Недавно Заказчик оставил Борису координаты поста ГАИ. Конечно, дежуривший там лейтенант — парень осторожный и ни в какую авантюру не полезет. Но от него это и не требовалось. В его задачи входило всего лишь остановить машину под определенным номером, продержать на шоссе какое-то время и потом описать тех, кто сидел в салоне. Борис знал, что человек, которого гаишники продержали пятнадцать минут, а потом отпустили без денежного урона, на радостях быстро забывает о произошедшем.

Борис связался с лейтенантом. Через полчаса можно было уверенно сказать: девушка в машине. А поевшие ребята без труда догнали объект и теперь шли с дистанцией в километр.

Правда, потом объект не свернул на известную Борису дачу Даутова, а углубился в проселочные дебри. «Нам что, вести их до Карелии?» — спросил рассерженный Ушат, на что получил ответ: будет надо — до Сортавалы.

Потом связь прервалась. Лишь через час Ушат вернулся в зону слышимости и передал: машина с девушкой свернула в какую-то избушку лесника километров десять за Лейпясуо. Дуремар остался гулять по дорожке, издали поглядывая на дачу, а он, Ушат, ждет дальнейших указаний, надеясь, что прикажут вернуться.

— Завтра отоспитесь, — сказал Борис. Он добавил также, что за этот день каждый получит по пятьсот баксов. Пацаны выразили тихую радость, а Борис подумал: если дело выгорит, то можно дать и тысячу, если же нет… Им пришлось бы долго искать плательщика.

Учитывая, что связи с Ушатом нет, Борис опять позвонил на пост ГАИ и попросил остановить машину, которую они уже прежде тормозили, если она поедет в город. Через два часа выяснилось: машина действительно вернулась в Питер. За рулем был всего один человек. И никакой девушки.

Борис повеселел. Объект оказался в западне. Как бабочка под сачком. А команда, которая ее вытащит, не помяв крылышек (помять можно потом), уже почти подобрана. И утром проблема решится.

Последние годы жизнь Сергея Ивановича Савельева была бедна на события. По правде говоря, она и прежде большим разнообразием не отмечалась, но тогда Сергей Иванович пять раз в неделю ездил на работу. Теперь не было и этого.

Савельев принадлежал к поколению, которое не знало вопроса: «Почему?» Паренек из-под Костромы отшагал (а правильнее сказать, отлежал в госпиталях) почти всю войну. Ему не дали вернуться в родной дом. Карельский перешеек стал советской землей, а значит там должны были поселиться советские люди, ибо прочие оттуда убежали.

Десять лет Сергей Иванович трудился в совхозе. Судя по развалинам окрестных хуторов, здесь можно было растить и хлеб, и картошку, и яблоки. Но у измочаленных войной крестьян центральной России дела здесь не спорились. И Сергей Иванович был рад, когда смог устроиться на работу в Выборге. Каждый день он проходил пять километров пешком до автобусной остановки, приезжал в город, столярничал в детском саду, а вечером проделывал тот же путь, но обратно.

Шли годы. Соседи разъехались или спились, и от небольшой деревушки, построенной в 1946 году, остался лишь домик Сергея Ивановича, где он жил с женой — уроженкой Брянска. Совхозные поля опустели, а лес стал охотничьим угодьем, благо лосей и кабанов почти никто не тревожил.

Потом (Сергей Иванович уже давно вышел на пенсию), детский сад начал экономить. Первое, на чем он сэкономил — это на должности плотника. К этому времени СССР стал именоваться Россией, а на государственном флаге появились две дополнительные полосы синего и белого цвета. Кого-то это возмущало, но только не Савельева. Во-первых, начальству — виднее, а во-вторых, возмущаться ему было не с кем. Разве только со своей молчаливой женой.

За пенсией приходилось ходить в поселок не раз в месяц, а три-четыре раза. Однако большинство походов были бесплодны. Конечно, пенсию выдавали, но иногда с опозданием в месяц, а то и в два.

Происходит ли такая неприятность с ним одним, или со всей страной, Сергей Иванович узнать не мог. Линия электросвязи рвалась и прежде по нескольку раз в год. Тогда ее чинили. Теперь же в районе решили, что ради одного потребителя электроэнергии возиться не стоит. И Савельев, на старости лет, вернулся к керосиновой лампе. А телевизор он и прежде смотреть не любил. Поэтому обо всем, что происходило в стране, он узнавал у дяди Коли — сторожа охотхозяйства. Теперь на территории охраняемой им организации появилась дача какого-то ленинградского начальника.

Даутов нравился Сергею Ивановичу. Старик делил начальников на две категории: хорошие и плохие. Анатолий Семенович был хороший начальник. Каждый раз он здоровался с Сергеем Ивановичем, а иногда и вручал ему какой-нибудь мелкий городской презент: бутылку водки или коробку конфет для супруги. Такой же вежливой была и дочка хорошего начальника.

Целыми днями Сергей Иванович бродил по лесу, собирая грибы и ягоды, копался на огороде, ходил ловить рыбу на ближайшее озерцо и пару раз в неделю добирался до большого шоссе (восемь километров по лесной тропке), где продавал картошку или рыбу. Именно на шоссе с ним и случилось происшествие, которое повергло его в полное смятение.

Сентябрьским вечером он стоял на шоссе с ведром картошки. Уже давно моросил дождик, и Савельев желал как можно скорее уйти домой. Но шоферам, видно, не хотелось вылезать-мокнуть, поэтому никто не останавливался.

Наконец рядом затормозила иностранная машина. Из нее вышли двое парней и помочились прямо в придорожную канаву.

Сергей Иванович решил, что это его последний шанс. Он подошел к парням и показал им на ведро.

— Возьмите, молодые люди. Отдам недорого.

Один из парней обернулся к нему.

— Дед. Твоя картошка — грязная. Вымой и предлагай.

После чего парень пнул ногой ведро. Картошка высыпалась в канаву, а он сел в машину, где уже был его товарищ, машина фыркнула и умчалась, оставив Сергея Ивановича в глубоком недоумении. Он стоял по колено в канаве, складывал картошку в ведро и не понимал, что же произошло.

Его поразило вовсе не хамство этих молодых ребят, хотя в другой ситуации его поразило бы именно оно. Перед тем, как парень пнул ведро, Савельев успел разглядеть его машину. На радиаторе была бело-синяя эмблема.

Савельев мгновенно перенесся в пылающий июль сорок первого года. Его полк, вырываясь из окружения под Минском, уничтожил немецкий мотопатруль. Он помнил, как неуклюже, в истертых ногах, перебегал шоссе: скорее бы в спасительную поросль. Рядом догорал вражеский мотоцикл. Водитель, наполовину разорванный гранатой, все еще сжимал руль обгорелыми руками. Взгляд Савельева упал на него, и он увидел на немецкой машине еще не тронутую огнем бело-синюю эмблему.

Если бы тогда Сергею Ивановичу попался знающий человек, он бы объяснил: это марка концерна «БМВ». Но Сергей Иванович этого так и не узнал. И вот, с той поры, в его мозгу навеки впечаталась комбинация: горящее железо, запах горелой человечины и этот ничего не значащий значок.

Собрав картошку, Савельев призадумался. Увиденное говорило: они вернулись. Это было особенно удивительно, ибо никто его, Сергея Ивановича, об этом не предупредил. Савельев с юности знал, что правительство всегда умнее тех, кем оно правит. Когда-то правительство считало, что с немцами надо дружить, потом началась война. Во время войны правительство дружило с японцами и запрещало солдатам петь песню про злых самураев, потом правительство начало с ними войну. Сперва правительство считало китайцев лучшими друзьями, а потом они оказались почти фашистами. Возможно, и сейчас правительство подружилось с врагом, разрешило ему ездить по стране и вот так обращаться со стариками.

Правительство сделало только одну ошибку — оно не объяснило Сергею Ивановичу о том, что наступили новые времена.

За долгие годы своей полувоенной службы «главбух» так и не смог решить для себя: снятся ли перед боем особые сны? Или все, как обычно. Он так же не успел вспомнить, какой же ему снился сон на этот раз, когда раздался телефонный звонок. Было три часа утра.