Юфимия мотнула головой, отчего занавесь ее волос качнулась. Он не видел ее лица.

— С Урсулой!

— Милая, но это не мой выбор! И если ты считаешь, что между мною и ей что-то… — Он пожал плечами, ни капельки не лукавя. Урсула? Ни за что! Эта женщина-кузнец? Она лупила по теннисному мячу сильнее, чем любой мужчина в поселке. Мужеподобные женщины отталкивали его. — Уж скорее я окажусь в постели с Ревуном.

— Думаешь, кого-то интересует, как ты к этому относишься? — неожиданно громко спросила она. — Она здесь дольше любой из нас!

— Да, но… О чем это ты?

— О том, что никто не знает, каких таких чудес от нее можно ждать, вот о чем! — Стараясь не встречаться с ним взглядом, Юфимия обращалась исключительно к нарсианским коврам. Но он-то знал — когда она волнуется, ее чудовищное ирландское произношение становится заметнее. Вот и сейчас оно выдало ее. — У нее поди маны больше, чем у любого другого тут, и если она тебя захочет — а она хочет, я знаю, — она тебя получит, и ты слова поперек не скажешь.

Силы небесные! Это же будет форменное изнасилование!

Впрочем, черт с этим; дело пахло еще худшим…

— Почему они посылают Урсулу?

— Остановить мистера Экзетера, — прошептала она.

Джулиан снова пожал плечами. Его посылают, чтобы он доставил Урсулу Ньютон к Экзетеру — уж она-то легко справится с Эдвардом. Иуда! Он сел на кровать рядом с Юфимией и обнял ее, чтобы успокоить. На самом-то деле это он нуждался в ее ласке и утешении, но она отодвинулась, не поняв его.

Во рту стоял неприятный привкус. Прежде чем начинать думать о проблеме Экзетера, ему необходимо разобраться с Юфимией. Он откашлялся.

— Что еще наговорил тебе Пинки сегодня?

Молчание.

— Тогда что ты сказала Пинки?

Снова молчание; потом она заговорила негромко:

— Уходи, милый. Не задавай «вопросов. Я не хочу делать тебе больно.

— Ты не можешь сделать мне больнее, чем сейчас.

Она шмыгнула носом и вытерла глаза тыльной стороной руки.

— Могу.

— Попробуй. Я хочу знать правду, Юфимия, всю правду.

Шмыг! Она вытерла нос.

— Они хотят послать кого-то на Родину найти Алису Прескотт, попросить ее о помощи. Совсем ненадолго — туда и обратно.

Он ждал, ничего не понимая. Он снова попытался обнять ее, и снова она отвела его руку. Он заметил, что его халат больше не оттопыривается.

— Нам с Уильямом ждать еще несколько месяцев. Есть кое-кто… о ком я ничего не знаю с самого начала войны. Ни слова. Я просила Пепперов, но они могли и забыть… им столько надавали поручений. Мне всего-то на несколько минут к телефону, всего один звонок…

— Этот грязный дьявол шантажирует тебя? Я ему…

— Нет, нет! — Она вздрогнула и зажала ему рот рукой. — Он сказал только, что им нужно выбрать кого-то для этого короткого визита на Родину. И еще сказал, что всегда спит с открытым окном. Вот и все.

Этого было вполне достаточно. Джулиан почти слышал, как Пинки говорит это, по обыкновению хитро жмурясь.

— Этот грязный ублюдок! Я…

— Нет! Пожалуйста, не надо, а то он не пустит меня! Ведь куча народу ждет такой возможности, но он сказал, что может устроить…

Он убрал руку.

— Еще бы не устроить! За такую цену он может устроить все что угодно, не так ли?

— Ох, Джулиан, ведь это не конец света, правда? Я делала это и раньше.

— Что? С Пинки? Нет!

— Да! — крикнула она.

— Ты же говорила, что он тебя никогда не интересовал!

Ее смех прозвучал горько-горько.

— Ох ты, идиот маленький! Они почти все меня интересовали в разное время. Ты что, еще не догадался об этом? Или ты считаешь, что получил меня девственницей?

Что ж, никто не просил его спрашивать.

— Это ничего не меняет. — Меняет, и еще как. Он пожалел, что она сказала об этом. Сколько? Кто? Все этим занимались, все время. Он совсем еще ребенок. — О ком это тебе так не терпится узнать?

— О… о родственнике.

— Каком еще родственнике? — Он дернул ее за руку. — Отвечай!

— Ну ладно, ты сам напросился! — крикнула она. — Я скажу тебе, хоть ты и пожалеешь об этом. Это Тим — Тимоти Вуд, мой сын!

— Сын?

Ему всегда казалось, что она младше его. Умом он понимал, что этого не может быть, однако эмоционально он доверял больше внешности и поведению. На вид ей трудно было дать больше восемнадцати. Однако сейчас, когда она смотрела на него глазами, полными слез, раскрасневшись, с пылающим на скулах сердитым румянцем, она выглядела на все тридцать. А то и сорок.

— Он старше тебя, Джулиан Смедли.

— Твой сын? Твой, не Уильяма?

Она покачала головой, вглядываясь ему в лицо.

— Он давно уже здоровый парень. Волосы рыжие. Как у его матери.

Он все прочитал в ее глазах. «Не надо, — думал он, — пожалуйста, не говори этого!»

Но она не услышала этой мольбы.

— И как у его отца.

Она занималась этим с Морковками.

Мир рушился вокруг Джулиана.

И вовсе не из-за того, что Морковки были туземцами. По крайней мере они были белыми. Конечно, они необразованны, отсталы… Но миссис Маккей и сама из рабочих, не так ли? Нет, все дело только в том, что Морковки — смертны, а роман между смертным и бессмертным просто невозможен. Непростителен. Экзетер уже узнал это на собственной шкуре.

— Теперь ты понял, почему ты должен уйти, Джулиан? Ступай и отдыхай в Джоалвейле с милой Урсулой, а я пойду и буду милой со славным Пинки.

Он все еще колебался. Она толкнула его к окну.

— Убирайся же! Я хотела поберечь тебя — такой ты невинный, — но теперь ты знаешь: я плодила ублюдков-Морковок еще до твоего рождения, мой мальчик. Так что убирайся.

Он все смотрел на нее. Сколько ей лет? Сколько дюжин или сотен мужчин побывали здесь до него? Лицо ее в свете свечи показалось ему вдруг зловещим…

— Ну, если ты так хочешь… — Джентльмен не может оставаться в спальне у леди, если его не желают. Он подошел к окну, выбрался на улицу и пошел домой, ощущая себя тысячелетним старцем.

Столичный город Юрг только-только просыпался, когда Элиэль Певица, прихрамывая, шла по Рыночной улице, петляя между телегами, сталкиваясь с заспанными подмастерьями, направлявшимися на работу, и служанками, вышедшими купить свежего хлеба на стол господам. Несколько проспавших свое время петухов все еще горланили во дворах.