– Я найду другое место, – бодро говорю я, пытаясь убедить ее, что беспокоиться не о чем. – Что-нибудь поменьше. – Читай: дешевле. Мне придется переехать на самую окраину Лондона, чтобы иметь возможность позволить себе снимать комнату на мою мизерную зарплату – но по крайней мере у меня есть зарплата, и за это стоит быть благодарным. – Я потеряла своего парня, а теперь и лучшую подругу, и все это за один день. Будем надеяться, что завтра будет лучше.

– С тобой все будет в порядке, а если ничего не получится, я пришлю за тобой частный самолет.

Мой рот приоткрывается.

– У них есть частный самолет?

– Нет, но это звучит очень по-лос-анджелесски.

– Так и есть! А как насчет твоей второй половинки? Что он может сказать обо всем этом? – Я терпеть не могу этого парня; я даже не могу вспомнить его дурацкое имя.

Она вздыхает.

– Я ему еще не сказала. – Я надеюсь, что ради всего святого она бросит нового парня и будет жить дальше. Я могу сказать, что он ей не очень нравится, даже если она притворяется, что это не так.

Мы распиваем бутылку красного и смеемся-плачем весь вечер напролет. Потерять Ливви – все равно что потерять правую руку. Мы были лучшими подругами с самого детства, и она все еще приходит мне на помощь два десятилетия спустя.

Кем я буду без нее?..

Следующим вечером, когда я должна была быть на презентации книги друга Люка, я сижу в пижаме «Помощник Санты», потягиваю гоголь-моголь с вином и гадаю, что же все-таки пошло не так. Помогает гоголь-моголь; это такой успокаивающий рождественский напиток, который вызывает в воображении уют и тепло, как на Рождество у моей бабушки. Она была румяной, жизнерадостной женщиной, которая никогда ни о ком не сказала плохого слова, но стоило начать с ней спорить и вы узнаете обратную ее сторону. Бабушка была одной из тех, кто подбирает потерянных и сломленных, кормит их, дает им приют и отпускает на свободу, зная, что у них всегда есть ее распростертые объятия, в которые можно вернуться в случае необходимости.

Мои родители были другими. Они больше заботились о внешнем виде, о том, чтобы вести себя тихо – чтобы соседи не услышали, – пока внешне мы выглядели прилично, все было хорошо. Мои родители потратили годы моего становления на то, чтобы убедить меня, что я не вполне соответствую их стандартам, я недостаточно старалась добиться успеха, я не шла ни в какое сравнение со своими братьями и сестрами. Причем до сих пор все так и остается, если честно. Дом моей бабушки был моей тихой гаванью, местом, куда я приходила за любовью и одобрением.

Я очень скучаю по ней. Она – причина, по которой я так обожаю Рождество. Каждое Рождество я проводила у нее дома, помогая замешивать тесто для домашних пирогов с фруктовым фаршем, и мы подпевали рождественским песням. Она позволяла мне отмерять бренди для смеси из сухофруктов, в том числе рюмочку для нее, «чтобы убедиться, что оно не отравлено, моя дорогая». Аромат корицы и мускатного ореха до сих пор возвращает меня на ту маленькую, опрятную кухню и к образу моей жизнерадостной бабушки в фартуке, которая хихикает после двух маленьких глотков, ее румяные щеки почему-то становятся еще краснее, глаза слезятся, когда она заявляет:

– Я люблю тебя, ты знаешь, моя драгоценная Флора. Ты отличаешься от других, и запомни мои слова, ты им всем покажешь. Ты позднецветущая, вот и все, моя дорогая, и знаешь, что такого необычного в том, чтобы быть позднецветущей?

– Что? – спрашивала я, испытывая трепет восторга от того, что бабушка смогла разглядеть во мне что-то особенное, то, чего не смог бы увидеть никто другой. Я, среднестатистическая студентка, девушка, которая слишком долго строила воздушные замки, сестра, которая проигрывала в сравнении. Дочь, которая Всего Лишь. Не Станет. Слушать.

– Поздноцветущие инстинктивно знают, что им нужно подождать, пока произойдет волшебство. А волшебная жизнь требует времени. Ты же не можешь сейчас торопить магию, не так ли? Поэтому ты позволяй природе идти своим чередом и игнорируй тех, кто пытается приглушить твою искру…

Я не знаю, сколько раз у нас был точно такой же разговор. Как будто бабушка знала, что мне понадобятся напоминания, когда я буду приближаться к тридцати, все еще не «расцветши». Когда я думаю о ней, я возвращаюсь на ее согретую рассказами кухню, окутанную ее любовью, с ароматом рождественских специй, наполняющим воздух. Она с удовольствием заворачивала подарки, сидя на кухонном острове, пока я помешивала в мириадах кастрюль и сковородок, а она лирично рассказывала о том, что она купила, для кого и почему. Эта женщина превратила раздачу подарков в вид искусства. А потом каждый год 1 декабря проводилось украшение коттеджа.

Мы с Ливви забегали к бабушке после школы и проводили вечер, наряжая елки. Всего у нее было двенадцать, по одной на каждый укромный уголок, от большой до маленькой со всеми, что между ними. Мы приклеивали мишуру к потолку, как декоративные флажки. Украшения были аккуратно извлечены из коробочек, заполненных папиросной бумагой, отполированы и выставлены на всеобщее обозрение везде, где мы могли найти место. И самое почетное место занимал освещенный грот, который бабушка обожала. Он все еще хранится у меня в коробке. У меня большинство ее украшений и моя собственная коллекция, которую я собирала всю свою жизнь. Каждый год бабушка покупала мне украшение, чтобы пополнить мои запасы, и я также вкладывалась в более дорогие линейки, такие как Swarovski и Hallmark. Некоторые девушки тратятся на дизайнерскую обувь, я вкладываю деньги в рождественские украшения! Если бы только бабушка все еще была здесь, она бы поддержала меня кружкой теплого какао и сказала, что мое время пришло и все эти ухабы на пути были частью плана…

Входная дверь открывается со свистом, вырывая меня из моей прогулки по переулку воспоминаний. Для ноября здесь холодно, и я задаюсь вопросом, означает ли это, что у нас рано выпадет снег.

– Как я рада вернуться домой! – говорит Ливви. – Что за день.

– Подожди… – я иду на кухню и наливаю Ливви гоголь-моголь, прежде чем поспешить обратно в уютную гостиную. – Что случилось?

– О, спасибо. – Она отпивает сливочный напиток и опускается в кресло у газового камина, натягивая плед на колени. – Эх, просто одна драма за другой. Это похоже на то, что чем больше я пытаюсь вычеркнуть из своего списка дел, тем больше продолжает добавляться. В любом случае это не имеет значения, на самом деле это просто кажется бесконечным, когда так много нужно сделать, прежде чем я уйду. Как прошел твой день?

– Довольно неплохо, учитывая все обстоятельства. Если бы не Deck the Halls, я бы сидела дома, смотрела рождественские фильмы Hallmark и задавалась вопросом, почему у милой, но заблудшей героини всегда все получается, а у меня – никогда.

– Почему у них всегда все так легко получается? – сокрушается она.

– Наверное, мне нужно переехать в маленький городок и влюбиться в чокнутого библиотекаря, который на удивление сексуален, когда снимает очки и зачесывает волосы на другую сторону.

– О да. На самом деле, как Карл из «Реальной любви». Хотя он не был библиотекарем и горяч в очках.

– Супергоряч. В любом случае у тебя есть парень, даже если он не совсем соответствует стандартам Hallmark. – Новый парень Ливви – полный болван, но она немного расстраивается, когда я выпаливаю это.

– Да, – вздыхает она. – В любом случае хватит обо всем этом. Я притащилась, брыкаясь и крича, из клиники, потому что подумала, что мы могли бы заняться праздничными декорациями. А ты как думаешь? Верный способ поднять настроение нашей праздничной Флоре, не так ли?

– Но ты уезжаешь через три недели. Есть ли какой-то смысл все расставлять только для того, чтобы так скоро снова убрать? – У меня сжимается горло при одной мысли о том, что Ливви уезжает, а я топчусь на месте, пока решаю, где буду жить. И как я собираюсь функционировать без своей наперсницы и самой умной в нашем дуэте.