Сержанту случилось искать женщину по фамилии Харрингтон, которая совершила преступление, и при исполнении своего долга он должен был обыскать несколько пользующихся дурной славой борделей, которые, как он полагал, могли дать убежище правонарушительнице.
Мы вошли в дом на Фредерик-стрит (на которой полно борделей, и почти каждый дом используется в безнравственных целях). Но объекта наших поисков там не оказалось, и мы отправились на Брунсвик-стрит, которая местным жителям и полиции больше известна как Тигровая бухта. Обитателям и посетителям этого места часто приходится против их воли появляться в полицейском суде. В Тигровой бухте полно борделей и воровских притонов. В дом номер 6 мы вошли в сопровождении двух полицейских в форме, которые, как оказалось, несли дежурство у входа в заведение. Они хотели задержать преступницу, которая, как они резонно предполагали, станет искать себе убежище после ночной пирушки в одном из притонов бухты. Мы не нашли человека, которого искала полиция, но, спускаясь в кухню, обнаружили женщину, сидящую на стуле, которая, очевидно, ожидала кого-то.
«Эта женщина, – сказал сержант, – из самой худшей категории, какие у нас есть. Она не только вульгарная проститутка и подручная негодяев и воров, но и слуга при проститутках и разных темных личностях, таких же деклассированных, как и она сама; разница только в том, что она им прислуживает».
После этого мы обыскали два дома на противоположной стороне улицы. Комнаты, которые занимали женщины и их моряки, были больше и просторнее, чем я ожидал увидеть. Кровати были с пологом на четырех столбиках, и в некоторых случаях они были окружены выцветшими, грязноватыми ситцевыми занавесками. В них было обычное количество дешевой глиняной посуды, стоявшей на каминных полках, увенчанных небольшим зеркалом в позолоченной или из розового дерева раме. Когда было произнесено магическое слово «полиция», дверь распахнулась подобно тому, как раскрылась пещера разбойников, когда Али-Баба произнес «сезам, откройся!». Несколько секунд были даны человеку, открывшему нам дверь, на то, чтобы сесть на диван, и начался наш обход этого заведения. Моряки не проявляли никаких признаков враждебности во время нашего несколько неоправданного вторжения, и каждый раз мы имели возможность спокойно выйти, не найдя, однако, преступницу, которую искали. Это могло заставить скептиков слегка засомневаться в ее вине, но в действительности дело обстояло иначе, и, по всей вероятности, к настоящему времени справедливость восторжествовала.
Беглый осмотр интерьера бара «Скаковая лошадь» завершил наши ночные скитания. Это питейное заведение – одно из недавно появившихся в этом районе, и оно предлагает свои услуги и человеку, и животному до самого утра.
Большинство иностранок прекрасно говорят по-английски, некоторые отлично, другие с ошибками; это зависит от продолжительности их пребывания в стране. Одна немка рассказала мне такую историю:
«Я живу в Англии почти шесть лет. Когда я сюда приехала, не говорила ни слова на вашем языке, но в ту пору общалась со своими соотечественниками. Теперь я хорошо говорю по-английски, как и любой другой. Сегодня вечером я пришла сюда потанцевать с английским моряком, которого знаю две недели. Его корабль находится в доках и не отправится в плавание еще месяц. Я была знакома с ним и раньше, полтора года назад. Он всегда живет со мной, когда сходит на берег. Он хороший человек и отдает мне все свои деньги, когда на берегу. Я беру все его деньги, когда он со мной, и не трачу их быстро, как это делают ваши английские женщины. Если я не позабочусь, он все потратит за неделю. У моряков деньги как дождевая вода; они бросают их на улице, не заботясь ни о чем, оставляют их чистильщику обуви на перекрестке или посыльному. Я даю ему денег понемногу, когда они ему нужны. Он хорошо меня знает и очень мне доверяет. Я честная женщина, и он чувствует, что может мне доверять. Предположим, у него при сходе на берег есть двадцать четыре фунта и он пробудет на берегу шесть месяцев, тогда он потратит со мной пятнадцать или двадцать фунтов, а что осталось – отдаст мне, когда будет уходить в море. Мы развлекаемся и тратим деньги на нас двоих. Для моряка очень плохо, если он оставляет деньги у себя; он попадет в плохие руки. Он пойдет к продавцу дешевого готового платья, который продаст ему одежду втридорога и оставит его без гроша. Я знаю очень многих моряков – шесть, восемь, десять, ах! – да еще больше. Они мои мужья. Я не замужем, разумеется, но они считают меня своей женой, пока на берегу. Я не особенно привязана ни к одному из них, у меня есть возлюбленный. Он официант в кофейне в доме с меблированными комнатами, где владелец немец. Мой возлюбленный – немец из Берлина, я и сама оттуда. Я там родилась».
Шедвел, Спитлфилдз (лондонский оптовый рынок фруктов, овощей и цветов. – Пер.) и прилегающие к ним районы заполнены борделями так же, как Уайтчепел. Для привлечения и развлечения моряков нужны женщины и музыка. Таких домов много на Хай-стрит в Шедвеле. Один из самых известных носит название «Белый лебедь» или просто «Гусь Пэдди». Говорят, его владелец зарабатывает деньги не одним способом. Содержание публичного дома – это излюбленный метод вложения денег в этих местах. Несколько лет назад один человек по имени Джеймс был отдан под суд за то, что у него было тридцать борделей. И хотя он был осужден, это ни в коей мере не улучшило ситуацию, так как в настоящее время ими управляет мой информатор по имени Брукс.
На Хай-стрит есть еще два хорошо известных дома – «Три короны» и «Виноград» (у последнего нет лицензии на проведение танцевальных вечеров).
«Гусь Пэдди», наверное, самое популярное заведение в этом приходе. О нем существует очень хорошее мнение в высших кругах. Во время Крымской войны его хозяин – правительству тогда были нужны моряки для комплектации флота – ходил по торговым судам на реке и завербовал на военную службу много людей. Его система набора была очень успешной. Он плавал на небольшом пароходике, на котором играл оркестр и развевались флаги и вымпелы. Все это снискало ему популярность в адмиралтействе и сделало его доходный дом широко известным среди моряков и всех тех, кто с ними связан.
Инспектор Прайс, под чьим надзором находятся ночлежные дома с дешевыми меблированными комнатами в этой части Лондона, очень любезно взял меня с собой в один из худших и один из лучших таких домов, являвших собой необыкновенную противоположность друг другу; и оба они были восхитительным примером превосходной работы замечательного Закона, регламентирующего их деятельность. Мы вошли в большую комнату, в которой в дальнем углу весело пылал большой камин. Вокруг него сидела группа из десяти – двенадцати человек, другие находились в различных частях комнаты. Позы большинства людей были вялыми, никто не читал; один готовил ужин; несколько человек развлекались тем, что отпускали в наш адрес критические замечания, спорили на тему причин нашего посещения и вообще обсуждали нашу внешность. Инспектор был хорошо известен владельцу заведения, который отнесся к нему с величайшей любезностью и уважением. Повсюду была чистота. В этот дом мог прийти всякий, кто располагал умеренной суммой в три пенса. Мне сообщили, что завсегдатаи этого дома, по большей части, проститутки и воры. То есть воры и их сообщники. Тому, кто платил деньги и требовал взамен комнату на ночь, не задавали никаких вопросов. В этом заведении имелось сорок кроватей. В нем было два этажа. Первый этаж был разделен при помощи дощатых перегородок на небольшие кабинки, предназначенные для женатых людей или тех, кто представлялся таковыми. Ввиду того что сумма, уплаченная за ночлег, была такой маленькой, разумеется, жильцы не могли ожидать, что получат чистые простыни, которые менялись лишь раз в неделю. На самом деле простыни были обычно черными или очень грязными. Да и как могло быть иначе? Мужчины часто были немытыми и совершенно неприученными к чистоте, от которой они были так же далеки, как и от благочестия. Полы и все вокруг было чистым, что делало честь управляющему персоналу наверху; кровати не стояли скученно в одном месте, а стояли рядами на определенном расстоянии одна от другой. Многие из них были уже заняты, хотя еще не было и одиннадцати часов, а дом обычно заполнялся к утру. Вентиляция была полной и достойной внимания. С каждой стороны комнаты имелось несколько вентиляторов, но ни одного на потолке – все были размещены сбоку.
