Я использую свой лучший плаксивый голос, чтобы достучаться до нее:

– Да, я знаю, мне просто не нравится, когда богатые члены королевской семьи покупают мое барахло, моих детей, мою драгоценную…

– Отговорки со мной не пройдут. – Она зажимает мне рот рукой. – Но ты права, Флора. Это просто «барахло». Красивые, блестящие мертвые грузы, которые тянут тебя ко дну. У тебя все еще есть все, что тебе дорого от бабушки, и это все, что имеет значение.

– Я ненавижу, когда ты так говоришь!

– Например, как?

– Разумно! Это приводит в бешенство!

Она улыбается.

– Через несколько недель, когда у тебя будет лучшее время в твоей жизни, ты вспомнишь этот момент и будешь рада, что добилась свободы.

– Это просто… – Но слова исчезают. Она права, и я знаю, что она права. Если я хочу, чтобы это сработало, мне нужно изменить свой образ мышления. Больше никаких оправданий. Не цепляться за прошлое. – Мне понадобится сахар, чтобы успокоиться.

– В этом есть смысл. Позволь мне. – Она уходит, и я остаюсь предоставленной самой себе, пытаясь отогнать боль, когда вижу свободное место на столе.

Молодой папаша, носящий ребенка в лоскуте, здоровается. Малышка радостно воркует, и он отвечает ей тем же, осматривая стол. Когда он спрашивает цену за мою коллекцию северных оленей, я размышляю, действительно ли я хочу их продать. Я имею в виду, что он кажется милым и все такое… но и мои олени тоже.

Я скрещиваю руки на груди.

– Прежде чем я назову вам цену, не могли бы вы назвать мне имена каждого из оленей Санты?

Если он знает их все, это знак, и тогда я продам ему свой зверинец копытных животных. Это тот дерзкий вид допроса, под которым подписалась бы уверенная в себе героиня Hallmark, верно?

– Вы хотите, чтобы я назвал их имена? Все?

– Их всего девять. Это не такая уж сложная задача, не так ли? – По выражению неподдельного удивления на его лице можно было подумать, что я попросила его продекламировать текст «Боже, храни королеву» дословно или что-то в этом роде.

На его лице отражается замешательство, но он говорит:

– Э-э, Рудольф. Стремительный, Танцор, Скакун, Комета, Гром?.. Сколько это? – Любитель.

– Этого недостаточно.

Он почесывает затылок.

– Комета?

– Вы уже сказали «Комета». – Я поедаю его взглядом.

Ливви возвращается и протягивает мне малиновый круассан.

– Эй, какой у вас там очаровательный херувимчик, – говорит она парню и делает то сморщенное лицо, которое всегда делают люди, когда рядом есть дети. – Я могу помочь?

– Вы знаете все имена северных оленей Санты?

Она бросает на меня свирепый взгляд.

– Только не это снова!

– Что? Это только справедливо, что, если он хочет владеть такой великолепной компанией, пусть знает их чертовы имена. – На мой взгляд, вполне разумно, чтобы он знал, что покупает!

– Стремительный, Танцор, Скакун, Резвый, Комета, Купидон, Гром, Молния и Рудольф, – говорит она и лучезарно улыбается мужчине. – Теперь вы знаете их все. Хотите, я заверну их для вас?

– Сколько они стоят?

– Все, что вы считаете справедливым.

Я задыхаюсь так сильно, что, кажется, сейчас потеряю сознание. Они заключают сделку, и мужчина уходит со своей добычей.

– Ты… ты уволена!

Она закатывает глаза.

– О, заткнись ты. Честно говоря, неужели моя маленькая ободряющая речь полностью вошла в одно ухо и вылетела из другого? Я доверила тебе сделать еще несколько продаж, а ты поступила так, как обычно поступаешь с потенциальными бойфрендами, когда спрашиваешь их, знают ли они все девять имен северных оленей! Это чертово чудо, что любой мужчина идет с тобой на свидание, но вот он, первый вопрос, который ты ему ляпаешь. Теперь ты делаешь то же самое с молодым папашей на распродаже из багажников. Это невероятно!

– Что ж, извинииите меня, мисс Божество свиданий. Мои представления об идеальном мужчине могут отличаться от ваших, но мне нужно заранее знать, совместимы мы или нет. Что касается первых вопросов, то этот чертовски хорош, если спросить меня.

Она фыркает.

– Я больше не собираюсь затевать этот спор о «первом вопросе». Нужны тебе деньги на поездку или нет? Потому что, если ты этого не сделаешь, мне лучше лежать в горизонтальном положении на диване, пестуя похмелье, чем находиться здесь. Ты мешкаешь вообще, потому что делаешь это по-настоящему, или нет?

Я откусываю кусочек от своего круассана, чтобы она, черт возьми, могла дождаться ответа. И еще потому, что я на самом деле не могу придумать ни одного.

– Ну?

Я смахиваю крошки.

– Я дура. На этот раз я действительно это имею в виду.

– Ты и есть дура.

– Только это трудно отпустить. С чем угодно меня бы это ни на йоту не волновало, но это мои милые драгоценные малыши, и я не вижу ничего плохого в том, чтобы опрашивать людей, чтобы убедиться, что они попадают в нужные дома.

Ливви сидит рядом со мной и потягивает кофе.

– Ладно, хорошо, я это понимаю. Задавай вопросы, но старайся не прибегать к этой устрашающей тактике отвода глаз; это на самом деле пугает, как будто ты пытаешься загипнотизировать их или что-то в этом роде. И сделай свои расспросы немного более тонкими.

– Должным образом принято к сведению. Я поработаю над своим общением.

Это то, что мне больше всего нравится в Ливви; мы можем пререкаться и спорить, как сестры, но довольно быстро миримся, когда одна из нас понимает, что мы неправы – обычно я.

Если я действительно собираюсь преуспеть, мне придется продать столько, сколько смогу, включая всю домашнюю потрепанную подержанную мебель, которая хранится у меня на складе, и получить достаточно денег, чтобы продержаться, если рождественская ярмарка в Лапландии окажется не такой прибыльной, как я надеюсь.

Середина ноября пролетает так быстро; до сих пор у меня не было ни минуты, чтобы переосмыслить себя. Вся моя жизнь упакована в один рюкзак размером с человека. Я чувствую себя свободнее, легче, продав практически все остальное, что у меня есть, включая все мои вещи, которые слишком долго хранились на складе. Это говорит о том, что мне не нужно это «барахло», на самом деле – я только надеюсь, что позже не пожалею об этом. Я стараюсь не представлять себе катастрофу, например, как я возвращаюсь домой через месяц, поджав хвост, и стучусь в дверь к родителям с просьбой о помощи. Как раз в тот момент, когда я чувствую себя подавленной, я слышу голос бабушки в своей голове: «Ты потрясающая, Флора, и все получится». Я посылаю безмолвную благодарность тебе на небеса. Бабушка присматривает за мной, я знаю, что это так. Я могу это сделать, и я сделаю это!

Я натягиваю рюкзак и падаю вперед, когда в поле зрения с визгом появляется пол. «Блииин!»

Ливви выбегает из своей спальни.

– Серьезно, Флора! Что у тебя там внутри? Похоже, ты собираешься путешествовать по Гималаям большую часть года или что-то в этом роде. Оставь здесь кое-какие вещи. Я могу положить их на хранение вместе со своим снаряжением.

– Но мне нужно все это.

– Ты упаковала летнюю одежду, не так ли? Даже после того, как ты пообещала, что не будешь этого делать.

– Ну и что с того, что я это сделала?

– Зачем тебе зимой в Лапландии летняя одежда?

Я разочарованно вздыхаю.

– Это чрезмерное подчеркивание, Лив. Что, если я встречу каких-нибудь гламурных путешественников-миллиардеров, которые подумают, что я – душа вечеринки, и предложат отвезти меня на свою частную яхту на долгие выходные на Багамы, а потом я застряну, потому что у меня есть только зимние шерстяные вещи? Ты же точно не можешь носить пуховик на Багамах, не так ли? Существует реальная угроза, что я спущусь с палубы и умру какой-нибудь трагической смертью в Атлантическом океане, и ты не найдешь моего тела и всегда будешь задаваться вопросом, что произошло. Я попытаюсь отправить сообщение с того света, например написать на запотевшем окне ванной, но ты, будучи такой помешанной на аккуратности, даже не прочтешь его; ты просто сотрешь его жидкостью для стекла…