— Никуда я не уйду. — Кошмарное видение: Пинки в розовой пижаме… — Если только у тебя там нет еще кого-то.
— Нет! Ну пожалуйста, Джулиан! Не сегодня. Мы можем поговорить, когда ты вернешься из Джоалвейла.
— Почему? Нет! Что-то не так? Послушай, если ты не пустишь меня здесь, я обойду дом и буду колотить в дверь до тех пор, пока не перебужу всех Морковок до одного. — Это должно подействовать: все женщины в Олимпе жили в постоянном страхе — что скажут о них Морковки, хотя каждая прекрасно знала — все остальные занимаются тем же и что Морковкам это абсолютно безразлично. Единственное, что не позволялось совсем, — это заниматься этим с Морковками. — Ты расстроена. Я хочу помочь тебе. Я люблю тебя, милая!
Юфимия совсем неромантично шмыгнула носом.
— Послушай, я же не собираюсь насиловать тебя! — возмутился Джулиан, отложив прямое соблазнение в качестве крайней меры. — Мы можем просто поговорить, если это все, чего ты хочешь. — Если это все, чего он может добиться. Она никогда не противилась ему до сих пор; во всяком случае, он такого не помнил. Она с энтузиазмом делала все, что он предлагал, — то есть все, о чем он когда-либо слышал или что мог выдумать…
Она поднялась, и свет мелькнул снова, когда она скрылась за шторой, но окно осталось открытым. Он просунул руку под раму и поднял ее. Спустя мгновение он откинул штору и зажмурился от сияния свечей на комоде. Она стояла посреди комнаты спиной к нему, одетая в розовую ночную рубашку — цвет ей совершенно не шел. Зато ее восхитительные волосы ниспадали почти до талии; достойный Тициана водопад, возбуждавший его не меньше, чем просвечивавшая через прозрачную ткань белая кожа.
Он положил здоровую руку ей на одно плечо, а обрубок на другое и попытался повернуть ее. Она упрямо отстранилась. Он сдержался.
— Что я такого сделал? — Интересно, был ли хоть один мужчина со времен Адама, которому не приходилось когда-либо задавать этот вопрос?
— Ничего, правда ничего. Только не сегодня, милый, ладно? Когда ты вернешься из Джоалвейла.
— Отлично! — согласился он, хотя все было уж никак не отлично. — Сядь вон туда, а я сяду сюда, и ты объяснишь мне, в чем дело. — Он отвернулся и шагнул к креслу. Хотелось бы ему разбираться в женщинах получше.
Она опустилась на край кровати, съежившись, обхватив руками грудь, опустив лицо. Игры света на ее волосах уже хватало, чтобы взорвать его изнутри, но была ведь еще и грудь, просвечивающая сквозь рубашку бледными клубничинами, и коричневатая тень внизу живота… Его сердце прыгало, как на скачках на Национальный Кубок со всеми их барьерами. Он одернул халат, чтобы скрыть предательскую выпуклость.
— А теперь Венди может сказать капитану Крюку, в чем дело.
Некоторое время она продолжала сидеть молча, давясь всхлипами. У него почти не было опыта общения с женщинами. Ольга затащила его к себе в постель всего через несколько дней после его появления в Олимпе — один-единственный раз. Этого раза ей хватило, чтобы удовлетворить свое любопытство. Этого раза ей хватило, чтобы произвести сокрушительное впечатление на увечного, контуженного, почти сведенного с ума войной двадцатиоднолетнего девственника. Несколько месяцев он никак не реагировал на различные намеки, да и потом не рисковал поддаваться на них до того самого дня, когда отправился погулять в холмы и совершенно случайно встретился там с Юфимией. Одно за другим… короче, в конце концов они оказались лежащими на измятых диких цветах в чем мать родила. С тех пор никого другого у него не было. Она обладала всем, что он надеялся найти в женщине.
Ее никак нельзя было назвать леди. Ее отец торговал рыбой в Донегале. Остальные женщины смотрели на нее свысока. Билл Маккей отправился в отпуск на Родину, и вернулся с этой простолюдинкой, и… Одному Богу известно, сколько лет прошло с тех пор. Об этом не спрашивают. У себя на Родине Джулиан вряд ли обратил бы на нее внимание. Гвардия его чудовищных тетушек в Челтенхеме подняла бы истошный визг, введи он в дом женщину вроде Юфимии Маккей. Он попытался представить ее себе в опере или на церковном пикнике
— и тут же бросил это занятие. Но это был Олимп, а не Челтенхем, и она была его подругой. Его, а не Пинки!
— Я слишком жадничала, — прошептала она.
— О чем это ты?
— Я была слишком жадной. — Она на мгновение подняла покрасневшие глаза, потом снова уставилась в пол. — Мне не надо было так удерживать тебя у себя. — Шмыг, шмыг!
— Ты не ответила, милая.
— Неужели ты не понимаешь? Моя очередь уже прошла. Они все хотят тебя! Ты молод, правда молод, а не как пришелец. Ты красивый, и замечательный, и не старше чем кажешься, и такой невинный, и Ольга им всем нарассказала… какой ты как мужчина… и ты ведь герой, настоящий герой! Значит, ты должен уделить всем себя, и…
У Джулиана вырвалось словцо, которого он не использовал с тех пор, как был на Западном фронте. Он встал и заходил по комнате. Ему хотелось сесть с ней рядом, но что будет в случае, если он коснулся бы ее руками… рукой… в его теперешнем состоянии, он не знал. Точнее, что будет — знал, но не знал как.
— Это совершенная… — Он использовал еще одно выражение, которого не положено знать леди, хотя Юфимия наверняка знала. — Я им что, племенной жеребец? Они что, думают, что могут передавать меня из рук в руки словно интересную книгу? Я уже не могу выбирать, с кем спать? Черта с два, женщина, я хочу тебя и никого другого! И к черту Ольгу вместе со всеми остальными… — Он поперхнулся и нервно засмеялся. — Я хочу сказать, мне они на… в общем, не нужны. К черту их, вот и все! — Пусть их скучают. Впрочем, мысль о том, что к нему так относятся, льстила, хоть он и не верил в это. Неужели правда? Надо же!
Ответа не последовало, если не считать шмыганья носом.
— Что тебе сказал Пинки?
Она не то всхлипнула, не то закашлялась, но взгляда не подняла.
— Ну?
— Ты уезжаешь завтра в Джоалленд.
— Ну и что? Я вернусь. Я с радостью возьму тебя, если ты поедешь. — Это может вызвать скандал, но если ей все равно, то и ему тоже.
— С Урсулой Ньютон.
Джулиан застыл.
— Я думал, я поеду с Джамбо. — Да, но никто ведь не говорил этого. Он сам так решил.
