэста и это означает, что он действительно доверяет мне. По крайней мере, немного.

Я обняла его. Его шея пахнет лосьоном после бритья. Моим отцом.

— Я люблю тебя, — говорю я ему. Потому что я это делаю. Всегда любила. Он — мой мир, и он дал мне так много. Безопасность и сила, ум и мужество, знание, которым я вооружаюсь.

Он отличный отец, и я люблю его.

Когда я сжимаю его, его руки поднимаются, и он сжимает меня в ответ.

— После этого мы можем на какое-то время покончить с бомбами? — спрашивает он. — Ты доведешь меня до сердечного приступа.

— Надеюсь, что так. Хотя, может быть, именно сейчас мне следует сказать тебе, что я не собираюсь никуда уезжать на каникулы. Как только ты вытащишь Уэста, я останусь с ним, пока он не улетит домой.

Еще один вздох.

Долгая минута, пока снег бьется о стекло, а папа не отпускает меня, и я тоже не отпускаю. Воротник его рубашки жесткий, его тело теплое, размер его удивительно неправильный, так как я провела так много времени, прижимаясь к Уэсту.

Мой отец не очень высокий. Я всегда думала, что он выше меня, но это не так.

Он просто обычный человек.

— Я говорил с Диком, — говорит он. — Нам нужно обдумать несколько стратегий.

— Ладно. Почему бы тебе не организовать встречу для нас троих, и я приму во внимание все, что он может рассказать.

Папа отступает на шаг и смотрит на меня, сдвинув брови.

— Ты примешь это к сведению?

— Верно. — Я касаюсь его руки. — Это мой бой, папа. Я приму твою помощь, если она мне понадобится. Но не путайся в том, кто здесь лидер.

Он смеется. Что-то вроде фырканья с полуулыбкой и легким покачиванием головой.

— Ты всегда была властной, — говорит он.

Но он говорит это так, словно гордится.

ВЕСЕННИЕ КАНИКУЛЫ

Уэст

Жаль, что у меня нет фотографии того, как она выглядела в тот день.

Я сказал ей не приходить, не вмешиваться, но в действительности не ожидал, что она послушает. Как она мне сказала — мы команда, и она лидер.

Есть парни, у которых были бы проблемы с этим, и среди них ее бывший мудак. И, конечно, даже я бросил символический протест, когда она это сказала, но это было в основном, чтобы заставить ее улыбнуться.

Кэролайн — лидер, но это не значит, что я ее лакей. Это не умаляет меня. Просто она такая, какая есть.

Мне всегда это в ней нравилось. Как она могла войти в класс со своими книгами, папкой, ручками, и по тому, как она поднимала руку, по тем вопросам, которые она задавала, по ее прямой осанке было видно: она лидер.

Это то, что делает ее такой потрясающей.

Поэтому я жалею, что у меня нет фотографии Кэролайн на ступеньках полицейского участка, и это не потому, что я забуду. Ее идеальную осанку. Ее волосы, блестящие и гладкие, спадающие на ворот куртки. Выражение ее лица, серьезное в одну секунду и сияющее в следующую. Свет, вспыхнувший в ее больших карих глазах, когда она увидела, как я вошел в дверь.

Я этого не забуду. Никогда не забуду, как выглядела Кэролайн, когда я впервые увидел ее после того, как она призналась мне в любви.

Она единственный человек, который когда-либо говорил мне это, кроме моей мамы или Фрэнки. Единственная девушка, которая отдала мне свое сердце, и я ненавижу, что она отдала его мне прямо тогда, когда я уходил. Когда я все испортил: учебу, семью, травку, работу. Меня уволили из пекарни. Я пропустил экзамен, меня чуть не арестовали, и тогда она решила, что пришло время сказать свои слова.

Я не знал, что ответить ей. И до сих пор не знаю.

«Я тоже тебя люблю».

Думаю, она это знает. Если нет, значит, я делал что-то не так все те недели, что мы провели вместе.

Она это знает, но никому из нас не пойдет на пользу, если мы будем говорить об этом в открытую. Если бы я это сказал, это была бы просто еще одна потеря для нас.

Я хотел сказать: «Ты не должна», но не смог заставить себя сказать и это.

Она не должна. Но она любит. И я рад.

Более чем рад, я просто жаден до этого. Я не могу найти ни одной частички себя: ни косточки, ни молекулы, ни одного атома, которая хотела бы, чтобы она чувствовала себя по-другому.

Она влюблена в меня.

Слава гребанному Христу.

Поэтому мне нужна была эта фотография. Кэролайн, стояла на солнце, а вокруг нее собрались наши друзья. Бриджит и Куинн стояли на ступеньках и слушали, как она что-то им рассказывает. Я попросил Бридж позаботиться о ней, но, увидев Кэролайн, понял, что она больше не нуждается в заботе, если вообще когда-нибудь нуждалась. Эти двое выстроились вокруг нее, ее отец сидел в машине у тротуара, ожидая ее команд.

Она была лидером.

Ее отец потянул за несколько ниточек, вытащил меня на испытательный срок с разрешением покинуть штат, если я закончу какую-нибудь программу по борьбе с наркотиками дома. Есть еще препятствия, через которые нужно перепрыгнуть, но общественный защитник сказал, что этот проступок исчезнет из моего досье, как только я пройду через них. Полиция сказала, что я получаю выгодную сделку, может быть, даже лучше, чем заслуживаю.

Лучше, чем я заслуживал — это была Кэролайн. С головы до ног, от начала до конца, каждый день она была у меня.

Я должен сожалеть, что переспал с ней, сожалеть, что мы стали друзьями, сожалеть, что я когда-то вышел туда, где она сидела у обочины в темноте, и втянул ее в свою жизнь.

Есть вещи, о которых я сожалею. Что я бросил Фрэнки. Что думал, что у меня может быть место в мире где-то кроме дома, что я могу сбросить ответственность, которую взял на себя десять лет назад, и доверить ее кому-то другому.

Я сожалею, что вообще приехал сюда, потому что если бы я остался в Орегоне, то, возможно, смог бы предотвратить это. Держал бы маму подальше от отца. Держал бы ее рядом с Бо, а Фрэнки прятал в безопасности, с мягкими игрушками в постели и блестками на ногтях. Я должен был быть там и рассказывать ей сказки на ночь. Говорить ей, что она может быть кем угодно, кем захочет.

Вот что в моих силах — дать это Фрэнки. Не себе.

Я сожалею, что пытался.

Но я не жалею о Кэролайн. Ни капельки.

Жаль, что у меня нет этой фотографии.

Ее улыбка.

Ее глаза в первое мгновение, когда она подняла голову и увидела, что я ухожу, свободным человеком.

Жаль, что у меня ее нет, просто чтобы сохранить что-то от Кэролайн.

АПРЕЛЬ

Кэролайн

Он остался еще на неделю, пока они разбирались с юридическими делами.

Семь дней.

Он попытался отстраниться от меня, но я не позволила этому случиться. Я спала в его постели. Я целовала его и облизывала, кусала и царапала, проводила языком по всему его телу, где только хотела.

Он был моим. Моим, и я знала, что верну его, но пока не должна была этого делать. Я отказывалась плакать из-за того, что потеряла его, когда он еще не ушел.

Я помогла ему собраться. Помогла продать его машину Куинн. Проводила его до отдела по делам студентов и заставила официально уйти. Не потому, что я думала, что он может вернуться, а потому, что это был правильный способ уйти. С обдумыванием. С осторожностью.

А позже в постели, обдуманно, осторожно, медленно втянула его член в рот и сосала его, пока он не перестал произносить мое имя и не начал отрываться от матраса, кончив, запутавшись руками в моих волосах.