Мы молча поднялись в квартиру, прошли в комнату и сели друг против друга.

– Ты ведь обо всём догадался, Лёвик? – спросила я, глядя в пол.

– Да, – сказал он.

– Сразу? Ещё там, на даче?

– В общем, да, это было не очень трудно. Ведь я хорошо знаю его.

– Тогда зачем ты повёл меня туда? – задохнулась я.

Он вытянул ноги и запустил пальцы в свои густые чёрные волосы.

– Именно поэтому. Ты должна была сама решить, детка.

Я кивнула, потом встала, пошла и легла на кровать.

– Ты должна была всё решить сама, – медленно повторил Лёвик, не сводя с меня тревожного взгляда.

Я снова кивнула и сказала:

– Иди сюда.

– Мара… ты сейчас точно уверена, что не торопишься? – произнёс он хрипло. – Мне ведь потом трудно будет остановиться… если ты передумаешь…

– Да, милый, точно уверена. И я не передумаю. Иди ко мне… пожалуйста, – позвала я шёпотом.

Тогда он рывком поднялся и одним движением стащил через голову рубашку.

Вот так и закончилась эта история.

Однажды в конце ноября мой муж, Лев Андреевич Поланский, голый по пояс, стоял в нашей ванной и брился.

Я сидела в дверях на корточках, завернувшись в махровое полотенце, и любовалась им.

Я была абсолютно уверена, что никогда в жизни не видела ничего совершеннее. Лезвие мягко скользило по намыленной смуглой щеке, а он задумчиво разглядывал своё отражение, широко расставив ноги и слегка наклонившись вперёд.

Я подошла к нему сзади и прижалась щекой к гладкой, покрытой шоколадным загаром спине. Он поймал мою руку и медленно провёл ею по жёстким чёрным завиткам на груди.

– М-м-м… – произнесла я, пытаясь ухватить сползающее на пол полотенце.

Он резко развернулся и подхватил меня на руки, прижимаясь щекой и перемазывая мое лицо мыльной пеной. Я вяло отбрыкивалась, а он всё нёс меня дальше, через зеркальный квадратный холл, пока не притащил в гостиную и не поставил босыми ногами на круглый пушистый ковёр.

Навстречу нам выбежала Эльза и принялась скакать по комнате, норовя хвостом скинуть с резного журнального столика узкую хрустальную вазу, в которой стоял букет белых роз.

– Когда же мы наконец займёмся этим? – делая вид, что сердится, спросил Лёвик.

– Чем? – лениво спросила я, снова накидывая на себя сползающее полотенце.

– Ты сама знаешь, – притворно строго сказал он и толкнул меня в низкое мягкое кресло.

– Не знаю, – сонно ответила я, уютно сворачиваясь клубочком.

– Вот как? – приветливо спросил Лёвик и, ловко выхватив из-под меня полотенце, забросил его себе на плечо.

– Ах ты… – немедленно подскочила я и бросилась в атаку, но, так как силы были явно неравны, быстро сдалась и затихла у него на руках, шумно дыша.

– Мы никак не можем заняться этим уже ровно три дня, – снова повторил Лёвик и развернул меня лицом к дивану, которого почти не было видно под огромной горой коробок в блестящих обёртках, свёртков, больших и маленьких, лежащих грудой также и на полу вокруг дивана.

– Вот чем! – указал пальцем Лёвик. – Должны же мы наконец посмотреть, что нам надарили на свадьбу?!

Он усадил меня к себе на колени и принялся подталкивать в спину, делая вид, что хочет меня спихнуть.

– Ну ладно, если ты так хочешь… – не выдержала я наконец. – Давай, что там у нас? Вот это, например… – и я потянулась к большому, плоскому, обвязанному бумагой свертку, к которому была прикреплена визитная карточка. Я взяла её в руки и прочитала: «Желаю счастья!»

На обороте значилось:

Галерея «АРТ».

Державин Глеб Анатольевич, директор

– Кто это? – удивлённо спросил Лёвик.

Не отвечая ни слова, я медленно развязала верёвку и сняла бумагу.

– «Маковецкий. «РОЗОВЫЕ КУПАЛЬЩИЦЫ» Холст. Масло», – задумчиво прочитал Лёвик.

Москва, 2002 г

Москва, 2006 год

Проснуться никак не удавалось. Длинные тягучие звуки ввинчивались в голову, и она не могла сообразить, что это значит.

Оказывается, телефон буквально надрывался. Лена давно заметила, что по утрам он звонит особенно противно. И всегда по ненужному поводу. Добро бы война или, на худой конец, пожар, так нет же – обязательно какая-нибудь ерунда.

Веки кое-как разлепились, но подниматься было ужасно неохота, однако, она всё же предприняла вялую попытку дотянуться до аппарата и, прижав трубку к уху, издала неопределённый звук. В ответ тотчас послышались короткие гудки. Как всегда, ошиблись номером. Но почему обязательно в такую рань?

Пытаясь удержать в голове обрывки сна, она уткнулась лицом в подушку. Какой странный сон ей приснился. Что-то очень тревожное и нелепое, она точно не могла вспомнить что именно. Наверное, это от усталости. Последние дни приходилось очень много работать.

Лена не любила, когда её будят. Чувствовала себя от этого разбитой, и вообще день начинался совсем по-другому. Особенно в выходной. Обычно она всегда просыпалась с какой-нибудь мыслью и обдумывала её неторопливо, с удовольствием. А так никаких мыслей, одно только раздражение и усталость. Она почувствовала, что совсем не выспалась.

Вове тоже не понравилось, что его разбудили. Он сердито завозился под одеялом, вздохнул, потом удобнее устроил голову на подушке, отвернулся к стенке и тут же захрапел. Поморщившись, она привычно ткнула его локтем в спину и закрыла глаза. Может, ещё всё-таки удастся заснуть.

В эту же секунду звонок раздался снова. На сей раз Лена отреагировала моментально и уже было набрала в лёгкие побольше воздуха, как трубка снова отозвалась короткими гудками. Она высказалась негромко, но вполне определённо и с досадой отбросила её в угол кровати. Вова открыл глаза, снова вздохнул и скорчил мину, означающую, что жизнь следует воспринимать философски. Лена пожала плечами. Ему хорошо рассуждать, когда есть возможность целый день дрыхнуть сколько захочется. А тут единственный выходной.

Из-под одеяла высунулась неправдоподобно огромная голова с вертикально стоящими, как тюльпаны, ушами, совершенно человечьими глазами и носом-пуговкой. Вова. Французский бульдог. Самая большая Ленина радость. А Вова он потому, что не могла же она величать его Вивиан Роббер де Роша с Чёрных озёр, как значится в его родословной, украшенной голограммой и круглой печатью, оттиснутой на золотой фольге.

В тот день, когда Лена впервые увидела Вову, ему исполнилось два месяца, а ей как раз на работе выдали отпускные. Наутро их следовало обменять на заказанную в турагентстве путёвку в Анталию. Она никогда раньше не отдыхала за границей и последние три месяца только и мечтала о том, как станет плескаться в море и валяться с книжкой на горячем песке.

В конце рабочего дня, засунув деньги поглубже в сумочку, Лена вышла из издательства. Было тепло и по-весеннему солнечно, а деревья уже вовсю шумели листвой. Она спустилась в подземный переход, ведущий к метро «Арбатская» и неторопливо пошла вдоль киосков, рассеянно скользя глазами по всякой всячине, выставленной в витринах. А дальше она увидела его. Увидела и в ту же секунду пропала. Он сидел на руках у девицы в клетчатом пальто и, склонив на бок головку, внимательно разглядывал прохожих своими невероятными глазищами.

Следующие два дня они с Вовой потратили на то, чтобы вызволить заранее внесённый за путёвку аванс. Сидя у Лены за пазухой, Вова корчил уморительные рожи, и в конце концов строгая дама из агентства заявила, что действует против всех правил, так что, если бы не это ушастое чудо…

Короче, денег им хватило на всё: на велюровый щенячий домик, писклявое резиновое колечко, две пластмассовые миски и красную шлейку с поводком. Шлейка была усыпана стразами и являлась предметом их особой гордости.