«Амитофо…»

Изумление Бага не знало границ. Он попытался прикинуть в уме хотя бы приблизительную сумму всего «Ценника» – ежели все, что в нем перечислено, было оплачено хотя бы единожды, – но быстро сбился; не приходилось, однако, сомневаться в том, что сумма получалась значительная. А если учесть, что в движении за возвращение асланiвських древностей участвует чуть не все население города… Удивительно богатые люди эти дервиши! Только вот откуда средства? Откуда?

Но спросить было некого: Старец, ухватив бороду жилистой, натруженной дланью, хранил многозначительное молчание, а набольший незалежник ибн Зозуля отсутствовал, видимо, занятый раскопками особой важности. «Как бы копает». Баг аккуратно сфотографировал бумагу и открыл другой ящик.

Та же картина – незначительные бумажки, главным образом – отчеты об изумительных находках вроде окаменевшей трубки-люльки и клада ржавых кумганов, весьма нетривиально датированных сорок седьмым веком до Н. Х. Баг, человек немудрящий, всегда предпочитал датировки по девизам правления, но знал, что христиане, например, меряют время периодами «до Р. Х.» и «от Р. Х.»; те же из христиан, каковые считают себя атеистами, то же самое именуют «до н. э.» и «н. э.». Странная смесь «до Н. Х.» привела Бага в замешательство. К счастью, внизу страницы сокращение было расшифровано: «до Нашей Хиджры». Честный человекоохранитель только вздохнул.

Затем на глаза Багу попались два отношения о переводе денежных сумм из Асланiвського отделения Первого Всеобъемлющего Справедливостью банка на счет Братства Незалежных Дервишей.

Баг плохо разбирался в денежных документах. Финансовые человеконарушения не относились к его области деятельности; но то, что деньги были переведены в одном случае из средств, предназначенных на строительство новой ветряной электростанции, а в другом – со счета уездного Фонда Радования Старости, следовало из пояснительных банковских записей определенно. Суммы были значительные.

«Это что же получается? – подумал он ошеломленно. – Вместо того, чтобы строить электростанцию и сообразно обеспечить жителей светом и энергией, потребной в ежедневных нуждах, они кости скупают и молодежь учат с оружием по улицам строем ходить? Ради Дракусселева клада отнимают кусок маньтоу у вышедших в отставку и живущих на государственном обеспечении пожилых подданных?! И это – забота о своем уникальном и, по их же собственным уверениям, древнейшем и умнейшем на земле народе?!»

От волнения Баг вытащил сигарету и даже щелкнул зажигалкой, но вовремя спохватился и с сожалением убрал сигарету на место. Встал и решительно направился к двери в кабинет ибн Зозули; внимательно ее осмотрел и вздохнул, качая головой. Извлек из рукава малый метательный нож и принялся ковыряться в замке.

Умение отмыкать замки подручными средствами никогда не было сильной стороной Бага. Подобное занятие он почитал низким и даже постыдным, и уж коли случались обстоятельства, в каковых Багу приходилось открывать запертые двери, то он всегда предпочитал делать это не тайно, а открыто, совершенно явно для всех присутствующих. Говоря проще, Баг такие двери обычно выбивал ногами или, когда дверь попадалась особенно неподатливая, случившимися поблизости предметами. По его мнению, подобный путь был наиболее сообразен поведению благородного мужа.

Но редко, очень редко складывались ситуации особого рода, когда дверь становилась препятствием не для справедливого пленения лиц, совершивших противучеловечные действия и потому подлежащих, например, вразумлению прутняками, но – препятствием к тайному получению важной информации, злодеев уличающей. В многолетнем деятельном опыте Бага таких случаев было – по пальцам одной руки пересчитать, и каждый случай достойный человекоохранитель вспоминал с неизменным отвращением. Баг терпеть не мог ковыряться в чужих замках. Но ибн Зозуля не оставил ему выбора.

«Да открывайся же! – с отвращением вращал ножом Баг. – Открывайся, железяка, три Яньло тебе в пружину!»

Замок не поддавался.

Баг настолько увлекся, что новый хлопок двери внизу прозвучал для него, точно раскат грома небесного. В коридоре послышались шаги и голоса.

«Двое», – определил Баг и огляделся в поисках укрытия. Старец глядел на него с плохо скрытым торжеством. Его легкая улыбка, перестав быть загадочной, казалось, прямо говорила: «Что, влип?» Баг пожал плечами и юркнул за пальму. В углу было тесно, но кадка оказалась достаточно высокой, дабы Баг смог полностью за нею укрыться. Правда, ему пришлось скорчиться – любое движение тут же всколыхнуло бы листья и выдало Бага. Баг поступил единственно возможным способом. Он принял позу «нефритового утробыша», благо владел этой техникой весьма уверенно, практикуя ее раз в седмицу на протяжении уже почти десятка лет. Оная поза, хоть и требовала от адепта запустить нос глубоко меж колен, как не что иное способствовала сообразному движению жизненной энергии по важнейшим каналам организма, очищая помыслы и сообщая телу необычайную бодрость.

Тайной «нефритового утробыша» с Багом поделился в свое время сам Великий Наставник Баоши-цзы; он же впервые показал Багу, как следует правильно принимать эту позу – Баг не смог сдержать вздоха удивления при виде той легкости, с которой Баоши-цзы на его глазах свернулся в своеобразный кокон, сделавшись при этом почти вдвое меньше, и с трудом удержался от несообразного вопроса, а куда же, собственно, наставник девал свой вызывающий всяческое и всеобщее уважение живот.

Позднее Баг понял, что великий Конфуций, говоря об опыте как о начале начал, был как всегда прав: уже через пару лет настойчивых тренировок Баг научился в позе «нефритового утробыша» ужиматься раза в полтора, а энергия так и бегала, так и бегала…

Баг сгруппировался и обратился в слух.

– …И ничего это не значит, – услышал он под звук открывающейся двери уверенный грубый голос одного из вошедших. – Вы очень много волнуетесь. И, между прочим, совершенно не из-за того, из за чего следует.

– Да, но ведь детальные планы наших изысканий сугубо… – робко отвечал второй; даже походка его звучала как-то вяло, неэнергично.