– Родственница, – уклончиво ответил священник, явно не поощрявший сплетни, и пристально взглянул на меня. – А чем вызван такой интерес к его персоне? Был здесь недавно один человек, тоже о нем расспрашивал…

Что ж, нетрудно было предположить нечто подобное, так почему при упоминании о Живчике я мгновенно пала духом? Глупый азарт, желание доказать всем – в том числе самой себе – свой хваленый профессионализм, тщетные попытки разгадать чужую тайну держали меня в постоянном напряжении. Здесь, в царстве тишины и покоя, это ощущалось особенно остро. А вдруг вся эта погоня за сенсацией и правда не мое? Я не в первый раз подумала о том, что мне пора остановиться. Но, с другой стороны, этот совершенно чужой человек, герой ненаписанного пока материала, успел так плотно войти в мою жизнь, что стал чуть ли не заочным другом. Меня заинтересовала сама личность «советского Элвиса» – и я уже не могла бросить расследование его гибели на полпути.

– Расспрашивал вас мой коллега, редкая своло… ох, простите, – спохватилась я, но тут же расслабилась, заметив понимание в смешливых глазах священника, горевших искорками в солнечных лучах. – Вы ведь давно в этих краях, наверняка и до вас доходили слухи о том, что Борис Аникеев жив. Наш шеф вспомнил эту историю и, с какой-то стати почуяв в ней будущую сенсацию, устроил нам соревнование. Победитель получит должность главного редактора.

– И, судя по всему, сенсации пока не получается? – уточнил отец Вениамин.

– Вы правы… Я все больше убеждаюсь в том, что этот человек погиб много лет назад. Да и, честно говоря, не по душе мне скандальные разоблачения, не мой жанр. – Я махнула рукой. – Но, признаюсь, он меня заинтриговал. И творчеством, и всей своей жизнью… И не только он. Судя по захоронению, его вдова не меняла фамилию, возможно, так и не вышла замуж после трагедии, пожертвовала личным счастьем ради памяти мужа… А ведь была совсем еще молодой. Редкая верность в наше время.

Судя по тому, как просияли глаза священника, он прекрасно помнил вдову Боба.

– Почему «пожертвовала»? Она так не считала. Да, умерла несправедливо рано, тяжело болела, все переживала о том, что творится вокруг… – туманно заметил отец Вениамин, и я из деликатности решила не уточнять, что он имеет в виду. Потом все разузнаю. – Но до последнего оставалась деятельной, много, кстати, помогала нашей церкви. И у нее была любовь. Согласитесь, это немало.

– Ох, не знаю… – вырвалось у меня. И как это вышло, что разговор перешел на терзавшую меня вот уже почти год тему? Наверное, это было не слишком уместно, но мне вдруг захотелось доверить переживания едва знакомому собеседнику. – С одной стороны, я понимаю ее. Любовь дает силы жить дальше. Но с другой – это ведь невероятно тяжело. Осознавать, что это чувство существует лишь у тебя в душе, а любимого человека рядом нет и никогда уже не будет…

Я осеклась и подняла глаза к небу, пытаясь сдержать слезы. Мне часто снился Алик, и всякий раз я просыпалась с улыбкой, счастливая и спокойная от мысли, что он рядом. Но потом реальность медленно, с убийственной прямотой надвигалась на меня, заставляя задыхаться в рыданиях. Он больше никогда не вернется, а я должна как-то жить дальше… Не расстраивая при этом своими откровениями ни в чем не повинных людей.

– Вы мыслите слишком рационально… Как вас зовут?

– Маргарита.

– Так вот, Риточка, там, где любовь и вера, нет понятия «никогда». Если честно, я сам пришел к этому не сразу, зато, когда обрел истинного себя, все вдруг стало просто и понятно. Возможно, смогу помочь и вам. Приходите, когда захочется поговорить.

Похоже, он и правда разбирался в тонких душевных материях, раз понял, что сейчас я не готова делиться своей историей.

– Теперь вы знаете, что в наших краях есть что-то и помимо языческих праздников!

– Вы про сегодняшнее мероприятие? – ухватилась я за полную досады реплику, радуясь возможности сойти со щекотливой темы. – Вся округа только о нем и твердит! Меня уже пару раз уговаривали пойти.

– И вы, конечно, согласились… Редкая девушка откажется от возможности пустить венок по воде и узнать, ждет ли ее скорое замужество. Если бы все в жизни было так просто! А по мне, так суеверия до добра не доведут. Одно дело традиции, и совсем другое – гадания, обряды, странные знаки… Вот что это у вас, зачем? – Священник строго постучал пальцем себе пониже горла, и я опустила взгляд на собственную шею, на которой красовалась подвеска в форме клевера. И как он ее разглядел? Видимо, уже привык рьяно бороться со всей этой мистической чепухой, которой с такой готовностью дурили себе головы местные жители.

– Клевер, – робко ответила я и уже еле слышно пояснила: – Мне дали это на удачу.

– Ох, деточка, и зачем наделять вещи скрытым смыслом? Это ведь обычное украшение, а уверенность в удаче вам придают лишь собственные мысли. Что-то вроде эффекта плацебо.

Ого, а он и правда не чужд психологии! И мыслил современно, хотя выглядел традиционным сельским дедушкой-священником.

– Достаточно просто верить. И лишние символы для этого не нужны.

– Наверное, вы правы, – растерянно кивнула я, решив обдумать эту идею на досуге. – Просто иногда нет сил даже на то, чтобы верить…

– Это так кажется, деточка, – укоризненно покачал головой священник. – Всегда можно найти в себе силы и употребить их на что-то полезное. Есть же у вас силы, например, на выполнение редакционного задания? И вы наверняка не оставите попыток найти того человека. Но это ли на самом деле ваша миссия?

Хм… а он прав. И говорил со знанием дела, словно сам испытывал когда-то нечто подобное. Его слова странным образом перекликались с тем, что чувствовала я. Может, и правда стоит отказаться от этой работы, вызывавшей в душе столько сомнений? Что-то я совсем запуталась, и сейчас мне требовалось все хорошенько обдумать в одиночестве.

Спохватившись, что близится время обеда, я вежливо попрощалась, пообещав заглянуть сюда снова в самое ближайшее время. И уже направилась к воротам, когда меня окликнул зычный голос.

– Риточка!

Я оглянулась, встретив смягчившийся взор пожилого священника.

– Обращайтесь, если понадобится помощь. И запомните: прежде чем искать кого-то, нужно найти себя. Тогда все встанет на свои места.

Я кивнула и двинулась в сторону отеля – медленно, задумчиво, то и дело останавливаясь и прокручивая в голове этот странный разговор. На обед я безнадежно опоздала.

Услышав донесшуюся издали тягучую акапельную песнь, я придирчиво оглядела себя в зеркале. Хорошо, что взяла с собой это длинное, в пол, платье в народном стиле, отделанное кружевами, которое было схвачено года два назад в распродажной горячке, да так ни разу до сих пор и не надето. Теперь я выглядела вполне в духе грядущего празднества: струящийся полупрозрачный белый наряд, сандалии ему в тон, серебряный слейв-браслет, подвеска в форме клевера, распущенные каштановые волосы… От идеи убрать длинные пряди в косу пришлось отказаться – никогда не отличалась умением делать замысловатые прически, и строгий пучок для офиса был максимумом моих возможностей.

Два дня, которые я провела в отеле, все вокруг только и жужжали, что о дани традициям и ежегодном мероприятии. На доске с рекламой развлечений красовался впечатляющий плакат с изображением костров, девушек в образе русалок и огромного темно-красного цветка. На праздник приглашали к девяти вечера, когда начинало смеркаться, и, как явствовало из объявления, отдыхающих и местных ждало выступление народного коллектива из ближайшего поселка.

Всеобщий ажиотаж совершенно меня не затрагивал – гораздо больше занимали мысли об интервью, которому вряд ли суждено было состояться. А после разговора со священником я и вовсе решила отказаться от участия во всех этих обрядах. Вечер я наверняка скоротала бы в номере за взятым в библиотеке детективом, если бы при выходе из столовой после ужина не наткнулась на энергичную ярко накрашенную женщину лет пятидесяти, которая беспорядочно металась по холлу в компании бойкой барменши и чуть не рвала на себе волосы.