Ничего плохого у бабы Ады не нашли. Всё оттого, что страдала она болезнью незримой, но страшной. Депрессией страдала. Раком души.

Рак души – он ведь так же болит, как и рак тела. Ничуть не меньше. И так же поглощает энергию. Так же разрушает. Истощает. Блокирует возможность получать удовольствие и энергию мира. Метастазирует, вызывая интоксикацию мыслями и психосоматические расстройства.

И, если его не лечить, в итоге убивает.

Так и умерла баба Ада на этой кровати.

Сын к ней так и не пришёл.

Осуждать его или не осуждать – дело личное. Но кажется мне, что не таким плохим он был, как баба Ада малевала.

Самое предновогоднее блюдо участкового терапевта – бутерброд.

С маслом, ибо на икру не заработали. Падающий им самым вниз. Повезёт – на рабочий стол, не очень – на замызганный пациентский палас.

Закон подлости как он есть. Самый что ни на есть предновогодний!

Тридцать первого декабря творятся неординарные и непредсказуемые вещи. Вещи, требующие не только врачебного и начальственного вмешательства, но и… времени! Пока все нормальные люди режут салаты и смотрят "Иронию судьбы", участковые терапевты решают чужие проблемы.

Мои тридцать первые бывали всякими. Начинались они и с оказания неотложной помощи, и с выписки справок о смерти внезапно «удружившим», и с начальственных прозвездонов а-ля "даёшь пятилетку за год". Заканчивались, порою, невыданным расчётом за декабрь, пустым кошельком и единственным бюджетным салатом на не слишком праздничном столе.

Но самый запоминающийся «наступающий» случился в 2013 м…

Это был мой первый Новый год после декрета.

После двух справок о смерти, диагнозы которых пришлось долго и муторно согласовывать с начальством (статистика, мать её за ногу), я закрыла несколько больничных и забрала в регистратуре карту вызовов. Наплевав на мою формальную свободу, мне подсунули аж два чужих адреса: с участка напарницы и с пустого, что в километре поодаль.

Километр по частному сектору – не расстояние. Даже когда снег валит хлопьями, мороз грызёт уши, а рыхлые сугробы достают до колен. Сильнее расстраивал повод вызова, переданного БСМП. "После инфаркта с открытым больничным", – смеялись письменные буквы, танцуя новогодний канкан.

Сердце обрушилось в район пятой точки. Больничный наверняка придётся продлять через врачебную комиссию. Дополнительный гемор, дополнительные телодвижения. Фактор немодифицируемый – ничего не попишешь. Я сделала превентивный звонок заместительнице главного врача по КЭР Грохотовой, и, собрав в кулак волюшку богатырскую, грейдером поползла на адреса сквозь снег.

Сугробов навалило по самое не хочу. Расчищенные с утра тропки частного сектора превратились в узкие желобки. Деревянные домики засыпало по самые окна. Набрав полные сапоги снега, я доползла до нужного дома. Позвонила-постучала. Попыталась открыть калитку. Почесала уши, окаменевшие от мороза.

Не открывали.

Постучала окостеневшей рукой в окошко.

Тишина.

Позвонила на домашний.

Длинные гудки…

Рассвирипела, как туча, нависшая над городом. Любит же БСМП вызовы передавать с самого утра! Кто знает, в котором часу его выпишут?! Ответственность-то, как ни крути, теперь на мне!

А тут ещё и телефон зазвонил проклятущий:

– Маша, ты скоро? – волновалась свекровь, что сидела с мелкой. – Давай, поторопись! Я ведь ещё дома ничего не сварила!

Ха! А я, можно подумать, сварила!

Решила я, дабы время занять, на пустой участок сходить. Бабку навестить, что второй вызов оформила. Вернусь – может, и инфарктник злосчастный подъедет. Пробежалась по сугробам – сожгла калорий на целый новогодний стол. Бабка меня не ждала, но по закону жанра пришлось послушать всю бабкину семью.

Через час я вернулась к домику инфарктника. Моя морда сияла багрянцем и лоснилась, как у Dead-а Мороза, а окоченевшая душонка негодовала. Новогоднее настроение давно испарилось вместе с бодростью и желанием творить добро.

Звонок от Грохотовой вмял в сугроб окончательно:

– Мария Александровна, как там Ваш пациент с инфарктом? Долго ждать Вас? Сегодня короткий день!

– Да знаю я, что он короткий! Не подъехал ещё пациент!

– А Вы где?

– Перед его домом стою, мёрзну!

– Ну подождите уж ещё немного. Мы же не можем его бросить с открытым больничным!

Пациент приехал на такси через пятнадцать минут. Тощий, измождённый. С каплями пота на лбу, одышкой и цианозом носогубного треугольника.

– Давайте, скорее, Ваш больничный лист и выписку, – выдала я, едва оказавшись в комнате.

– Нет у меня больничного листа, – отозвался пациент.

– То есть? Вы не работаете?

– Работаю. В МВД!

Я мысленно отматерилась на все буквы алфавита.

Даже на твёрдый знак!

Вот так жопа-новый-год.

Сотрудники МВД обслуживаются строго в ведомственных поликлиниках. У них даже полисов нет. Мы не имеем права ни оказывать им помощь, ни продлять больничные листы!

– Вы, наверное, уже оповестили своего терапевта?.. – промямлила я, осторожно подбирая слова.

– А нужно? – как кирпичом по башке.

– Скажите номер Вашей регистратуры, я передам вызов.

– Я не знаю. Сроду не обращался.

Ладно. Гугл нам в помощь. Набираю номер.

– Наши терапевты уже не принимают вызовы, – проворчали на том конце. – Вечно вы телитесь! Надо было до одиннадцати звонить!

– Понимаете, мы не можем обслужить сотрудника МВД! – возмутилась я. – Пациент тяжёлый! Больничный лист по сегодняшнее число, открытый!

– Пусть второго числа вызывает дежурного врача!

– Второго будет нарушение режима!

– Ничем помочь не можем! Решайте сами этот вопрос.

Короткие гудки красноречиво оповестили о том, что все нормальные люди уже готовятся праздновать.

От отчаяния набрала Грохотовой:

– Юлия Алексеевна, как нам быть?

– Приезжайте, – выдохнула Грохотова в трубку. – Что-нибудь придумаем.

Так, в четыре часа дня, я оказалась в пустой поликлинике с вспухшими от холодовой крапивницы губами, хлюпающими сапогами и документами пациента под мышкой.

Юлия Алексеевна долго звонила. То в Минздрав, то в ФСС, то на личные номера тётенек, что чуть ближе к рулю… Везде активно готовились к празднику. И никто, нигде, никак не мог ответить, как поступить в такой ситуации. В конце концов мы на свой страх и риск решили выписать пациенту справку ВК по второе января. И вызвать ему врача из ведомственной поликлиники на второе число.

Забегая вперёд: решение оказалось верным!

Тридцать первое декабря две тысячи тринадцатого. Семнадцать тридцать. Я в состоянии нестояния ползу по заснеженному городу с чувством выполненного долга. Морозный воздух наполняет гомон и хруст шагов. Вокруг суетятся люди. Докупают что-то, обнимаются, горланят песни подвыпившими голосами… А у меня получается думать только о том, что завтра не нужно выходить на работу.

Как ни странно, мысль греет и успокаивает.

Как-то раз, под Новый год, постучалась ко мне в кабинет пожилая женщина. Без записи, вне плана. Было в её облике и позе что-то тревожное, что заставило немедленно её принять. Может быть, влажный блеск бесцветных глаз. А может – взъерошенные волосы под наспех накинутым капюшоном осенней куртки.

– У моей дочери рак с метастазами, – оповестила она с порога. И положила на стол документы. Достала дрожащими пальцами длинный список из папки: – Онколог рекомендовал выписать эти препараты.

Надо сказать, что выписывать об ту пору мы могли всё, что угодно. Гипертоники исправно получали по льготам дорогущие и крутые Небилет и Леркамен, а уж онкопациентам полагалось всё: от железа для поддержания гемоглобина до ферментов и сомнительных гепатопротекторов.

Я начала понемногу расспрашивать женщину: осторожно, стараясь не причинять ей тревоги…