Неприметный автомобильчик ехал на средней скорости по живописной весенней трассе. Лучи солнца весело купались и играли на его поверхности. Вокруг все ближе и ближе подбиралось лето, хотя деревья все еще стояли в дымке. Сара Мессмэр сидела за рулем и лениво, одним пальчиком в черной перчатке, держалась за пухлый руль, второй рукой она подпирала свою щеку. Рядом, обхватив свои колени, сидела лаборантка Кэт. Уже пятнадцать минут они не разговаривали друг с другом. В конце концов, молчание прервала Сара Мессмэр.

— Кэтрин, — сказала она. — Послушай меня внимательно. Ведь достаточно подключить логику. Просто логика. Ты же человек логичный, я надеюсь.

— Говори Сара, — ответила лаборантка Кэт. — Мне нужно, чтобы ты говорила.

— Хорошо, говорю. Давай вернемся к логике. Если доктора Кэролайн не убить, то она убьет Кобру Фохт ведь так?

— Так. И она действительно убьет ее. Я в этом не сомневаюсь.

— Вот, этот факт мы с тобой уже установили. Едем дальше. Если она убьет Кобру Фохт, то мы лишимся самых дорогих товаров во вселенной. Товаров из первичной нереальности. Ты согласна с этим?

— Согласна, — ответила лаборантка Кэт, посмотрев на Сару тусклыми глазами.

— Значит твоя мечта, избавиться от суспензии, что сидит в тебе, будет уже не осуществима. Потому как технология по переносу твоего сознания обратно в тело двадцатитрехлетней девушки, как ты этого хочешь, стоит диких миллиардов межпространственных кредитов. Нет Кобры Фохт — нет ее товаров — нет кредитов. Логично?

— Более чем логично, — грустно ответила лаборантка.

— Ты мне скажи вот что, — сказала Сара, взяв руль обеими руками и увеличив скорость, так как пошла удобная ровная трасса, и можно было разогнаться до ста сорока, что Сара и сделала. Правда, она посматривала на маячок, и слишком близко к девушкам не приближалась. Все время сбавляла скорость, чтобы быть не обнаруженной. — Скажи мне такую подробность, тогда в 1801 году Кобра Фохт напала на вас обеих сразу?

— Да. Мы были очень близкими подругами. Мне было двадцать два года, а ей было двадцать пять. Мы шли вместе, держались за руки. И она напала на нас. Заставила пойти в книжный магазин и купить ее книги. Она тогда охотилась на девушек под видом знаменитой писательницы женских любовных романов Кобры Фохт. Мы купили ее книги. Стали этим же вечером читать и она нас стала готовить к пожиранию. Красная Черепаха сделала двоих супервоинов при помощи суспензии. Меня и Кэролайн.

— Значит, в отличии от Кэролайн, ты не хочешь смерти Кобры Фохт?

— Я хочу вернуть себе тело двадцатитрехлетней девушки. Я хочу быть живой. Я не хочу быть ужасным мертвецом с суспензией внутри. Я ведь просто девушка. Мне до сих пор двадцать два года. Хоть и прошло уже время, но я просто девушка. Я не убийца, не кровосос не палач. Как это ужасно существовать мертвой. Ты даже себе представить не можешь.

— А Кэролайн?

— Кэролайн обезумела. Она хочет мести. Она все время говорит, что уйдет в бездну только вместе с последней хищницей. И что она отомстит ей за каждую съеденную девушку. Она не хочет больше ничего. Она хочет только мести.

— А ты хочешь вернуть себе живое тело?

— Я хочу вернуться в живое тело и хочу любить, хочу родить ребенка. Я хочу познать мужчину в постели. Я хочу быть женщиной. А не этой гадкой суспензией.

— Ты не успела переспать с мужчиной до того как напала тварь?

— Нет. Не успела. Я даже не целованная. Я тогда, когда она напала на нас, шла и несла ему полевые цветы. Сама нарвала. Хотела признаться ему в любви.

— Как его звали?

— Кристиан… я любила его. Он так и не познал меня. Хищница на меня напала. Потом Красная Черепаха превратила меня в мертвое чудовище.

— То есть ты ни разу не спала с мужчиной?

— Я ни разу не спала с мужчиной, и даже не знаю что это такое. Я суспензия, у меня нет половых органов, у меня не работают груди. Я не хожу в туалет. Это просто мучительно. Я могу только пить кровь людей, чтобы суспензия во мне не мутировала. Каждую неделю по два раза должна выпивать свежую кровь. Выпивать досуха. Вот моя ложная жизнь Сара. Я убиваю, убиваю, убиваю.

— Я не совсем понимаю. А как же ты испражняешься? У тебя же все равно должны быть отходы.

— Суспензия имеет еще одно измерение. Отходы сбрасываются в пустотную реальность. Я не очень-то контролирую этот процесс. Я знаю, что у меня есть дополнительное измерение, которое позволяет мне идеально уворачиваться от пуль во время боя. А воевать и убивать приходится часто, корпорация Шамир меня частенько используют как наемника. Того убить, там разнести, тех замочить, этого сопроводить… я устала от этого.

— Я тебя понимаю Кэтрин. Это не жизнь для девушки.

— Я была такая же, как Элизабет Вэнс. Такая же сладенькая и вкусненькая, как говорит Кобра Фохт. Да и Кэролайн была тоже, хорошенькая. Мы обе были конфетками. Вкусненькими такими. Я уже привыкла за это время, когда вижу хорошеньких девушек, понимать что это пища для хищницы. Этакие, ходячие тортики с кремом. Когда хищница нападет — просто вопрос времени. Но, конечно, может повезти, и девушка избегнет этой участи. До старости доживет. С трудом себе представляю, сколько девушек вообще сожрала эта тварь.

— А ты понимаешь ее природу?

— Да, понимаю, они артефакты, которые возникли в первичной нереальности, связаны с эволюцией женской меметики. Женщины эволюционировали, у них повышалась интенсивность меметики, появились паразиты из первичной нереальности, которые стали этим питаться. Чистая биология, о которой мало что известно самим биологам и физикам.

— Ты знаешь, Кэт. Мне страшно об этом думать, я предпочитаю просто забыть об этом. Каждый раз, когда задумываюсь — холод по коже.

— Я давно уже прекрасно понимаю, как устроена наша реальность. Напоминаю Сара, мы находимся в массивной многомерной аномалии, где сидит многомерный симбиот-мицелий, который соединен со своими плодовыми телами многомерной сигнально-пищевой сетью. То, что мы называем мозгом — это орган многомерного мицелия, который крепится к самому плодовому телу.

— Не хочу ничего слышать. Я не хочу знать этой правды, — резко ответила Сара.

— Так вот в сигнально-пищевой сети они и завелись. Эти твари. Обычные паразиты. Вши в волосах. Жучки подрейтузные. Я все как раз понимаю.

— Скажи мне Кэтрин вот что. Во время гастрономической готовки, когда начался инкубационный период, ты занималась с ней любовью во сне?

— Да, занималась, три раза, она приходила ко мне во сне. И я даже влюбилась в нее. Грезила о ней.

— Влюбилась?

— Я была зараженная. Она готовила меня для пожирания. Она со всеми так делает, на кого нападает.

— Как это было? Как вы занимались любовью с ней?

Лаборантка Кэт опустила глаза и замерла.

— Кэтрин, ты ответишь мне?

— Я до сих пор вспоминаю эти минуты блаженства. Я никогда такого блаженства не испытывала. Это восхитительно. Это настоящий рай. Я хотела, чтобы она меня съела. Я жаждала этого. Лучше бы она меня съела.

— То есть, ты хотела, быть съеденной?

— Все девушки, на которых она нападает, жаждут этого. Это неописуемое блаженство. Я вспоминаю об этом. Это ни на что не похоже. Это райское блаженство. Ты мечтаешь соединиться с ней навеки. Ты хочешь, чтобы она тебя съела. Особенно под конец инкубационного периода. Я все это прошла почти до конца. Да, Сара, зараженные девушки хотят быть съеденными.

Девушки опять замолчали. Лаборантка Кэт замерла, Сара с недовольным видом держала руль.

— Вот ведь сука, какая эта Рейчел Толука Севилья.

— Почему?

— Потому что она заставила Кобру заниматься с ней любовью без пожирания. Я вот как чувствую, что Рейчел спелась с ней как шерочка с мошерочкой. И на елку влезла и попку не разодрала.

Сара со злостью ударила по рулю.

— Она там теперь невозбранно купается в блаженстве. Все под себя загребла. Все ей. И товары ей, и подарки, и удовольствие. Все ей. Взяла и забрала ее себе. И никто ее не ест. Просто взяла и положила редкую хищницу себе в карманчик. Типа я тут крутая.